"Лев Успенский. Братски Ваш Герберт Уэллс" - читать интересную книгу автора

технической.
Сейчас было бы как-то даже неловко публиковать здесь всю эту
беспомощную, хотя и благородную по чувствам, часть его письма. Как ни
печально, она прозвучала бы словно "Проект о введении единомыслия"
(единомыслия весьма похвального), как розовые грезы Манилова, о которых
Гоголь с тихой грустью сказал: "Впрочем, все эти прожекты так и оканчивались
одними только словами".
У самых больших людей есть свои слабости, и я не хочу выставлять тут
напоказ хорошо нам известную фабианскую слабость Уэллса.
Я хочу напечатать здесь только вступительную часть его письма. Это не
декларация. Это - живое слово живого человека, семидесятишестилетнего
мыслителя и поэта, гражданина мира, ошибавшегося, но искреннего,
темпераментного и горячего, ироничного на восьмом десятке лет жизни, как на
третьем.
Я получил его письмо именно с таким началом, и я горжусь этим.

"Дорогой командир Успенский, сотоварищ по перу и по нашей общей борьбе
за изобильную жизнь всего человечества! У меня нет сейчас возможности
ответить на Ваше чудесное письмо. У меня полный упадок сил на почве
переутомления, и хотя физическое состояние мое улучшается, я могу писать
только понемногу и с трудом.
Ваше знание написанного мною поразительно! Чтобы понять некоторые из
Ваших намеков и ссылок, я вынужден был перечитать "Люди как боги".
Перечитывая свои старые книги, то и дело натыкаешься на опечатки и
неудачные выражения. Я никогда не перечитываю самого себя, разве уж когда
это совершенно необходимо.
Мне пришлось все же перечесть "Люди как боги", потому что я начисто
забыл все, что касается мисс Гриты Грей. Воспоминания же о мистере
Барнстэйпле, как по кабелю, передали мне ту тоску по Утопии, которую оба мы,
Вы и я, ощущаем с такой остротой.
Утопия может стать нашим близким будущим, но может отодвинуться от нас
и на дистанцию бесчисленных поколений. Перед моим заболеванием я как раз
закончил книгу "Феникс", которую пошлю Вам, как только она выйдет в свет.
Дело в том, что Барнстэйпл вернулся в этот мир преображенным и принес
Утопию с собой. Его история как бы предвосхитила то, что случилось со мной
самим. В "Фениксе" я стараюсь показать, что для каждого, кто способен это
ощутить, объединение нового мира уже наступило.
Нынешняя война точь-в-точь такова, как та, что кипела вокруг
Карантинного Утеса, это война между древними обычаями империалистического
насилия, тлетворной заразой мертвого национализма и конкуренции, с одной
стороны, и светлой разумностью равноправного всечеловеческого братства - с
другой.
В "Фениксе" говорится в точности так, как и Вы об этом говорите: что
мировая революция наступила: ее надо немедленно реализовать. Если все мы
осознаем, что это так, так оно и будет. Много ли людей уже понимает это? -
вопрос чисто количественный; он должен быть решен арифметически.
В час, когда Революция окончательно свершится, тройной целью ее будет
всемирное разоружение, утверждение свободы и достоинства каждой человеческой
личности, освобождение Земного шара от частной и государственной
экспроприации, с тем чтобы все земли мира использовались только для