"Лев Васильевич Успенский. Записки старого петербуржца " - читать интересную книгу автора

отца. Злую волю отца всегда можно заменить. Чем? Доброй волей мужа. Но для
этого надо одно: выйти замуж. Как - замуж? Передовой девушке, мечтающей то
о карьере оперной певицы, то о жизненном пути женщины-врача? И вот так
просто: взяла и вышла замуж? Как все?
Думаю, что это придумала мама: похоже на нее. Было в те годы такое
благородное обыкновение: притесняемая родителями, девушка рвала путы,
вступая в фиктивный брак. Это было совсем не то, что простое, пошлое
замужество! Это говорило об идеалах, о дружбе, о самопожертвовании, о
стремлении отдать всю себя общему делу...
Мой отец проявил себя сущим Талейраном. Он согласился и на фиктивный
брак. Все было сделано, как в лучших романах: венчались не в одной из
петербургских мещанских церквей, - в Териоках, за границей "свободной"
страны - Финляндии! На кольцах были вырезаны одинаковые девизы: "Свобода -
прежде всего" (они не помешали в дальнейшем бурным сценам ревности,
теснейшей привязанности на десятки лет; не помешали и маминому полному
главенству в семье).
Вступив в Териоках в фиктивный брак, молодая чета в маленьких, но
отнюдь не фиктивных вагончиках Финляндской железной дороги, где над каждой
дверью висели пожарные топорики и кирки - на всякий случай - и во всех
купе было написано по-фински: "Ala silkea latialla!" ("Ты не плюй на пол!"),
приехала в Петербург. Уже не в Басков переулок, а на соседнюю Бассейную
улицу. К Мальцеву рынку. От этого фиктивного брака полтора года спустя
родился на этой Бассейной я, а еще через два года - уже на Тверской - мой
брат Всеволод.
Это все было нужно рассказать, чтобы читателю была понятна "расстановка
сил" вокруг меня во дни моего раннего детства.
Мать-дворянка, человек очень талантливый и живой; ее фантазия неустанно
работала; ее тянуло к широкой - в тех масштабах, какие тогда были доступны
жене инженера и чиновника, - общественной деятельности. Она вечно училась
на всяких, рождавшихся тогда как грибы, курсах - литературных,
санитарно-просветителъных; занималась пением с хорошими педагогами; вступала
во всевозможные общества... Как я себя помню, ее непрерывно приглашали
выступать на всяческих благотворительных концертах в самых различных
студенческих землячествах. В нашем доме постоянно происходили встречи этих
студентов, назначались "явки", хранились самые разнообразные документы.
Это было возможно и удобно потому, что отец, знающий инженер, человек
серьезный и широко образованный, из года в год поднимаясь по служебной
лестнице, скоро достиг достаточно твердого положения, чтобы за его спиной
шумно-оппозиционная юность, близкая к маме, чувствовала себя в достаточной
безопасности.
Ни мать, ни отец не были ни в какой мере революционерами. Но, как
многие интеллигенты тех дней, они были от души искренними "болельщиками" за
все новое, за все прогрессивное" передовое. Грядущая революция входила для
них в понятие прогресса. Взгляды их, далекие от подлинной и активной
революционности, становились тем не менее все более и более радикальными.
Теперь я могу утверждать, что среди первой полусотни слов, открывавших мое
лексическое богатство к четырем или пяти годам моим, два таинственных,
однако непрерывно звучавших вокруг меня, слова представляли очень
существенную его часть.
Эти слова - значения их я, разумеется, совершенно не понимал - были: