"Владимир Юровицкий. Анна Григорьевна (драма в 9 картинах с прологом и эпилогом)" - читать интересную книгу автора

Анна Григорьевна. Ясно, он хочет, чтобы к указанному сроку в его руках рукописи
не оказалось, Тогда он сможет начать процесс.
Достоевский. А что ж делать?
Анна Григорьевна. Пожалуй, проще всего сдать ее под расписку квартальному той
части, где этот мошенник проживает.
Достоевский. Вы молодчина, Я бы никогда до этого не додумался, мне б такую
практичность или такого близкого друга.
Анна Григорьевна. Мне много пришлось помогать моей матушке в ведении дел по
нашим доходным домам.
Из-за двери раздается шум и голоса.
Женский. Не велено никого впускать.
Мужской. Прочь, прачка. Гарпий Фомич Гадкин имеет права.
Врывается Гадкин. Обрюзгший старик и навеселе.
Достоевский. Что вам нужно, сударь?
Гадкин. Что мне нужно-с? Что изволю-с? Червь, тля. Но изволю-с получить по
векселечку с уважаемого писателя, украшения земли Российской. Читал, читал, и
очень даже одобрял-с. И плакал даже. Искренной слезой окропил странички
бессмертного творения. И негодовал. Верьте-с, негодовал на бездушных ростовщиков
и процентщиков. О, как негодовал Гадкин! Но половиночкой-с. Половиночкой-с.
Высокомудрая наука утверждает, что у человека в голове две умственные доли. Так
вот половиночкой я и негодовал, той, что Создатель положил обдумывать вопросы
добра и зла-с. А другой половиночкой, что для материалистического промысла, хожу
и сирот обираю. Слезы вытру и иду. Отчего так, писатель? Тут тайна есть
человеческого организма-с. И к вам я сейчас с другой половиночкой-с. Так уж
извольте удовлетворить-с.
Достоевский. Я занят. Зайдите в другой раз.
Гадкин. Срок векселечка кончается-с. А время в наше время - деньги-с, какой-то
мудрец сказал и не глупо-с. Вот и вы, писатель и промыслитель за униженных и
оскорбленных, наверное, ведь наверное имеете систему счастья и всеобщего
блаженства-с? Хе-хе. Сейчас все сочиняют наибудущественные системы. Так я думаю
и у вас есть. И наверное, наверное, в ней денежки уничтожены-с. Похоронены. И
все от того в довольстве в системе зажили-с, ибо они зло и тлетворный миазм
суть-с. Хорошо без денег-с. Только вот Гадкин, червь и тля, а с вами равенство
имеет и даже более. Все деньги. А без них? Тогда как-с? Стало быть, ежели на
голый черепочек младенчика не подходит треуголка Наполеона, ежели он не
хроменький, как Тайлеран, не картавит, как Демосфен, так сразу и зачислять его
надо по разряду второстепенного человечества-с? Без денег-то? А с деньгами-то
зачем мне треуголка, мне и с прямыми ножками хорошо, и картавить ни к чему,
потому что с деньгами я рядом встану и не постесняюсь, равенство имею, вот и
вас, промыслителя, в яму долговую засадить могу-с.
Достоевский. Извольте покинуть комнату, сударь. Я с дамой.
Гадкин. У меня и дамы подписывали векселечки, и дамы-с ходили...
Достоевский. Вон! (в ярости двигается на Гадкина).
Гадкин (в сторону). Ведь убьет, каторжный, ей убьет. (Громко) Тихими стопами-с,
Федор Михайлович, тихими стопами-с (выскакивает, пятясь).
Достоевский (потрясенный вспышкой). Зачем, зачем такое существо живет на свете?
Почему такая власть у такого ничтожества? Ведь помрет же скоро, ничего с собой
не унесет, а все копит, собирает в сундуки слезы сирот и честных вдов,
пересчитывает за запорами свидетельства унижений и оскорблений людских сердец...
Ну, скажите, дозволено ли убить такого, чтоб осушить слезы десятков невинных и