"Видмер Урс. Рай забвения " - читать интересную книгу автора

женился, поселился в той вилле над озером и успел родить Эрику, потому что в
этой сказке "Тысяча и одной ночи" в изложении моего издателя она весело
бегала по чудесным садам, слушая пение пчел, а где-то далеко бушевала вторая
мировая война, и в нашей стране царили такие мир и благоденствие, каких
никогда не было прежде.
- То make a long story short (Сократим эту долгую историю), --
продолжил издатель, для которого Нью-Йорк давно стал второй родиной, - ее
папаша записался в протестанты, как и положено цюрихцу, и предался
свободомыслию, приняв сторону партии фабрикантов текстильных и прочих машин,
которая во время войны только потому не стала фашистской, что ее члены de
реге en fils (От отца к сыну (франц.)) унаследовали уверенность в том, что
демократия в том виде, как у них в стране, представляет собой идеальное
государственное устройство для желающих без помех зарабатывать деньги. Им
фюрер был не нужен, тем более такой. Их прадеды были революционерами,
вырвавшими свою демократию из цепких лап господ с напудренными косичками, и
они настолько гордились этими своими предками, что могли теперь позволить
себе консерватизм, ибо то, чего они хотели, у них уже было: свобода. Их
свобода. Эрика выросла, стала совершеннолетней и поступила в университет. Ее
папаша надеялся, что она скоро выйдет замуж за кого-нибудь из сыновей его
новых знакомых. Однако она была девушка своенравная, насчет морали у нее
тоже были свои взгляды, и курс права сумел лишь заполнить ее досуг до того
момента, пока ей не встретилась большая любовь. Училась она на отлично,
делала доклады, в которых так изящно цитировала своих преподавателей, что те
были в полном восторге от ее ума. Она ни с кем не испортила отношений.
Незадолго до лиценциата1 она познакомилась с господином Паппом, ставшим ее
судьбой, - юношей из вовсе не богатого дома, который только что закончил
учебу и сделался правой рукой председателя той самой свободомыслящей партии
(ее еще называли "либеральной"), - адвоката, так и не избавившегося от
своего деревенского вида, несмотря на костюмы, пошитые у дорогого портного,
и продолжавшего зарабатывать деньги (и немалые) консультациями для крупных
промышленников. Юноша, хотя ему было тогда не больше двадцати пяти, быстро
превратился в "движущую силу" всех политических группировок, обещавших
защитить собственность и видевших в каждом детском велосипеде, выкрашенном в
красный цвет, угрозу с коммунистического Востока. Об этом Папп, которого
близкие звали Эрнст, своей возлюбленной не рассказывал (хотя это, как
выяснилось позже, нисколько ее не пугало); он водил ее на все более
длительные и все более ночные прогулки, закончившиеся однажды судорожным
стягиванием трусиков под черными деревьями зоопарка. Потные от счастья, оба
лежали рядом, тяжело дыша. Теперь и у них была своя тайна. Следующей весной
они поженились. Был ослепительно-белый праздник в замке на воде, со ста
пятьюдесятью гостями в вечерних платьях и смокингах. К ним заглянул на пару
часов даже один госсоветник, подаривший новобрачным ящик шампанского "Эгль".
Эрика тоже вступила в либерально-демократическую партию и согласилась вести
общественную работу. Эрнст был очень ею доволен. Босс только что назначил
его своим первым заместителем, ответственным за работу с объектами и
субъектами в странах, где трудно копить деньги. В самом деле, какой
южноамериканский промышленник, если он, конечно, не спятил, станет заводить
банковские счета в песо или крузейро? У Эрнста была секретарша, часто
красневшая и опускавшая голову на руки, лежавшие на столе. Эрика
догадывалась, что между ними не все так просто, и однажды, в дождливый Новый