"Владимир Дмитриевич Успенский. Тревожная вахта " - читать интересную книгу автора

В сентябре 1944 года меня отозвали с флота в Москву и направили на
штабную работу. Должен признаться, что сначала я очень радовался этому. Еще
бы! Три года не видел жену и дочь, три года не был в своем родном городе!
Первое время в свободные часы бродил по знакомым улицам, любовался
Кремлем, как восторженный мальчишка, катался на эскалаторах метро. А в
воскресенье мы с женой отнесли к памятнику Пушкина большой букет цветов.
Мы оба любим его стихи, но, кроме того, у нас имелась особая причина
посетить это место: возле памятника произошло наше первое свидание. Было это
давно. Татьяна тогда только что закончила школу, а я приехал на каникулы из
Ленинграда, из военно-морского училища.
Я написал слово "давно". Пожалуй, это не совсем правильно. С тех пор
прошло десять лет. Срок сам по себе не так уж велик, но он казался
невероятно большим от множества событий, вместившихся в эти годы. У Татьяны
светлые волосы, в них трудно заметить седину.
Но если приглядеться, то увидишь на висках серые, будто пепельные,
пряди. Они появились в тот день, когда Татьяна получила сообщение, что ее
муж, Осип Осипович Макаров, пропал без вести. В ту пору я почти два месяца
находился в немецком тылу, и многие товарищи считали меня погибшим...
Впрочем, встретившись наконец с Татьяной, мы редко говорили о
пережитом. Мы радовались, что снова вместе, снова в Москве и что война,
вероятно, скоро закончится. Да и виделись мы с ней мало. Она возвращалась с
завода поздно, а мне приходилось дежурить целыми сутками.
Не буду писать о своей службе. Скажу только, что занимался я новым,
ответственным делом. В другое время оно доставило бы удовлетворение. Но
сейчас штабная работа оказалась не по душе, тяготила меня. И чем дальше, тем
больше. Мои друзья-черноморцы воевали с немцами. На фронте продолжались
ожесточенные бои. А я, опытный моряк, кадровый командир, сидел в тылу и
воевал с бумагами. "Любил море с берега", - как говорят на флоте.
На первом этаже нашего дома помещался продовольственный магазин. Каждое
утро задолго до открытия возле него собиралась большая очередь. Она тянулась
по тротуару, а хвост ее загибался во двор. Стояли в очереди подростки,
женщины, старики, одетые в поношенные пальто, в потертые латаные ватники.
Люди ждали часами, ежась на холодном осеннем ветру, прикрываясь от
дождя кто зонтиком, кто клеенкой, кто куском брезента. Старики приносили с
собой стулья и табуретки.
Проходя мимо очереди, я каждый раз испытывал чувство вины перед этими
людьми, старался поскорей миновать их, озябших, усталых, голодных. Мне было
стыдно перед ними за то, что я одет в теплую, сшитую по фигуре шинель, что
на голове у меня щегольская фуражка с золотой эмблемой, а на ногах -
крепкие, до блеска начищенные ботинки.
Мне казалось, что эти люди думают приблизительно так: мы отдали все,
чтобы одеть и накормить тебя, нашего защитника. Мы стоим тут в рваных ботах,
в чиненых-перечиненых сапогах, а ты, здоровый, сильный и молодой, красуешься
на улицах в нарядной морской форме, вместо того чтобы воевать с врагом.
Здесь стояли жены фронтовиков, отцы и матери, потерявшие на фронте
своих сыновей. Стояли дети, оставшиеся сиротами. Какое чувство могли
испытывать они при виде меня?
Хотелось сказать им: товарищи, не думайте обо мне плохо! Я воевал три
года, дважды был ранен. И здесь, в тылу, оказался не по своему желанию!
Жена заметила перемену в моем настроении. Как-то вечером, когда дочка