"Хью Уолпол. Над темной площадью" - читать интересную книгу авторапланете темной, чуждой нам и оттуда, издалека, мерцающей своим губительным,
непостижимым, мрачным пламенем. Зло безосновательное, зло в чистом виде встречается крайне редко. Поэтому Пенджли представлял для меня изумительный объект наблюдения. Объект редкий - и все же, если поразмыслить, отнюдь не редкий. Я имею в виду, что любой дурной человек, в котором нет ни стыда ни совести, именно этим их отсутствием нас и привлекает. Нам кажется, что мы тоже вполне можем быть такими, а почему бы и нет? Что нам мешает однажды взять и отбросить всякие там угрызения совести или колебания чисто морального характера, и тогда - пожалуйста, вот мы уже ничем от них не отличаемся. И как прекрасно мы могли бы, воспользовавшись этим, преуспеть в делах и зажить себе в ус не дуя. Если говорить об этих двух эпохах - предыдущей и теперешней, послевоенной, то разница не в том, что наше послевоенное общество какое-то особенно аморальное, дерзкое и распущенное. Просто люди реже, чем раньше, прибегают к здравым соображениям, которые заставили бы их воздержаться от глупых, неблаговидных и вредоносных поступков и дел. Пенджли говорил и говорил, и я вдруг начал ощущать, что под воздействием его слов в закоулках моего существа как будто бы зашевелились некие хищные твари, доселе там мирно дремавшие. Да, да, они были во мне, и, дай я им волю, их расплодилось бы еще больше. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю: меня ужаснуло в Пенджли не то, что он был мне, как воплощенное зло, чужд и далек; нет, весь ужас был в том, что он был мне чем-то близок и очень понятен. Напрасно мы считаем, что зло незаразительно. Оно так же заразительно, как корь или скарлатина, а порой так же желанно и упоительно, как щедрый ужин для изголодавшегося желудка. непринужденной беседе со мной, если бы так глубоко меня не презирал. В его представлении я был нищий, безмозглый кретин, полное ничтожество. Но это была именно та, особенно им ценимая, аудитория - состоящая из людей много ниже его (как он считал) по положению, людей, которые способны лишь восхищаться им, будучи существами совершенно безответными и безвредными. Он окончательно распоясался и, уже не стесняясь, выложил мне немало сведений о том, чем он занимался все эти годы. Его излюбленным делом был шантаж, который являлся для него не только увлекательнейшей игрой, но, как я понял, основным источником дохода. Это так просто, уверял он меня, вы даже представить себе не можете, насколько это просто. И про себя, наверное, добавлял: даже для такого глупенького, убогонького слюнтяя, как вы. Ведь если поразмыслить, то у каждого, будь то мужчина или женщина, найдется какой-нибудь секрет, своя тайна. Ты только должен выведать каким-либо образом, что это за тайна, а дальше играть со своей жертвой как с рыбкой, попавшейся на крючок. И пока он развивал передо мной свои мысли, рассказывая истории из собственного опыта, персонажи его рассказов словно оживали в моем воображении. Перед моим мысленным взором предстали сонмы мужчин и женщин. Съежившись, они тряслись от страха, кланялись ему, валялись у него в ногах, молили о пощаде, воздевая руки, а Пенджли невозмутимо сновал между ними, то пропадая, то выныривая из их толпы, - голым черепом вперед, заложив руки за спину. Мужчины кончали с собой, чтобы уйти от его преследования, женщины шли на свое последнее бесчестье. Он не жалел даже детей. Но самое поразительное, |
|
|