"Сигрид Унсет. Фру Марта Оули" - читать интересную книгу автора

пребывала, пока меня, слава богу, не отвлекла от всего этого уборка дома
перед Пасхой.
Завтра еду в Лиллехаммер.

22 июня 1902 г.
Снова начинаю вести дневник, потому что мысли переполняют меня. Как
будто какая-то ужасная сверхчеловеческая фантазия сделала все вокруг таким
невыносимым и мучительным. Я близка к тому, чтобы вновь обратиться к вере в
Провидение.
Я обманывала своего мужа, такого молодого, красивого, милого,
преданного, обманывала с его лучшим другом, компаньоном и моим кузеном,
которого я хорошо знаю с детства и который когда-то и познакомил нас. И вот
теперь Отто находится на излечении в санатории Грефсене, у него чахотка, а
мой любовник оплачивает его лечение и содержит всех нас. Отто же вовсе
ничего не подозревает и беспрестанно говорит о своем несравненном друге
Хенрике и о своей несравненной жене. И в довершение всего, из четырех наших
детей именно эта девочка, которую мы навязали ему, стала самым дорогим его
сердцу ребенком, о котором он готов слушать без конца.
Всю глубину постигшего меня несчастья я осознала, только побывав у Отто
на Пасху. Он рвался домой, а я его удерживала, говоря, что ехать нужно
только тогда, когда выздоровеешь окончательно, и тогда он заявил, что не
может принимать таких огромных жертв со стороны Хенрика, ведь, отправляясь в
санаторий, он надеялся, что через пару месяцев вылечится и продолжит работу
в конторе. В тот же раз я впервые узнала, что, когда была образована
компания, Хенрик вложил весь свой капитал в маленькое предприятие Отто. А
я-то была уверена, что Отто унаследовал кое-что после смерти своего отца,
теперь я знала, что отец не оставил ему ничего. Дело росло, приобретались
все новые связи, но оборотного капитала недоставало, и даже такому хорошему
предпринимателю, как Отто, было трудно работать, и Хенрик при всех этих
обстоятельствах поступил как настоящий друг.
"Пока я был здоров, я работал как вол, - объяснил Отто. - И совесть мне
вполне позволила поехать в санаторий, когда Хенрик предложил мне это, но я
отнюдь не намеревался целый год находиться в одном из наших самых дорогих
санаториев".
В ответ на это я чуть было не призналась ему во всем, все это было так
ужасно. И мне ничего не оставалось, как согласиться с ним, я предложила,
чтобы мы сняли квартиру за городом и там я смогла бы ухаживать за ним так
хорошо, так хорошо... Одному Богу известно, как я умоляла Отто согласиться.
Я была просто одержима порывом что-то сделать для него, и он был очень
тронут, плакал, положив голову мне на плечо и беспрестанно гладя мои щеки и
руки. Но он не соглашался из-за детей - бедненький мой, он не осмеливался
вести прежнюю семейную жизнь. Ужасно было видеть, как он напуган, страдает и
цепляется за жизнь.
Но он все же поехал со мной из санатория и три недели пробыл дома. Я
была так рада его приезду, потому что далее находиться одной было
невыносимо, но, боже мой, как все это было ужасно. Видеть, как он боится
заразить детей, в то время как он тянется к ним, а они тянутся к нему.
Каждый день он ходил в свою контору, а возвращаясь, беспрестанно
рассказывал о Хенрике, приводил его к нам то к обеду, то к ужину. Хенрику
это тоже было тяжело, что служило для меня утешением. Я чувствовала себя