"Владимир Дмитриевич Успенский. Тайный советник вождя " - читать интересную книгу автора

- Будет исполнено, - шутливо щёлкнул каблуками Давнис. - Честь
женщины - щит наших пороков.
На том и кончилось бы моё весьма скромное отношение к делам рядового
Джугашвили, и совсем по другому руслу потекла бы моя жизнь, не прояви тогда
свой решительный характер Матильда Васильевна. Она приехала вечером к нам
домой, осунувшаяся, в чёрной траурной мантии. Глаза у неё были, как у
человека, способного на любую крайность. Она готова была упрашивать, пасть
на колени, молить, унижаться... Она любила - эта немолодая женщина. И я
тогда всем сердцем любил свою милую Веру и способен был понять силу и муки
настоящего чувства. И, подавив самолюбие, некоторую даже брезгливость,
согласился встретиться, поговорить с солдатом Джугашвили, хоть и не совсем
понимая, для чего это нужно. Замолвить за него словечко перед воинским
начальством, перед вице-губернатором и перед губернатором вполне могла и
Матильда Васильевна. Но она была настолько потрясена случившимся и так
возбуждена, что я не решился ни в чем отказать ей. Выдвинул только одно
условие: увижусь с Джугашвили не в казарме. Ехать к солдату мне было бы
совершенно унизительно. Матильда Васильевна поспешила заверить, что завтра в
полдень Джугашвили будет у неё дома.
- Он не под стражей? - удивился я.
- Его проводит фельдфебель.
По глазам милой Веры я понял, что она очень довольна моим согласием, и
это в значительной степени сгладило неприятность встречи с провинившимся
солдатом.
День следующий выдался очень хорошим. Морозец держался градусов под
тридцать, но совершенно без ветра: дымы над крышами поднимались прямо к
ярко-синему небу. Солнце улыбалось лучисто, будто радуясь тому, что наступил
перелом зимы, время поворачивает к весне. Розовато отсвечивал снег на
склонах сопок, а Караульная гора, высившаяся над городом, сверкала вся, как
глазированный кулич.
Велел извозчику ехать дальней дорогой, чтобы продлить удовольствие.
Мимо бревенчатых домов с расписными ставнями, мимо высоких, глухих заплотов
из толстых плах выкатились мы на простор Енисея, лихо пронеслись до самых
причалов. Дышалось легко, я совсем не ощущал боли в груди, как до контузии.
Швейцар принял у меня шинель. Я спросил, здесь ли солдат, и швейцар
ответил, что точно-с, здесь, проведён в гостиную, а фельдфебель ожидает на
кухне. Не заходя к Матильде Васильевне, я сразу же направился в гостиную,
чтобы поскорее покончить с тяготившим меня обещанием.
Поручик Давнис явно сгущал краски, рассказывая о рядовом Джугашвили.
Старался, чтобы смешней и веселей было. Навстречу мне поднялся с кресла
самый обыкновенный солдат, каких много, на которого в другой обстановке я не
обратил бы внимания. Он именно поднялся, а не вскочил, не вытянулся, как
положено солдату при появлении офицера. Я давно заметил, что людей пожилых
трудно выдрессировать до полного автоматизма, а за людей интеллигентных,
мыслящих неохотно брались в этом отношении даже самые опытные унтеры.
Привить им воинскую выправку гораздо сложнее, чем деревенским парням.
Передо мной стоял коренастый, плотного телосложения человек, лет под
сорок, со смуглым усталым лицом, на котором заметно проступали рябинки. Лоб
невысокий, даже узкий, обрезанный чёрной полоской коротко постриженных
волос. Несколько велик был нос, как у многих кавказских жителей. Показалось,
что руки длинноваты и тяжеловаты по сравнению с туловищем. И малоподвижны,