"Владимир Юровицкий. Болтовня у озера" - читать интересную книгу автора

русского зодчества. Особенно вызывает восхищение позакомарное покрытие". Все
ясно. Стоишь и восхищаешься. Наполняешься восторгом. Особенно вздыхаешь и
мочишь пальчиком глазки, возводя взор горе, где сие позакомарное покрытие
пребывает. Нет. Интеллигенту без книжки никак невозможно. Откуда он знать
будет, где радость проявить, где печалью наполниться, если Солоухин не
растолкует. Интеллигент, - это слово он так и произнес, - без книжечки, что
справка без печати. Не действителен. Не наполеон. Все вы и есть такие. Чтоб
изложено было подробно, можно и без картинок, да чтоб с критикой, да с
намеком. С борьбой за правду. Да чтоб еще не очень шибко, легонечко так,
пострадать...
- Хватит тебе воздух засорять. Он и так уже за сто лет не успокоится,
так его насотрясали всякими фразами. Одни критикуют одних, другие критикуют
критиков. Каждый друг друга считает критиканом. Хорошо здесь? Спина болит?
Ну и ладно. Сам ты что, не такой? Такой же, брат. Критика критиков. Критика
критиков критиков. И те пэ. От многоглаголания хлеба не прибавляху, -
посещение храмов настроило меня на высоты церковно-славянского, которого я
не знал, а попросту переделывал на слух русские слова. Получалось как-то
красивее, торжественней и убийственней. Хотя спорить, в общем-то, у меня не
было никакого желания, а было желание поспать, потому как уже много ночей мы
валялись черт те где и хорошенько не высыпались.
- Конечно, такой же. И все мы такие. Хлебов не печем. Сапог не шъем.
Мыслить не мыслим. Хлеба печет хлебопек. Сапоги шъет сапожник. Мыслит
журналист. А что мы? Интегралы берем. Да из яичных коробок Ферми-поверхности
строим. И каждый друг с другом обменивается. Я тебе мыслю, а ты мне хлебца.
Да каждый старается всучить подороже. Мысль, брат, эта не простая, а
гениальная. За нее хлеба много надо. Зато счастлив ты с ней будешь... Ну,
просто счастливейшим человеком будешь... А, в общем-то, чего это меня вдруг
понесло, - как будто схватился он. - Действительно, одно сотрясение эфирного
пространства.
- С ручкой.
- С какой ручкой? - не понял он моего полунамека и даже оглянулся,
потому что в протяжении всего разговора после броска камнем сидел,
откинувшись, на валуне, подперевшись рюкзаком и глядел в правый обрез воды и
деревьев, ко мне не поворачиваясь.
- Не знаешь, что ли такой теории эфира в виде чайника с ручкой?
- Откуда ты эту чепуху взял?
- Да, кажется, в "Технике-молодежи" вычитал.
- Ну, там побрехать любят. Такое загнут, хоть вались и не подымайся.
Как глаза-рентген.
- А что, верили.
- Да уж, разве только пенсионеры.
- Нет, в том-то и дело, вполне интеллигентные, пускай
полуинтеллигентные, люди.
- Не знаю, не встречал.
- Точно. Говорю, брехня. Не может быть, сами читали, говорят.
Документальные данные. Девочка видела сквозь сейф бумаги отца. Даже
обсуждали планы, как она вырастет, ее возьмут в разведку, и тогда прощайте
секреты Пентагона.
- Черт те что.
- Вот я тоже им об этом говорил. Но уж куда простому