"Джон Апдайк. Террорист" - читать интересную книгу автора

считаются "хорошими". Вера удерживает его от употребления наркотиков и от
пороков, правда, она же заставляет его держаться вдали от одноклассников и
занятий по программе. Она - маленькая, пухленькая и хорошо выступает в
классе, радуя учителя. Есть подкупающая самоуверенность в том, как ее
какао-смуглые округлости заполняют одежду, которая на сегодняшний день
состоит из залатанных джинсов с блестками, обесцвеченных на сиденье, и
пурпурной, в резинку, майки, одновременно более длинной и более короткой,
чем следует. Голубые пластиковые заколки стягивают назад ее блестящие
волосы, до предела выпрямляя; с пухлой мочки ее правого уха свисает ряд
маленьких серебряных колечек. Она поет в хоре, выступающем на собраниях,
песни о Иисусе Христе или о влечениях плоти - обе эти темы отвратительны
Ахмаду. Однако ему приятно, что Джорилин замечает его, подходит к нему, как,
например, сейчас, и вызывает такое чувство, какое бывает, когда языком
коснешься больного зуба.
- Не унывай, Ахмад, - поддразнивает она его. - Не может быть, чтоб все
было так уж плохо! - И покачивает своими полуголыми плечами, приподнимая и
пожимая ими, словно хочет показать, что шутит.
- Вовсе не плохо, - говорит он. - И я совсем не грущу, - сообщает он
ей. Его длинное тело под одеждой - белой рубашкой и черными джинсами в
обтяжку - слегка покалывает после душа, который он принял после легкой
атлетики.
- Очень уж ты выглядишь серьезным, - говорит она ему. - Научись больше
улыбаться.
- Зачем? Зачем я должен этому учиться, Джорилин?
- Тебя будут больше любить.
- Мне это без разницы. Я не хочу, чтоб меня любили.
- Нет, это тебе небезразлично, - говорит она ему. - Всем небезразлично.
- Это тебе небезразлично, - говорит он, с насмешкой глядя на нее с
высоты своего недавно обретенного роста.
Верх ее грудей, словно большие волдыри, вылезает из выреза непристойной
майки, которая внизу приоткрывает ее пухлый животик и абрис ее глубокого
пупка. Ахмад представляет себе, как ее гладкое тело, темнее карамели, но
светлее шоколада, поджаривается в том воспламененном огне и, коробясь,
покрывается пузырями; по телу его пробегает дрожь сострадания, поскольку
Джорилин старается мило держаться с ним - в соответствии с тем, кем она себя
воображает.
- Маленькая Популярная мисс, - презрительно произносит он.
Это ранит ее, и она отворачивается - толстые книги, что она несет
домой, вдавливаются в ее груди, образуя между ними глубокую впадину.
- Да пошел ты, Ахмад, - говорит она все еще мягко, нерешительно, ее
нижняя губа под собственным нежным весом немного опускается. Слюна у
основания зубов сверкает отраженно от трубок дневного света, проложенных по
верху коридора и надежно освещающих его. Желая спасти разговор, хотя она уже
отвернулась и вроде бы закончила его, Джорилин добавляет: - Если бы тебе
было безразлично, ты не красовался бы, каждый день меняя, точно священник,
белые рубашки. И как только твоя мать выносит такую кучу глажки?
Он не снисходит до объяснения, что такой продуманный костюм указывает
на его непричастность к сражающимся, что он избегает носить как синий цвет -
цвет Бунтарей, банды афроамериканцев в Центральной школе, - так и красный,
который всегда присутствует если не на поясе, то на головной повязке