"Лев Успенский. Эн-два-0 плюс Икс дважды (полуфантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

ломились на лекции Бальмонта, на концерты, Скрябина, на "Недели авиации"...
До всего нам было дело, во всё студенчество с овало нос. И как-то странно,
что многие из нас - и мы с тобой, друг Сереженька! - при таком шумстве
самого главного, того, к чему всё это шло, и не разглядели. Не заметили. Уж
чего там говорить: да!..
Казалось бы - буйная деятельность. Но в то же время, что это был за
медленный, почти неподвижный первобытный мир вокруг нас! "Как посмотреть, да
посравнить век нынешний и век минувший..." Сам себе не веришь!
Только за три года до этого в Питере пошел трамвай. Буквально вчера
появились первые "синематографы", они же "иллюзионы", они же и "биоскопы":
не сразу придумалось, как это чудо называть. Фонари на улицах были где
газовые, а где и керосиновые, электричество горело на десятке улиц.
Читая Уэллса, все понимали: это - фантазия, всякие тепловые лучи да
черные дымы. А реальный мир в чем? Вот он - в городках Окуровых, в их пыли,
в одичавших вишневых садах с натеками клея на заскорузлых стволах. Реальный
мир - никем не тревожимые версты то щей ржи, перемешанной с пышными
васильками и куколем, прорезанной узкими межами. Вот это - реальность, это
- навсегда. И так тяжко лежало на нас сознание незыблемости,
неотвратимости, предвечностп дворянских околышей на станционных платформах,
жандармских аксельбантов рядом с вокзальными колоколами, жалобных книг и
унтеров пришибеевых всюду, от погоста Дуняни до Зимнего дворца в Петербурге,
что волей-неволей все мы - интеллигенты! - душами тянулись ко всему
необычному, новому, неожиданному, дерзкому, отку да бы оно ни приходило к
нам: с неба или из преисподней...
Я думаю, именно в связи с этим нашим свойством, в своем неоспоримом
качестве странного человека, оригинала, таинственной личности, овладел
всеобщим вниманием и студент-технолог Вячеслав Шишкин. Вскоре после той
памятной первой встречи с нами на Фонтанке о н неожиданно, без всякого
уговора или приглашения, заявился на моем тихом пятом этаже.
Надо признать: он мог-таки произвести немалое впечатление. Он не
укладывался ни в какие рамки, воспринимался как исключение и загадка: ни
богу свечка, ни черту кочерга, капитан Копейкин какой-то...
0н носил _цыганскую фамилию_, потому что родился от материцыганки и
никогда не был узаконен отцом. Отец был генерал в отставке, владел какими-то
тысячами десятин в краю толстовского Мишуки Налымова, носил странную фамилию
Болдырев-Шкафт и при огромном беспорядочном состоянии обладал огромным
беспорядочным нравом. Сам Шишкин отзывался о нем неясно, больше вертел
пальнем передо лбом: "Старик - ничего. Но _этого_ бог ему не дал!"
Юный Шишкин стал Вячеславом по прихоти отца. А вот в Венцеслао - так
он всюду подписывался - он превратился по особым причинам и много позже.
Однажды Сёлик Проектор - теперь респектабельный конголезец, а тогда
скромнейший и прилежнейший студент Техноложки, - копаясь в Публичной
библиотеке в книгах по истории химии, наткнулся на изданную года три назад в
Мантуе на сладчайшем италийском языке тощ енькую, но презанимательную
брошюру: "Кймика, дэльи, тэмпи футури" - "Химия будущего" именовалась она.
Под заголовком, на титульном листе, - это редкость на Западе - стояла
дата: 1908 год, а наверху было скромно обозначено:

ВЕНЦЕСЛАО ШИШКИН
(баккалауро)