"Джон Апдайк. Супружеские пары" - читать интересную книгу автора

слюнявой ухмылкой. До чего толстомордый! "Come on, everybody, lets twist!!"
Терапия или средство массового превращения в уродцев? Шататься по гостям и
демонстрировать свое старение и уродство! Среди женщин одна Кэрол не ударила
в грязь лицом: выделывала тазом восьмерки, рассекала воздух руками, как
кинжалами, молниеносно переносила вес с одной узкой, голодной ножки в чулке
на другую. Костлявая красавица - мечта старшеклассника. Вот это ему больше
по нраву: четкие движения, холодок, полет над полом, изящный прищур.
Наплевать на Фрэнка Эпплби, бестолково дергавшегося напротив, с
выставленными наружу зубами вместе с деснами, со смрадным дыханием. Даже
дезодорант у него - и тот вонючий. Коллективное дерганье. Смит сучил ногами.
Джорджина выпячивала подбородок, как при второй теннисной подаче. Анджела
слишком мягка, поэтому больше раскачивалась. Галлахер - марионетка на
ниточке. Джон Онг наблюдал за происходящим трезвым взглядом, молча улыбался,
покуривал. Повернувшись к Пайту, издавал какие-то дружелюбные звуки, но до
слуха долетали только гласные, остальное тонуло в грохоте. Пайт знал, что
кореец стоит больше, чем все остальные вместе взятые, но никогда не мог его
понять. А вот и Бернадетт - плоская штучка, живущая в двух измерениях,
наполовину японка, наполовину католичка, да еще из Балтимора. "Танцуем?" -
сказала она Пайту. В битком набитой комнате детской Эпплби, с розовыми
утятами на стенах - Бернадетт пихала его, стукалась о него плоским телом,
обтянутым шелком, хлестала распятием, вылетающим из мелкого углубления между
грудями, молотила бедрами, кулачками - желтая жемчужина. Come on,
everybody... Нет уж, лучше фокстрот. Сколько можно дурачиться, предаваться
обывательскому мельтешению, выпускать пар? Окна не открыть - наглухо
закрашены. Стены заставлены книгами.
Пайт, отважный голландский мальчуган, чувствовал, что его друзей грозит
смыть огромной приливной волной. А все этот городок, в который он угодил
благодаря жене, урожденной Гамильтон! Мужчины перестали делать карьеру,
женщины бросили рожать детей. Остались алкоголь и любовь. Би Герин пьяно
висла на нем под выкрики Конни Фрэнсис, так что ломило ноги и шею, прожигала
в его рубашке дыры дымящейся грудью, едва не предлагала перепихнуться. Он
был не вполне уверен, что прозвучало именно это, но похоже на голландское
fokker, in defuik lopen1, долетавшее в детстве до его слуха из подсобки
теплицы, где шушукались родители. Маленький Пайт, уже американец, не понимал
таких слов. Но ему нравилось находиться с родителями в теплице, в духоте,
наблюдать, как ловко большие, грязные отцовские пальцы лепят куличики из
дерна, как бледные пальцы матери вертят из фольги горшочки и втыкают в них
зеленые ростки. И снова Пайт увидел глазами ребенка мотки бумажной ленты,
ящики с разноцветными камешками и крупным песком для композиций из кактусов
и фиалок, фарфоровые домики и фигурки зверюшек с поблескивающими носами,
пачки поздравительных открыток с выпуклым серебряным словом "HANE-МА" - его
фамилией, им самим, со всей его судьбой, запечатленной в этих буквах. Рядом
с дверью в подсобку, где мать делала горшочки, а отец заполнял счета,
находилась другая дверь - ледяная, запотевшая, за ней хранили срезанные розы
и гвоздики и лежали штабеля чудесных ирисов и гладиолусов, замороженных и
мертвых.
Пайт поменял позу и выбросил из головы теплицу вместе с вечеринкой.
Новая пара. Похоже, они боготворят друг друга, как два гладиолуса.
Кембриджская рассада, рослая, отборная. Пайта новички раздражали. Здешняя
почва недостаточно плодородна, слишком много народу на ней топчется. Тэд?