"Владимир Дмитриевич Успенский. Тревожная вахта " - читать интересную книгу автора

Несчастный случай? Но что могло произойти в тихую погоду? Не перекинулся же
карбас ни с того ни с сего? К тому же Захарий - рыбак опытный...
Такие ответы, хотя и в разной форме, давали все свидетели. Я перестал
слушать, полностью полагаясь на майора.
От нечего делать принялся осматривать комнату. Она выглядела очень
просторной, потому что в ней было мало мебели. Стол, три стула, длинная
лавка возле стены. В углу - старая этажерка с книгами. На бревенчатых
стенах - несколько фотографий в деревянных рамках. Некрашеный пол вымыт
чисто, доски казались желтыми. Только от стола к двери протянулась темная
дорожка - натоптали свидетели.
Постучав, вошла Марья Никитична, спросила, скоро ли будем пить чай.
- Самовар? - деловито поинтересовался Астахов. - Не ставили еще?
- Нет.
- Тогда ставьте, мы заканчиваем.
Должен сказать, что я был разочарован. Побывав в доме старого Захария,
послушав рассказы рыбаков, я начал сомневаться в своей версии о том, что
Кораблев добровольно перебежал к немцам. Не та обстановка была здесь, не то
говорили люди... Нет, нет, я вовсе не старался думать о Кораблеве плохо. Но
согласитесь, всегда трудно менять свое мнение.
Я все-таки решил, что предполагать нужно самое плохое. Буду считать,
что Кораблев находится у фашистов. Из этого следует, что мне необходимо
узнать, какие сведения могут добыть немцы от рыбака. Что он может сообщить
им о наших заграждениях в заливе? Ведь не случайно фашистский лазутчик
задержан поблизости от этих заграждений.
И тут у меня появилась такая мысль: надо пригласить к чаю наиболее
опытных рыбаков. Выяснить, что известно им. То же самое должен был знать и
старый Захарий.
Астахов закончил наконец свою работу. Стол накрыли белой скатертью.
Александра (так звали рослую, похожую на мужчину рыбачку) внесла самовар.
Марья Никитична поставила большое блюдо, сказала с полупоклоном:
- Трясцоцки нашей отведайте... Сам покойник готовил, - и всхлипнула,
вытирая уголком платка красные глаза. Руки у нее были маленькие, с
коричневой морщинистой кожей.
- Рано, мамаша, хороните старика своего, - строго сказал ей Астахов.
Чаевничать сели впятером: мы с майором, Марья Никитична, рыбачка
Александра и тощий костлявый старик с лысой головой.
Только на висках сохранились у него жидкие волосы, похожие на белый
пух.
Больше всех говорила Александра, заглушая своим басом остальные голоса.
Говорила все об одном и том же: каким хорошим и справедливым человеком был
бригадир Захарий Кораблев.
Старик помалкивал, степенно схлебывал с блюдечка чай, откусывая
крепкими, хорошо сохранившимися зубами мелкие кусочки сахара. Я завел со
стариком беседу о трудностях военного времени, расспрашивал об улове, о том,
как снабжают рыбаков продуктами. Получилось, что я подошел к делу с того
самого конца, с которого начинал Астахов, опрашивая жителей. Но у майора все
выходило просто и естественно. А у меня - я сам чувствовал - слова звучали
как-то фальшиво. Это, конечно, вполне закономерно. Я спрашивал одно, а думал
совсем о другом. И по совести говоря, мне было безразлично, какой был улов и
как доставляют в поселок продукты. В другое время это, может, и