"Видмер Урс. Рай забвения " - читать интересную книгу автора

переступив порог, и лежал в луже воды; староста и хозяин кабачка подняли
его, уложили на скамью, а потом пришла полиция и обнаружила у него в кармане
письмо с именем и адресом, и его отвезли домой, однако на самом деле это
были мое имя и мой адрес. Сделав вид, что это его зовут так и что это он
живет в моем доме, я поблагодарил честных служак, которые в ответ приложили
руки к козырькам и посоветовали мне лучше следить за стариком, иначе его
придется отдавать в дом престарелых. Я перевел его наискосок через улицу,
туда, где он действительно жил, и в этот раз сам помог ему надеть ночную
рубашку. Она была в полосочку. Я выключил свет. Еще немного, и я бы
поцеловал его на ночь. Чтобы изгнать чувство, вызвавшее у меня такое
желание, я отправился в "Розу" и выпил пару пива.
Зато потеря книги сблизила меня с моим издателем, а его со мной. В одно
прекрасное весеннее утро он позвонил и спросил, не хочу ли я прокатиться
вместе с ним на велосипеде, и я, заняв денег у хозяина ресторана, купил себе
велосипед марки "Мотобекан" - почти такой же, как у издателя, только
скоростей у него было целых одиннадцать. И к нему еще облегающую майку с
надписью "Панасоник", такие же штаны, черные, с резиновыми растяжками, и
шапку с надписью "Ривелла". Издатель мой, заехав за мной в первый раз, был
одет таким же образом. Только на майке у него красовалась реклама моих книг.
Он ее заказал специально. Одна лишь шапка не имела отношения к нашим делам и
рекламировала какой-то банк.
Мы поехали по Форхштрассе, по направлению к Пфанненштилю; издатель
ловко и весело чесал впереди, я за ним, как за лидером, старательно крутя
педали. Он был в такой отличной форме, что время от времени издавал ликующие
вопли, тогда как я уже у Цумикона был на последнем издыхании. Это не мешало
ему на ходу делиться со мной своими ощущениями. В тот первый день его больше
всего беспокоило, что издательство слишком разрослось. Ну зачем ему заводить
еще телефонный коммутатор и ЭВМ! Когда-то все его хозяйство умещалось в
коробке из-под ботинок, стоявшей под кроватью; в ней было все: и рукописи, и
договора, и калькуляции, и дебет-кредит, ибо он с самого начала решил
держать все у себя, чтобы быть в курсе.
- Книга! Что книга? - вопил он, делая такой рывок, что я слышал его
из уже почти неразличимого далека. - На что мне книга без человека? --
Прыгая в седле, он бросил свой велосипед прямо навстречу ели, ветви у
которой были опилены чуть ли не до самой верхушки. - Без его страстей?
Печалей? Радостей? Без уходящего времени?
При этом он взглянул на меня, как будто это я писал такие книги, и
поболтал ногами в воздухе, чтобы дать отдохнуть мышцам. Отказавшись от
борьбы, я рухнул в траву. Мое сердце колотилось как бешеное, перед глазами
крутились звезды, а он кричал:
- Есть одна вещь, которую я никогда не прощу никакому автору: если он
будет говорить о себе! Разве я когда-нибудь говорю о себе?!
Я энергично замотал головой. Меня мучила нестерпимая жажда. Далеко
внизу сияло озеро Грейфен, полное вкусной, прохладной воды, голубое,
разукрашенное белыми парусами. Издатель обеими руками уперся в ствол ели и
оттолкнулся от него, полный сил, а потом начал разминать попеременно то
левую, то правую ногу.
- Я согласен, бывает, - проговорил он, еще слегка задыхаясь, - что
книгу не покупают. Однако я терпеть не могу жалоб. Для меня главное --
сохранять дистанцию.