"Кондратий Урманов. Пора забот " - читать интересную книгу автора

то зеленые шатры кустов затеняли воду и хотелось постоять под этим навесом,
отдохнуть, то в просветы выглядывала узенькая гривка с разнотравьем,
усыпанная пестрыми цветами, то открывался вид на высокие небольшие борки,
уцелевшие с незапамятных времен от напора обской воды, заливавшей всю эту
низменность. Весной борки похожи на плавучие острова, оторвавшиеся от
Кашламского или Вьюнского бора.
Уень делает еще два-три поворота и мы оказываемся у Могильного борка.
Медностволые сосны и зеленокудрые березки словно с разбегу поднялись на
высокий берег и замерли, глядясь в зеркало глубокого и спокойного плеса.
Здесь, у прибрежного камыша-ситника, Володя поймал третью щуку и начал
разбирать шнур, чтобы снова забросить блесну.
- Мне кажется, нам следует подумать об ужине, - говорю я. - Солнце уже
покатилось под горку, надо поставить палатку, набрать дров для костра... Да
и с удочками посидеть хочется...
Володя недоволен:
- Чебаков таскать? Тоже - рыба!.. Щука-то лучше...
- А может, вместо чебака линек попадет? Его на блесну не поймаешь... А
уж рыба-то куда с добром!..
Место это мне хорошо было известно, я не раз устраивал здесь свой стан.
Небольшая площадка, на которой я всегда ставил палатку, с трех сторон была
окружена кустами, и они защищали меня от ветров, а напротив были Могильный
борок и чудесный спокойный водоем.
Собирая дрова, Володя обнаружил в кустах черную смородину. Это было
кстати. Я еще дома обещал угостить его свежим вареньем.
После жареной щучины, в приготовлении которой сын признал мои
кулинарные способности, мы с наслаждением пили чай с вареньем, пили и
похваливали.
Жар начинал спадать, плыть никуда не хотелось. Я поставил палатку, и до
заката солнца мы сидели возле лодки с удочками. Нашими насадками не
интересовался никто, кроме чебаков. Володя вытаскивал их и, сняв с крючка,
бросал в воду:
- Иди, гуляй... Расти большой...
После щук ему явно не нравилась эта мелочь, и он, передав мне удочку,
ушел к палатке.
С чебаками я поступал так же, как сын, но пару добрых окуней оставил на
утреннюю уху.
Вечером мы долго сидели у костра и слушали, как вокруг замирает жизнь:
вот закатный ветерок шевельнул кроны сосен Могильного борка, они пошептались
немного, словно пожелали друг другу спокойной ночи - и замолкли; перестала
плескаться рыба, закрылись на ночь цветы белых лилий, от реки потянуло
прохладой, на кустах, в траве появилась роса, исчезли надоедливые комары;
одна за другой затихали в ближних кустах суетливые пичуги. На смену голосам
дня стали появляться ночные: за Могильным борком, в черемушниках, защелкал
соловей, тихим говорком ему стала подражать камышевка возле нашей лодки, на
высокой сосне затурчал козодой, позади нас негромко крякала утка и
посвистывали утята, а на ближнем болоте затянул невеселую бесконечную песню
коростель.
Над костром, как метелица, кружились ночные бабочки: они летели на
свет, обжигали крылышки и падали в костер.
Было уже поздно.