"Владимир Юровицкий. Анна Григорьевна (драма в 9 картинах с прологом и эпилогом)" - читать интересную книгу автора

я ему многое сказать должна (уходит решительным шагом).
Анна Григорьевна, дождавшись ухода, прыскает со смеху и поет, припрыгивая:
Обманули дурака на четыре кулака.
Обманули дурака на четыре кулака...
Незамеченным входит Достоевский.
Смотрит и улыбается.
Наконец, Анна Григорьевна замечает его.
Анна Григорьевна. Ой, Федор Михайлович. Здравствуйте. Так незаметно. И почему
так долго?
Достоевский. Здравствуйте. Извозчик меня катал целый час по каким-то
разбойничьим углам. Еле нашли вас. А что вы такая веселенькая, Анна Григорьевна,
кого это вы обманули?
Анна Григорьевна (прыскает). Это я... Вы меня осуждать будете... Ко мне пришла
подруга - точь-в-точь как вы описывали - в синих очках и коротких волосах - и
когда узнала, что вы у меня быть должны, сказала, что остается. (Передразнивая)
Я господину Достоевскому все высказать о женском вопросе и равноправии полов
хочу. А я и обманула ее, сказала, что вы не будете. (Пародируя) Господин
Достоевский на важное заседание уехать изволили. Вы скажете, что я лгунишка?
Достоевский. Непременно скажу.
Входит мать.
Анна Григорьевна. Это моя мама. Мария-Анна Мильтопеус. Она у меня шведка, но
русская больше, чем мы с вами.
Достоевский. Здравствуйте. У вас прекрасная дочь, я уверен, что это ваше влияние
и воспитание. Я очень рад с вами познакомиться.
Мать. Здравствуйте, Федор Михайлович. Зовите меня по-русски - Мария Густавовна.
Мне так больше нравится. А мне уж все уши про вас дочь прожужжала.
Анна Григорьевна. Мама, зачем вы?
Мать. По книгам я давно вас знаю, еще с "Бедных людей". Прошу вас (усаживает).
Анна Григорьевна. Федор Михайлович, вот послушайте, что мама только что сказала.
Мать. Оставь, Нета.
Анна Григорьевна. Нет, нет, мама, вы меня выдали, теперь и я про вас должна
сказать. Мама говорит, что когда вы описываете оскорбленного человека, то и сами
переживаете это оскорбление, а когда описываете какого-нибудь злодея, так
чувствуете все равно как сами его совершаете? Правда это, скажите?
Достоевский. Вы действительно так сказали, Мария Густавовна? Вы даже не знаете,
до какой степени правильно вы сказали, ведь об этом многие, что там многие,
большинство из нашего брата-сочинителей не догадывается. Это совершенно точно,
когда описываешь обиженную девушку, так у самого буквально сердце разрывается,
все равно как будто только что тебя обидели и надругались над тобой. А когда
пишешь о каком-нибудь злодействе, так точно сам совершаешь, нужно все ощутить,
все, и холодные пальцы преступника, которые сжимаются на твоем горле, и
последнюю предсмертную картину перекошенного лица и напрягшегося кадыка на шее
злодея, и последнюю перед концом мысль, может даже самую ничтожную и глупую, но
ощутить. Мы, писатели, может самые порочные люди, потому что все преступления
через наше сердце проходят... Вы, Мария Густавовна, это так верно заметили. Я
вижу, вы очень умны и, я уверен, добры, и мы обязательно полюбим друг друга, я
уже вас уважаю и очень даже...
В продолжении всего этого страстного сбивчивого монолога мы ощущаем, что сам
Федор Михайлович сознает неуместность своей горячности, но ничего не может
сделать, от этого мучается, наконец, обрывает в совершеннейшем смущении.