Глава 1

Страницы пахнут сыростью. И обложки. И мой матрас, на котором я лежу, когда читаю, – тоже. Да и сама я, наверное, вся уже сыростью пропахла, что и неудивительно: безвылазно сижу на этой отвратительной даче уже две недели, а предки, кажется, пока даже не начали скучать по городу. Кстати, забавное слово – «дача». Звучит так, как будто это какое-то шикарное место, куда ездят отдыхать, а на самом деле – клочок земли (пятнадцать шагов вдоль и двадцать поперек) с малюсеньким фанерным домиком без туалета. И ездят сюда, разумеется, чтобы работать. Ну, в смысле мои родители. А я езжу сюда, чтоб скучать. С самого рождения. Каждый год. На все лето. Потому что кто меня особенно спрашивать-то будет?

Час назад меня пытались заставить полоть морковку, поэтому пришлось срочно вспомнить о книжке из школьной программы на лето и смыться на чердак в свое «гнездо». Здесь хорошо. Чердак – это, пожалуй, самое сносное место на даче: тебе всех видно и слышно, а вот тебя – никому или почти никому. В самый раз если достали и хочется побыть одной. Темновато тут, конечно, даже с лампочкой… Зато ведь и не жарко. Да и во время дождя сидеть на чердаке – самое то: слушать, как капли по крыше барабанят, на матрасике полеживать, книжечкой какой-нибудь наслаждаться… Но это все ерунда. Главное сокровище чердака – старые журналы! Здесь их штук двести, не меньше: «Огонек», «Вокруг света», «Наука и жизнь», «Новый мир»… Всем по двадцать-тридцать лет – с ума сойти! Если честно, я не особенно понимаю, что там написано, да и сильно-то не вчитываюсь. Просто нравится иногда полистать эти древности, картинки, фотографии порассматривать, ну может, проглядеть статью-другую, ту, что покороче…

Впрочем, на этот раз на меня навалилась такая скукотища, что даже журналы не помогали. Клубнику за сегодняшний день я успела проверить уже два раза: гнусные ягоды решительно отказывались краснеть. От чтения классики жутко хотелось спать. На болоте с утра я уже побывала: делать там в одиночку было нечего. Все более-менее нормальные ребята как назло уехали в город. А главное, не было Вальки, моей лучшей подруги. Тусим мы с ней с самого рождения, наверно. Но только в летний период, на даче. Живем-то ведь в разных концах города. А здесь – соседки. Валька старше на год, больше в жизни разбирается, поэтому с ней классно. Маленькая, кругленькая, крепенькая, с короткой стрижкой – иногда она напоминает мне грибок на ножках, этакий боровичок. Другая девчонка, наверное, вся бы извелась, имея такую внешность, – а моей Вальке хоть бы хны! Даже не представляю, что она могла бы выглядеть по-другому. И всякие развлечения придумывать – это она тоже мастер. Хотя, конечно, иногда и с Валькой бывает скучно. Но скучать вдвоем – это как-то все-таки веселее.

Согнувшись в три погибели, постаравшись не стукнуться головой о балку и не ступить ногой в открытый люк, перешагнув через какую-то выложенную для просушки траву и отмахнувшись от болтавшихся перед носом банных веников, я пробралась на другой конец чердака и открыла шпингалет, держащий старую, рассохшуюся деревянную дверь. В тысяча девятьсот мохнатом году мои предки, выбирая модель садовой избушки, остановились на той, что с балконом. А вот сделать перильца для торчащего из-под крыши прямоугольного языка так и не удосужились. Выходить на такой «балкон», разумеется, опасно, поэтому мне это не особо разрешается. Хотя я, конечно, все равно выхожу: лучшего, чем этот язык, места для обозрения своего и соседних участков пока еще не изобрели.

На первый толчок балконная дверь не отреагировала, после второго отвратительно заскрипела, третьему поддалась. Покрытая жестью поверхность языка, конечно, раскалена, поэтому, прежде чем ступать на нее, следует надеть тапки. Держаться здесь можно за крышу – куски выступающей кровли. И вот – замечательно! – все сады как на ладони.

Бетонная площадка вокруг колодца с желтой водой; две стеклянные теплицы; скучно-ровные, словно линейки в тетради по русскому, грядки, разгороженные полосками рубероида; кубический, выкрашенный зеленой краской бак для нагрева воды. По периметру вокруг всего этого хозяйства – ягодные кусты. Мама, присев на корточки, ковыряется в грядке. Терпеть не могу такую работу: мало того, что скучно, так еще то сядешь на что-нибудь мокрое, то муравьишка противный за попу укусит… Так, папа в теплице. Обрывает лишние ветки у помидоров. Этим я тоже не охотница заниматься: руки тут же зеленеют и долго не отмываются.

Если смотреть прямо, то дальше, за межой, участок Елкиных – здоровенной толстой тетки и мелкого, хиленького мужичка. Сейчас их не видно, видимо, сидят в домике, прячутся от жары. Вечером они, наверно, ненадолго выйдут, чтобы побродить среди бурьяна, поругаться и выгулять своего ненаглядного кота Ваську.

Еще дальше, за Елкиными, участок каких-то странных людей, с которыми я не знакома. С утра до вечера (с незначительными перерывами) оттуда слышится писклявый старушечий голос: «Кири-и-илл! Кири-и-и-и-и-илл!» Уж не знаю, что это за Кирилл такой, но, по-видимому, все садовое товарищество его ненавидит.

За Кириллом, у самых ворот, домик сторожа. Возле домика будка с Шариком. Он охраняет все садовое товарищество, и все дачники носят ему объедки. Ну, или если после стола остается что-нибудь невкусное, испорченное. Однажды, когда в город завезли партию пахнущих не пойми чем американских окорочков, у Шарика было несварение желудка, и сторож бегал за четыре километра, до ближайшей станции, чтобы вызвать ему звериную «Скорую помощь».

Что же, посмотрим теперь налево. Прямо за нашим участком проходит широкая дорога. Можно даже сказать, площадь. Здесь грузовики вечно сваливают всякое хозяйство, купленное садоводами: то песок, то щебенку, то дрова, то всякие стройматериалы. В прошлом году прямо под окнами нашей теплицы возвышались три огромные кучи земли, и мы с Валькой перепрыгивали с одной на другую. В горе опилок, привезенной в позапрошлом году, закопали моего пластмассового пупса: так и не нашли, кстати. А самое интересное случилось три года назад: Елкины заказали тогда сто кило навоза, и Максим, который живет наискосок от нас, как раз возле этой «площади»… Впрочем, это длинная история.

Сейчас на площади лежат чьи-то бревна, и их облюбовала местная шпана: великовозрастный лоботряс Дэн, уже закончивший школу, и его дружки. Судя по разговорам, всех их зовут Серыми. Особенно любят эти Серые собираться на бревнах по вечерам: играют в карты, матерятся и кидают камни в наш бак, попадая, разумеется, по теплице… Ой, а что это за штуковина возле бревен? Вчера ее не было. Большая, серебристая, похожа на что-то космическое. НЛО, что ли, решило приземлиться в нашем саду? Напоминает большой кубический кувшин, лежащий на боку… Оно, наверное, и громыхало сегодня утром! А, да ведь это же, наверно, «яма» Степана Петровича! Ну, точно. Уже целую неделю все судачат о том, что наш лысый сосед купил «яму» и ее вот-вот должны привезти. Закопает Петрович этот кувшин у себя на участке, а по горлышку будет вниз лазить и картошку свою на зиму складывать. Интересно, каково там внутри? Надо обязательно обследовать, и в самое ближайшее время!

Куда же провалилась моя Валька? Я знала, что их семейство должно было приехать этим утром, и даже уже видела стоящую на участке машину. Но где же подруга? Обычно Валька сама заявляется ко мне в гости, как только прибудет на дачу. Неужели осталась в городе?! Быть не может, это совершенно не в ее духе… Может быть, заболела? Я повернулась направо, к ее участку. Яблоки, сливы, пионы, дельфиниум, маки, фиалки, хризантемы, розы, розы, розы… Какая-то дамочка в шезлонге: наверное, Валькина тетя или одна из многочисленных родственниц. Валькин дед в стоптанных шлепанцах и с голым, вывалившимся из штанов пузом тяжело спускается с крыльца. А это чья попа в рваных джинсах возвышается над кустами земляники? Да это же сама Валька!

Ура-а-а!

Я нырнула обратно на чердак, заперла дверь, прошмыгнула мимо балок, вязанок и веников и полезла вниз, пытаясь не наступить ногой ни в одну из наставленных на лестницу тарелок и кастрюль.

Кажется, жизнь начинает налаживаться!

Первым делом мы с Валькой залезли в «яму». Оказалось там довольно неуютно: гулко, жестко и темно. Несмотря на проникающие через «горлышко» жидкие лучи света, мы едва различали друг друга.

– Будь тут посветлее, можно было бы всякого хлама натащить, домик устроить или секретный штаб, – размечталась я.

– Держи карман шире! – ответила Валька. – Какой секретный штаб, если тут до вечера наверняка все садовые ребята побывают не по разу?!

– А все равно, – не унималась я. – Хороший был бы домик…

– Придешь сюда ночевать, если с предками поссоришься, – деловито посоветовала Валька. – С матрасом и фонариком.

Делать в «яме» было нечего, и очень скоро сидеть в ней нам надоело. Валька предложила пройтись по дачам. В течение следующего часа мы вальяжно, по три раза прошлись по каждой из пяти улиц поселка, неторопливо беседуя о наболевшем.

– У вас как девки в классе, с парнями гуляют? – спросила подруга.

– Дерутся в основном. А у вас?

– У нас больше болтают. У меня, дескать, три парня уже было, у меня четыре, у меня пять… Врут, конечно.

– Может, правда?

– Да уж как же! Что-то я ни одного пока не видела.

– А меня это вообще все не интересует! – заявила я. – Любовь эта вся, сюси-пуси… Я и замуж-то не собираюсь. Если только так жить с кем-нибудь… без свадьбы… А лучше совсем без парней, независимой девушкой быть, карьеру делать…

– С чего это ты вдруг? – удивилась Валька.

– Ну сейчас так все, это же модно, – не раздумывая, ответила я. – По телевизору говорили.

– Слушай больше всякой всячины! – буркнула Валька. – Маленькая ты еще девочка. И не влюблялась, поди, ни разу.

– Влюблялась! В Диму Билана, я же тебе рассказывала!

Валька махнула рукой. Видимо, она имела в виду любовь к настоящим парням, а не к тем, которые в телевизоре. На мой вопрос о том, влюблялась ли она сама, Валька многозначительно закатила глаза, а потом решила сменить тему.

– Как ты думаешь, что лучше – Армани или Диор?

– Думаешь, я их носила? Смеешься ты, что ли?

– Я тоже не носила и вряд ли когда-нибудь буду, – философски отозвалась подруга. – Но все-таки интересно знать, что же лучше?..

– Глупости! Скажи-ка лучше вот что: ты почему так долго не показывалась? Я уж думала, болеешь или в городе осталась!

– Да представляешь, только выгрузилась, как сразу же погнали картошку окучивать! Бабушка на деда напустилась, мол, середина июля, у нас до сих пор не это самое… Перед людьми стыдно и все такое… В общем, дед пошел, и меня с ним до кучи запрягли. Так все утро с картошкой и провозилась.

Обойдя поселок в четвертый раз, мы поняли, что выучили наизусть и расположение чахлых огурцов в парнике Тимофеевых, и каждый сантиметр старой ванны, выставленной для чего-то на участке у Петровича, и номер древнего «Москвича», в котором с самого утра ковырялся дядя Гоша. Одним словом, снова стало скучно.

Сначала Валя предложила пойти подразнить тимофеевских мальчишек, с которыми в прошлом году у нас была прекрасная войнушка с применением водяных пистолетов, но пацаны сказали, что они уже большие и с девчонками играть не собираются. Поэтому мы только немножко покидались в них грязью и ушли. Потом решили посидеть на бревнах и подоставать смешного толстого парня лет десяти, катавшегося на велике одетым в белые шорты. Каждый раз, когда он проезжал мимо, Валька отпускала комплименты по поводу его стильного наряда, а потом и по поводу лица, которое раз от раза становилось все более красным. Наконец, парень исчез, а через двадцать минут мы увидели его в других, менее приметных шортах и засмеялись так громко, как только могли, в надежде окончательно его доконать. Впрочем, и эта игра оказалась не особенно интересной. Слабым развлечением стали также возня с Шариком, поедание елкинской малины и собирание шишек за воротами на случай возможного (хотя и маловероятного) приобретения самовара в скором будущем.

После обеда нам повезло: глупый мальчишка Максим (тот самый, что живет наискосок от меня) облил нас из шланга. В результате произошла замечательная перебранка с обзыванием, высовыванием языков, дразнилками и прочими приятными вещами. К сожалению, скоро появился Максимов старший брат Андрей и велел ему идти в дом, а перед нами даже галантно извинился. Извинения мы приняли с видом обиженных придворных дам. Конечно, Андрей парень классный, намного лучше своего сопливого братишки: и красивый, и серьезный, и воспитанный, а главное – ему уже 16 лет. Но тут он явился не очень-то кстати. Пришлось нам искать другие развлечения.

– Может, сходим, почитаем объявления на воротах? – предложила Валентина.

Мы без особых надежд поплелись к дому сторожа. Мощные железные ворота, преграждающие въезд в дачный поселок, были, как всегда, увешаны бумажками. В них предлагалось купить торф, навоз и щебенку в такой-то конторе, совершенно бесплатно взять очаровательного котенка, приученного к лотку, сдать по сто рублей на новый столб для проводов и явиться на собрание послезавтра в десять.

– Смотри, про Дэна пишут! – Валька ткнула пальцем в объявление, где было написано:

«Дорогие господа садоводы!!!!!! Когда же вы будете следить за своими детьми вечно сидят на бревнах заняться им нечем в наше время БАМ строили мат стоит на весь сад хамят объедание смородины на участках за что платим сторожу окурки брошенные у меня малолетняя внучка прошу принять меры иначе уже голова болит!!!»

«И хвост отваливается» – приписали мы после последней фразы. Затем переправили все номера участков в вывешенном списке должников за электричество, под которым значилось: «Стыд и позор! Как вы смотрите людям в лицо, не проведя осуществление оплаты денег за второй квартал?!» Я бы сквозь землю провалился. Ваш председатель». С идеей добавить фразу «Ну и провались» нас уже кто-то опередил.

– Может, напишем свое объявление? Какое-нибудь. А? Прикольно получится! – вдруг пришла мысль мне в голову.

– Это идея! Погнали ко мне сочинять!

Мы примчались к Вальке в домик, вырвали лист из прошлогодней тетради по физике, достали фломастеры. Начали думать. Сначала решили написать, что правительство запретило выращивать капусту, поэтому до 13 часов воскресенья всем надлежит вырвать и выбросить этот незаконный овощ. Потом хотели выразить возмущение неограниченным ввозом в поселок брюзгливых стариков с последующим их выгулом. Затем я предложила написать что-нибудь про Максима: очень уж он глупый и смешной. Совсем, было, собравшись дать от его имени объяву о продаже яблочных огрызков и поношенных носков, мы в конце концов остановились на коротком, но красивом варианте: «Куплю мозги! Срочно. Максим». Ну, и номер участка.

Объявление заняло свое место на воротах, а мы принялись ждать реакции его главного героя. Минуло несколько часов. Макс, как назло, идти к воротам даже и не думал. Объявление так и не попалось на глаза никому из ребят. А может, никто, кроме нас, вообще не читает эти объявления? Вдруг шедевр про мозги так навечно и останется неоцененным? Устав ждать, мы решили поторопить события: наковыряли мозгов из селедочной головы, завернули их в бумажку и отправились к Максиму: мол, по объявлению.

– Макс! – крикнула Валька.

– Макс! – крикнула я.

– Ма-а-а-акс! Выходи!

Ноль реакции. Совершенно пустой участок. Никакого движения, разве только прохладный вечерний ветерок колышет разросшуюся свекольную ботву. Даже из окна никто не выглянул.

Зато из-за угла – и кто только звал ее сюда? – неожиданно нарисовалась Катька. Едва увидев ее мерзкую улыбочку, я сразу же поняла, что настроение будет испорчено до самого завтрашнего утра.

Катька – самое отвратительное существо в нашем поселке. Во-первых, ржет как лошадь и плюется как верблюд. Во-вторых, на всяких шмотках и барахле помешана: только и рассуждает целыми днями, у кого машина есть, у кого нет, кто в каких тряпках, у кого какой мобильник… Ну, в-третьих, она просто дура жуткая.

Приехала эта Катька в наш поселок год назад: ее предки купили участок в конце нашей улицы. Помню, мне тогда тоже скучно было: холодно, не искупаешься, ягоды еще не созрели, Валька снова в город укатила… Иду я по улице, значит, и тут вижу: прыгает через резиночку какая-то девица незнакомая, обесцвеченной гривой с черными отросшими корнями помахивает. Дай, думаю, познакомлюсь! Подошла, спросила, как зовут. И тут она мне: «Скажи «клей»!». «Ну, клей», – говорю я. А Катька с торжествующим таким видом и отвечает: «Выпей баночку соплей! А скажи «птица»!». «Наверняка на этот раз она срифмует про трусы, – решила я. – «Снимай трусы, иди жениться». Из любопытства я выполнила ее просьбу – и Катька, разумеется, выдала именно то, что от нее и ожидалось. А потом громко заржала, разинув рот так широко, что из него вывалилась и упала прямо на пыльную дорогу маленькая розовая жвачка. Катька увидела, что ей больше нечем громко чавкать, видимо, расстроилась и решила, что это я виновата в ее невосполнимой потере. А уж узнав от меня всю правду о своих умственных способностях, она разоралась так, что на соседнем участке чуть все стекла в теплице не повылетали. С тех пор мы с Катькой не дружим. Хотя если уж быть честной, то иногда, если бывает совсем скучно, вместе ходим купаться: это случается тогда, когда все в городе и ни мне, ни ей не с кем больше тусоваться. Во все остальное время Катька издевается над нами и старается подстроить какую-нибудь гадость: вот и сейчас, похоже, нацелилась сделать что-то нехорошее.

– А чего это вы тут стоите-орете? – спросила Катька, как обычно причавкивая и прищелкивая спрятанной в глубине зубастой пасти жвачкой. – Зачем это вам Макс понадобился? Интересненько. Днем к нему приставали-приставали, а теперь опять пришли! Неравнодушны вы к нему, что ли?

– Днем он первый начал, между прочим, – поспешила вставить я.

– Ну-ну, рассказывай!

– Какое твое дело?!

– Так-так, скрытничаем! Интересненько! Явные признаки влюбленности!

– Дура ты, Катька…

– А жить будете все втроем? Типа, мусульманская семья, да? Типа, двоеженство?

– Не ревнуй, Катюха, в мусульманской семье и четыре жены иметь разрешается, так что и для тебя останется место, – вступила в разговор моя подруга.

Катька фыркнула.

– Меня ваш любимый Максик не интересует! За мной поприкольнее парни ухаживают! – парировала она.

– А чего ты возле его дома караулишь? – прищурившись и подбоченясь, как коварный экзаменатор, спросила Валя.

– А вы чего раскричались?

– А мы специально раскричались, чтоб тебя на чистую воду вывести. Давай, говорю, сходим к дому Макса, позовем его – и, спорим, Катька выскочит! Она же там все время ошивается! Скажи, Надь?

– Да, – сказала я. – А так вообще мы знаем, что они уже уехали.

Катька смутилась, покраснела, как зараженный вредителем смородиновый куст, и выдавила:

– Некогда мне с вами! Ну вас на фиг!

Развернулась и пошла. Потом остановилась и зачем-то прокричала нам:

– И кстати! Макс с Андреем не уехали! Они с отцом на рыбалку пошли. И с Сергеем Сергеичем с той улицы! А у него знаете какая машина-то? «Вольво», серебристая, последней модели! Сто тысяч долларов стоит!

Гордая этим знанием, Катька удалилась. А мне вдруг почему-то захотелось выкинуть бумажку с запчастями от селедки и сорвать объявление о срочной покупке.

– Ты что?! – удивилась Валька. – Это же такая здоровская задумка!

Разумеется, я тоже считала, что задумка здоровская, и уже представляла себе, как возмущенный и обескураженный Макс будет бегать и кричать: «Кто?! Кто повесил это дурацкое объявление!?» – или отбиваться от многочисленных желающих продать ему то, в чем он так остро нуждается… Но вот теперь почему-то представилась другая картинка.

– А вдруг он догадается, что это мы? Придет и скажет: «Зачем это вы про меня объявления вешаете, влюбились, что ли?» И потом еще всем разболтает…

– Ты что?! – Валька замахала руками. – Ни за что он не догадается! Да если и сумеет – скажем, что не мы, всего делов-то! Кто нас видел?

– Вдруг болтать начнут…

– Как начнут, так и закончат! – Валентину никогда не покидает присутствие духа. – Сколько можно тебя учить?! На все подколы насчет влюбленности следует отвечать: «А ты что, ревнуешь?» Действует безотказно!

Валя была права, но мое настроение так испортилось из-за Катьки, что прикол с объявлением казался уже совершенно неинтересным. Делать снова стало нечего, тем более, что Макс, видимо, должен вернуться не скоро, а Валю позвали ужинать. Я вернулась на свой участок и с горя согласилась почистить картошку. Через час после нашего расставания Валентина, уже успевшая поесть, снова прибежала ко мне. Судя по тому, что к этому времени очищены были всего три картофелины, про ужин сегодня мои предки могли забыть.

– Слушай! – без предисловий начала подруга, усевшись на ящик возле ведра с очистками. – У меня возникла гениальная идея.

– Насчет чего? – равнодушно отозвалась я.

– Насчет того, как проучить Катьку и здорово повеселиться! Сведем их с Максом!

– В смысле?

– Напишем любовные письма! Максиму от Катьки, а ей от него! И посмотрим, что будет! А? Мысль? Ну? Что?

Я улыбнулась.

Ух, Валька! Действительно мысль ведь!

Глава 2

Три записки

Интересно, как они отреагируют? – спрашивала я Валентину на другой день, закрывая калитку в воротах, которые мы только что миновали. – Мне прямо не терпится узнать, а?

– Так мне тоже. – Валентина улыбнулась. – Вот скажи-ка, ты на месте Катьки что бы сделала?

– На месте Катьки? – я притворилась, что не понимаю, о чем речь. – На месте Катьки, то есть если бы я была глупой, противной, все время жующей и ржущей девчонкой… Наверно б повесилась!

– Я не про это!

– Да ну? А про что же?

– Надька, не прикидывайся дурочкой! Ну представь себе: находишь ты записку… Ну, любовную…

– От Макса?

– Предположим, что от Макса.

Я хихикнула. Какая это глупость, представлять такие вещи! Даже как-то, что ли, стыдно… перед собственной фантазией.

Ворота нашего поселка скрылись из вида. Позади остался разрисованный Дэном участок забора. А вот мы прошли и то место, где однажды, в розовом детстве, я обнаружила самый-огромный-на-свете гриб-дождевик, который потом так замечательно взорвался. Слева от дороги потянулись картофельные поля: когда-то дачники получили их в дополнение к основным участкам. Вот картошка, словно по линеечке рассаженная, – это Тимофеевых; вот пышная и мощная, как джунгли, – дяди Гоши; вот и наша – поскромнее; дальше елкинская – эту еле видно в жутких дебрях сорняков. Вот Валькина, вернее, ее бабушки – до сих пор не окучена… Странно, Валька говорила, что вчера… Может, я ослышалась? Впрочем, какая разница, стоит ли про это думать… Тем более что сейчас мы проходим мимо моей любимой картошки – Степана Петровича. Хозяин кубического кувшина так боится за свой урожай, что воткнул в землю табличку с устрашающими надписями, которую поворачивает то одной, то другой стороной к дороге. Иногда, идя из поселка или в поселок, я загадываю желание и спрашиваю ответ у Петровичева пугала. Если там написано: «ЗА ВОРОВСТВО – ПУЛЯ!!!», тогда считаю, сбудется. Отрицательный ответ символизирует обличительная фраза, намалеванная с другой стороны доски: «Презренные воры! Обкрадываете больного старика!!!»

– И все-таки, – не унималась подруга. – Что бы ты сделала, если бы получила такое признание?

– Что да что… – Мне хотелось устроить какое-нибудь хулиганство с табличкой Петровича. Думать о «если» и глупых записках совсем никакого желания не было. – По обстоятельствам!

– Ну, например?

– Например, я пошлю его на фиг, – отрезала я.

– С тобой каши не сваришь…

– А мы не за кашей идем!

Шли мы с Валькой за дезиком. И не за просто каким-нибудь! Нужен был с запахом дыни, желательно «Фа». Для чего? А сейчас расскажу…

…С самого утра, уже радостно предвкушая грандиозные развлекательные последствия своего мероприятия, мы засели за составление любовных посланий. Предложение Валентины окончательно разделаться с ее старой тетрадью по физике я отклонила: забоялась, что заметят, что записки написаны на одной бумаге с объявлением про мозги – вдруг кто-то догадался, что это мы его разместили! В результате решено было использовать полосатые странички только как черновик (в таком серьезном деле не обойтись без черновика!), а для самих посланий взять лист импортной мелованной бумаги, случайно завалявшийся в пачке со старыми чертежами, и страницу «Для заметок», вырванную из книги «Роль партийных органов в развитии веревочной промышленности юга Нижнекамского района», обнаруженной среди древних журналов в моем логове.

– Если опасаешься, как бы не догадались, что у объявления и записок один автор, пиши ты, – сказала Валька. – Чтоб мой почерк не узнали.

Пожалуй, это была здравая мысль.

Несколько раз чуть не поругавшись и исчеркав черновик вдоль и поперек, мы, наконец, сочинили два текста любовных посланий, которые мне предстояло перекатать на ценную историческую бумагу. Шедевр от имени Катьки был следующим:

«Максимушка! Лапусик, зайчик, котик, рыбик, пупсик! Сердце разрывается от того, что ты не рядом! Ах, ангел мой, ах, принц, свет мой ясный, касатик, соколик, неужели ты так и не заметил всех моих знаков внимания, не догадался, что сердечко мое девичье ради тебя только и бьется? О приди ко мне, Максимушка, сахарный ты мой, медовый, пряничный, заключи меня в нежные объятия, назови своей невестою! Все отдам за это, друг сердечный! Даже свой телефон Сони Эриксон новой модели с пятимегапиксельной камерой, кучей мелодий и видеоплеером!»

Второе послание вышло по-мужски кратким и решительным: «Катюха! Ты клевая телка. Мутить со мной будешь?»

После таких писем, сами понимаете, подписей, тем более обычных (типа «твоя Катя» или «с уважением, Максим»), не может быть. Ведь в 13 лет нормальный человек не хочет, чтобы о его любви стало известно – даже если сам в ней признается. Послание, подписанное именем, – топорная работа, очевидная подделка. Не то что записка анонимная: она всегда оставляет богатые возможности для маневров, продолжений хулиганства.

Разумеется, оставлять свои опусы полностью анонимными мы не собирались, иначе потерялся бы весь интерес. Необходимо было пометить их какими-то опознавательными знаками, символами, которые указывали бы на Катьку и Максима, причем и достаточно четко, и не слишком прозрачно. В итоге скупое мужское признание решили снабдить вложенным в конверт цветком Разбитое Сердце, предварительно подсушенным с помощью поставленного сверху горячего чайника (к сожалению, утюга на даче не нашлось). На нашей улице Разбитое Сердце выращивают только предки Макса, причем растет оно пышно, прямо возле калитки, и привлекает всеобщее внимание: представьте себе этакий кустик, увешанный маленькими розовыми, как домик Барби, расколотыми на две половинки сердечками, из каждого из которых торчит подобие белой сопли. Весьма романтичное зрелище!

Что касается Катьки, то последнее время она обзавелась дезодорантом с дынным запахом, который использовала в качестве духов, причем сверх всякой меры. Этим-то мы и решили воспользоваться: купить такой же «парфюм» и побрызгать им записку. Хорошее развлечение стоило того, чтобы потратить пятьдесят рублей и совершить восьмикилометровую прогулку по раздолбанной дороге. Валька уверяла, что видела нужную нам вещь в одном из магазинчиков на станции: к счастью, она не ошиблась.

…Проходя ворота поселка во второй раз, теперь уже в обратном направлении, мы не забыли поинтересоваться состоянием доски объявлений. К нашей фразе про хвост кто-то прибавил: «И шерсть выпадает клоками».

– Плагиаторы! – фыркнула Валька.

Объява про мозг была сорвана. На ее месте висела бумажка, гласившая: «Кто это зделал??!! Убью!!!» «Сначала писать научись» – вывела Валька красной ручкой, зачеркнув «з» и поставив вместо нее «с».

После этого мы, крайне довольные своим поведением, отправились принимать пищу.

Вершить секретные дела надлежит под покровом ночи, а до вечера было еще далеко. Закончив с изготовлением писем, мы с Валей решили прогуляться на болото.

«Болотом» у нас называется противопожарный пруд, слишком большой для названия «лужа», но и недостойный именоваться озером. В сущности, это единственное место в садовом товариществе, куда можно пойти. Есть, конечно, еще лес; он начинается прямо за воротами, примыкает к картофельным полям. Но там, во-первых, комары, во-вторых, клещи, в-третьих, можно заблудиться. В общем, нас с Валей туда не пускают, поэтому пребывание на даче для нас – это каждодневные походы на болото.

Когда-то давно здесь можно было купаться. Теперь – нет. В водоеме множество гадких склизких водорослей, встретиться с которыми нисколечко не хочется. К концу лета пруд полностью зарастает ряской и делается похожим на лужок. Так что кроме рук и, может быть, иногда ног, если они становятся совсем пыльными, мы здесь ничего не мочим.

Нашей с Валькой страстью всегда была ловля разной живности в болоте. В розовом детстве мы собирали здесь улиток, мечтая об устройстве единственного в мире цирка дрессированных брюхоногих или доходной фермы для снабжения французских ресторанов. Те дни, когда удавалось обнаружить какую-нибудь лягушку под камнем, были настоящими праздниками. В прошлом году нам пришло в голову открыть сезон охоты на мальков (или головастиков?), большими стаями плававших возле берега: Вальке захотелось включить их в рацион своей кошки. Моя подруга даже подсчитала, сколько можно будет сэкономить на «Вискасе», если Муся полностью перейдет на мальков и будет ими питаться хотя бы в течение одного лета. Сумма получилась неплохая, и Валька уже предвкушала, как станет ее обладательницей. Увы, и тут нас ждало разочарование. Валькина кошка отказалась считать мальков рыбой и отнеслась к ним с таким же интересом, как к картошке или манной каше.

В этом году нам требовался новый объект охоты. Но какой? Интуиция подсказывала, что, коль скоро есть мальки в пруду, должна быть там и рыба. К сожалению, рыболовных снастей у нас не имелось, а покупать их казалось расточительством: болото выглядело слишком уж непрезентабельно, чтобы наши затраты могли окупиться за счет его обитателей. Думаю, в лучшем случае там, где-нибудь на середине водоема, живет пара малюсеньких рыбок – мужчина и женщина. В худшем – одна.

Как оказалось, Максим и Андрюха считают иначе.

– Вон там, в кустах, стоит их морда! – сообщила Валентина по приходе на болото. – Я не вру! Вчера поставили. Андрей мне сам сказал. Давай проверим!

«Мордой» в наших краях называют этакий решетчатый цилиндр с одним отверстием в торце. Рыба заплывает туда и – уж не знаю, откуда такая безмозглость – не может выбраться.

Вода в районе указанных Валей кустов была густо посыпана хлебными крошками. Вскоре мы нашли и веревку, одним концом привязанную к дереву, а вторым уходящую под воду. Вытянуть морду оказалось нисколько не трудно. То, что внутри действительно обнаружилась рыбешка, стало сюрпризом даже для таких смелых мечтательниц, как мы.

– Нужно ведерко! – воскликнула Валька, у ног которой лежала клетка с бьющейся серебристой рыбкой внутри.

Я стремглав помчалась домой. По пути потеряла одну галошу, не подобрала, скинула вторую, примчалась на участок, ворвалась в сарай, схватила первое, что увидела – свое детское пластмассовое ведрышко для игр, – кинулась обратно, поднимая клубы пыли и уже предвкушая, как мы будем жарить рыбку, нацепила валявшиеся на дороге галоши, чуть не угодила под велосипед мальчишки в белых шортах… И, наконец, прибежала к пруду.

– Не торопись, – сказала Валька. – Она вырвалась.

Я подошла. Морда лежала, где лежала, но уже пустая. Валька стояла, понурив голову:

– А я-то уже предвкушала, как мы продадим ее.

– Кому? – спросила я.

– Андрею с Максом.

Мы опять пошли бродить по саду.

– Какие же мы невезучие! – вырвалось у меня.

– Брось! – утешала подруга. – Поймать первую рыбку всегда самое трудное, а вторая уже сама идет в руки. Сейчас они повалят косяком, сама увидишь!

В тот день мы несколько раз возвращались на болото и проверяли морду, но туда так никто больше и не заплыл.

– Не везет Максу в рыбалке, – заявила Валентина и хихикнула: – Видимо, в любви повезет!

Чтобы ночью незаметно смыться из дому, я заявила, что спать буду на чердаке: мне, дескать, ужасно хочется лечь именно там, на старом матрасе, брошенном на пол, – прямо всю жизнь об этом мечтала! «Операцию» назначили на час ночи. Сначала я боялась, как бы не проспать, но скоро поняла, что холод, проникающий во все щели, и стаи комаров не дадут мероприятию сорваться. В ноль часов сорок минут, замучавшись валяться на жестком полу и отгонять кровососов, я поднялась и как могла тихо прокралась на улицу.

Валькина поношенная куртка уже белела возле нашего малинника.

– Сначала к Максу! – прошептала подруга. – Любовное послание в бутылке! По-пиратски! Я все сделала!

Привыкнув к темноте, я различила в Валиной руке пластмассовую тару от шампуня с бумажкой внутри.

– Зачем такие сложности? – усомнилась я. – Бросить на крыльцо – и все дела.

Валя была непоколебима. С ней вообще невозможно спорить: вечно что-нибудь взбредет в голову и все – либо делай по ее, либо никак.

– Макс же любит море, корабли! Да и вообще, так интереснее!

– Можно подумать, ты на самом деле собираешься стать его невестой, – буркнула я.

– Не занудствуй!

– А как он, по-твоему, будет вылавливать эту бутыль из колодца?

– Какого колодца?! Мы кинем письмо в бочку!

Металлические бочки для нагрева воды и на случай пожара имелись у большинства садоводов.

– Они же на другом конце участка! – ужаснулась я. – Сколько ползти-то придется!

– Трусишь, – констатировала Валька.

– Да не трушу я… А просто…

– Точно трусишь. Ну и ладно! Если ты такая робкая, то я сама все сделаю!

– Не робкая я вовсе!

– Ну боишься же.

– Никто тут не боится!

– Не ори, людей разбудишь.

– Так. Давай бутылку.

– Я сама пойду.

– Давай сюда бутылку!

– А не дам!

Я вырвала бутылку из рук Вальки и полезла через забор. Разумеется, просунув руку в щель, я могла бы спокойно открыть калитку, как, кстати, и на большинстве местных участков, защищенных только хлипким шпингалетиком. Но что, если калитка заскрипела бы? Да и не ищем мы, герои, легких путей…

Я собиралась ползти по-пластунски, но грядки, как назло, оказались расположены не вдоль, а поперек моей дороги. Так что пришлось наподобие зайца прыгать через каждую, потом затаиваться на дорожке, убеждаться, что опасности нет, преодолевать вторую капустную или луковую преграду, снова замирать… Ну и так далее.

«И приспичило же мне во все это ввязаться!» – ругалась я про себя, пытаясь утешиться тем, что грядок осталось всего лишь четыре, три, две… Перепрыгнув последнюю, я облегченно вздохнула: теперь только проползти мимо теплицы – и вот они, бочки.

В эту секунду на втором этаже дома загорелся свет.

– Эй, кто это там? – отчетливо прозвучал голос Андрея.

Спасибо его предкам, что не засадили и не забетонировали пятачок за теплицей! Я юркнула туда и бросилась на землю, словно при обстреле. Пять секунд, десять, пятнадцать… Какая-то возня, шепоток в доме. Минута, другая… Самое обидное – если поймают, наверняка примут за воровку… Еще минута… Что-то сейчас там поделывает Валентина?.. Время, когда ты лежишь на холодной земле, тянется бесконечно. Фигура Андрея по-прежнему виднеется в окне второго этажа. Кажется, тихо. Ну, что ты там завис?! Спать, спать пора! Хватит пялиться, нет здесь никого, тебе показалось! По-ка-за-лось! В саду никого нет! Ну просто совершенно пусто! Слушай мою мысленную команду: выключи свет! Выключи свет! Вык…

Свет погас.

Я выждала пару минут. Потом поднялась, на цыпочках проделала несколько шагов, оставшихся до бочки, кинула бутылку и с удовлетворением услышала, как та плюхнулась в воду.

Теперь можно было возвращаться… Но не тут-то было! На этот раз свет зажегся на крыльце. Снова бросившись на землю за теплицей, я без всякого удовольствия наблюдала нарисовавшуюся возле двери фигуру дяди Гоши, Максового папика. Приехали! Теперь не отвертеться…

– Стой, кто идет! – прокричал папик грозно.

Я, разумеется, и не подумала выходить из укрытия. А вот внутри дома явно послышалось какое-то шевеление. Скрип дверей, потом шаги и чей-то шепот.

– Что-о-о? – спросил папаша.

Кто-то снова зашептался. Интересно, что творится в этом доме? Вот ведь, жаль, что шепчутся очень тихо, совершенно неразборчиво.

– Что ты говоришь? – снова донеслось до моих ушей, после чего из-за двери немедленно появилась рука, схватившая бессонного папашу и втянувшая его в дом.

На этот раз после выключения света я решила выждать подольше и провалялась еще минут десять, раздумывая о том, спит ли когда-либо вообще эта семейка и не водится ли в их типовой избушке каких-нибудь привидений? Уж больно тут ночная жизнь активная, по-моему…

Валька, которой я, выбравшись со злополучного участка, поведала о своих приключениях, как ни в чем не бывало сообщила:

– Ну да, у них папаша сумасшедший! Разве ты не знаешь? Он лунатик. Днем нормальный, а ночами вечно бродит, всех боится, думает, бандиты, каждый час на улицу выскакивает…

– Что-о-о?! – изумилась я. – И ты, зная об этом, послала меня к этому психу?! Вот отлично, вот приехали, подруга называется!

– Во-первых, не к психу, а к Максу записку подбросить, – ответила Валя. – А во-вторых, не послала совсем. Ты сама туда кинулась. Скажешь, что нет?

– Ты должна была удержать меня! Или… хотя бы предупредить об опасности!

– Какая еще опасность? – Валька махнула рукой. – Ведь он же без ружья был?

– Там еще и ружье имеется?!

– Не знаю, просто я спросила. Без ружья ведь? Ну и вот. А ты боишься. Дядя Гоша, он же сам всех пугается, Надюха! Безобидный совершенно!

– Тем не менее.

– Что – «тем не менее»?

– Ты должна была предупредить меня, Валька! Ты же старше и несешь за меня ответственность! – не унималась я.

– Ах вот как! – Валька фыркнула. – Тебя еще и пасти надо! Девочка маленькая нашлась, ишь! Ну пожалуйста, не хочешь – не участвуй. К Катьке я одна схожу.

– Ну и пожалуйста, ну и на здоровье! – ответила я, развернулась и пошла домой.

Впрочем, через две секунды мне пришла в голову мысль, что надо все-таки сопроводить Валентину до Катькиного дома на случай, если она попадет в такую же историю, как я, и вынуждена будет дрожать в каких-нибудь кустах. Отведу тогда душу!

Мы вместе дотопали до Катькиного участка. Валентина признала, что затея с бутылкой оказалась не слишком удачной, и просто подсунула конверт, где лежали цветок и записка, под дверь. Как назло, тут обошлось без происшествий. Душу отвести мне не удалось, зато грела мысль о том, что завтра, когда письма обнаружатся, начнется настоящее веселье.

Вернувшись домой, я заперла дверь, перешагнула через папину раскладушку, добралась до дивана, перелезла через маму и нырнула к ней под одеяло.

– Ну что, на чердаке-то, чай, не сладко?

Это мама. Притворюсь-ка, что не слышу, уже сплю.

– Хр! Хр! Хр-р-р-р!

Проснулась я от того, что кто-то бил обрезком рельса о железные ворота. Этот импровизированный набат звучал у нас в поселке раз в год и означал призыв на собрание. Родители уже встали. Я быстро села на кровати, стала искать тапочки. День обещал быть отличным.

Собрания я люблю с детства. В поселке это единственное развлечение – и цирк, и телевизор, и театр одновременно. У нас же все соседи крикуны – сам Жириновский обзавидуется! И потом, когда сидишь там, ощущение такое, что участвуешь в серьезном взрослом деле. Так что на собрание все ребята собираются. А взрослые прогуливают почему-то. Вот зануды!

Быстро натянув платье, я выскочила на крыльцо. Папа, знавший, что я ни за что не пропущу такое важное мероприятие, уже ждал меня там. Мы прихватили по складному табурету, взялись за руки и двинули.

Идти было недалеко. Собрание заседало на дороге-площади возле нашего участка. На бревнах, обычно оккупированных Серыми и Дэном, располагались теперь бабки в старых трениках и вытертых халатах. Пацаны переместились на крышу будущего погреба. Не обращая внимания на озабоченные взгляды Петровича, они прислушивались к бурчанию сидевших внизу старух.

– А я подниму вопрос, подниму обязательно! Мало того, что безобразничают, так еще и объявление испохабили!

– Бесстыдники!

– Совсем уже всю совесть растеряли!

Председатель устанавливал складной столик, казначей возился с какими-то бумажками, которые нещадно трепал ветер, Тимофеевы выясняли, как поудобнее усесться на старом чемодане, незнакомый толстый дядька ждал начала, разместившись на пластмассовом ведерке, перевернутом вверх дном, жена Петровича надувала резиновый матрас, женщина с соседней улицы успокаивала орущего младенца, которого нельзя было оставить дома, незнакомая мелочь кидалась друг в друга песком. Дядя Гоша, расположившись поблизости, дочинивал «Москвич» и готовился вот-вот присоединиться к заседающим. А Елкины, взявшись с двух сторон, тащили целый диван. На диване восседал кот Васька.

– Не тряси его, дурак! Поаккуратней, дурак! Его же укачает, дурак! – шумела мадам Елкина, между делом приговаривая: – Васенька, сыночек, мы почти уже приехали!

Елкин кряхтел и старался, как мог.

Сначала председатель долго и занудливо читал доклад о том, какой он хороший и как много сделал для садового товарищества. В содержание доклада и последующих речей, конечно, я не вслушивалась: намного интереснее было наблюдать за поведением бабулек и дедулек, перебивавших оратора на каждом слове.

– Безобразие! Бардак! Разве так садовое товарищество организуют?! Надо было слушать двадцать лет назад мои советы! – слышалось с одной стороны.

– Хватит вешать народу лапшу на уши! Требую немедленно рассмотреть вопрос бесконтрольного шатания подростков! – орали с другой.

Катька, как всегда за версту благоухающая дыней, и ее бабушка явились с опозданием. Интересно, наше письмецо уже прочитано? Узнать бы, что сейчас творится в голове у Катьки! Ух!

Я стала наблюдать за ней. Зелененькая кофточка и розовая юбочка – чуть попу прикрывает. Ногти, ишь, накрасила! И губы! Вид загадочный… Впрочем, у Катьки всегда загадочный вид: она обожает фразочки типа: «Ой, что я знаю, что я знаю! Никому не скажу!» Корчит из себя принцессу, врет все время: дескать, парень есть, а то и не один…

И все-таки сегодня я была почти уверена, что Катька получила лжепризнание, повелась и заглотила нашу с Валей приманку. Уж не знаю, почему мне так казалось. Поглядела на Катюху и спросила себя мысленно: «А может, она думает о Максиме прямо в эту вот минуту?» И ответ родился сам: «Конечно, да! О ком еще-то!» Интуиция, наверно, пробудилась. Голос внутренний.

Потом я почему-то вообще решила, что, наверное, Катька влюбилась в Максима давно и мечтает о нем целый год, даже, может быть, больше. Разве это невозможно? Нет, вполне себе реальная история! Украдкой я еще раз покосилась на Катюху. Села рядом с папкой Максовым. Конечно, сам Максим-то на собрание не пришел, так она к родственничку! Сытая, румяная… Цветет вся. Почему я только раньше не догадывалась?! Ясно же: Максим – ее возлюбленный!

Между тем политические страсти разгорались. Председателя обвиняли в хищении денег и общественного насоса, взятого на хранение год назад, а теперь пропавшего бесследно. Голоса звучали все громче, с мест вскакивали все чаще, беспорядок усиливался…

И тут появился Максим.

Нет, разумеется, ни барабанной дробью, ни небесной музыкой его приход не сопровождался. Младенец не перестал хныкать, сидящие на «яме» пацаны все так же грызли семечки, плюя на лысину ничего не замечающему Петровичу, зевали Тимофеевы, а Елкина уже минут пятнадцать что-то нежно шептала Ваське на ухо, стихи, что ли… В общем, на появление Макса никто не обратил ни малейшего внимания – кроме меня, разумеется. Я же уставилась на него, как Ленин на буржуазию: читал или не читал, рад или огорошен? Даже за реакцией Катюхи проследить – и то забыла.

Вид у Макса был придурковатый, удивленный. Верный признак, что письмо уже получено! Хотя, с другой стороны, у него всегда такой вид: растрепанные ветром волосы, светлые брови, выросшие слишком высоко, рот вечно чуть набок – уж я и не знаю, с чего он всегда ухмыляется. Словом, дурак дураком.

И все-таки сегодня во внешности Макса что-то не так. Обычно бледное лицо превратилось в какое-то синюшное. Замученный вид, круги под глазами. Не спал? Заболел? Может, даже поплакал? Мне все было ясно – из-за Катьки. А уж когда Макс приземлился на противоположном от своей «суженой» конце «зала», у меня вообще отпали всякие сомнения: так, и только так, ведут себя влюбленные!

Я чуть было не рассмеялась, довольная своей догадливостью, но вовремя спохватилась. Что ж это такое получается? Если эти двое давно влюблены друг в друга, выходит, мы с Валькой, написав им письма, не похулиганили, а сделали банальное доброе дело?! Вот здравствуйте! Вот приехали! Нет уж, так мы не договаривались, увольте! Мне почему-то стало обидно: сейчас эта парочка болванов обретет неожиданное счастье, а мы с Валькой, такие красивые и остроумные, останемся даже без маленького развлечения! Есть вообще справедливость в этом мире?! Кстати… Кстати, а где Валька? Бабушка сидит, а самой нет. Странно, она же всегда обожала собрания, говорила, что с такими мероприятиями, как это, никаких реалити-шоу не надо… Я повертела головой в поисках подруги. Не знаю почему, но в этот раз она и вправду отсутствовала.

Тем временем на площади воцарилась неожиданная тишина: это председатель попросил своих критиков предложить что-нибудь дельное. После того как он поинтересовался, нет ли желающих сменить его на ответственном посту, тишина стала еще более глубокой: теперь можно было слышать, как жужжат пчелы в нашем малиннике, льется где-то из шланга вода и пыхтит грузовик вдалеке.

– Кто за то, чтобы одобрить мой отчет?

Единогласно.

Потом обсуждали поведение Дэна, выборы нового казначея, покраску ворот, кражу умывальника у Елкиных, устройство водостока, снова Дэна и таинственных злоумышленников, портящих объявления первостепенной важности. А я смотрела на Максима.

Донельзя изношенные кеды. Интересно, не малы они ему? Светло-голубые рваные джинсы. Представляю, как он вырезал в них отверстия мамиными ножницами, стараясь быть модным! Желто-коричневая рубашка в клетку. Почему никто не скажет Максу, что в ней он похож на деревенского дурачка? Светлые нестриженые волосы… Как же мне все-таки нравятся брюнеты!

Под конец собрания появились какие-то люди, настойчиво предлагавшие садоводам приобрести устройства для опрыскивания: «Новейшая конструкция, специальная цена, только сегодня!» Соседи, похватав свои сиденья, кинулись от рекламщиков врассыпную. Только мадам Елкина с сидящим на плече гордым Василием долго выясняла особенности конструкции, цену и срок службы предлагаемого товара. На мужа, тщетно пытавшегося сдвинуть диван с места, она не обращала ни малейшего внимания.

Валька появилась на «площади» сразу же, как только окончилось собрание, причем появилась не со стороны своего участка, а из-за ворот. Я сразу кинулась к ней с вопросами – почему не была, где ходила, чем занималась?

– Делать мне больше нечего, только тусить на этих дурацких сборищах! – фыркнула Валька. – Да что тут вообще может быть интересного?

– Но ты же любила собрания! – удивилась я.

– Это по молодости, пока мелкая была. Больше они меня не интересуют, – резко ответила подруга.

– Так ты что, в лес ходила?

– В лес, как же… Бабушке денег вздумалось заработать. В семь утра пришлось собирать малину, а потом на станцию тащиться продавать. Замаялась всем предлагать…

– Плохо брали? Сколько продала? Стакан-другой?

– Ведро, – сказала Валька.

– А где ж оно? – удивилась я, глядя на ее пустые руки.

– С ведром и продала! До всего тебе, блин, Надька, дело есть, привяжешься вечно как банный лист с какой-нибудь ерундой! Расскажи хоть, что сегодня было?

Я мгновенно перевела тему на то, что показалось мне самым интересным на собрании:

– Видела джинсы у Макса?

– Джинсы?

– Ну да! Они рваные, и явно он их сам порезал! Хи-хи! Модник-сковородник! Представь: взял так ножнички, планчик составил, наметил мелком, где отверстия делать… Может быть, даже раздумал и где-то зашил. Макс с иголкой! Прикольно, ага?

– В чем прикол-то?

Я удивилась. Неужели у Вальки за ночь исчезло чувство юмора?

– Ну разве не смешно это представить? Как он с джинсами возился! Как портной! А?

Валька не ответила.

– Штаны ему, по-моему, не идут, – добавила я кстати.

– Дался тебе этот Макс…

– Не идут! Ну серьезно! Ты разве не видела?

– Можно подумать, я буду сидеть и рассматривать джинсы, – заявила подруга. – Специально ходить по всяким глупым собраниям, чтобы рассматривать штаны всяких глупых парней!

Я хотела сказать, что не всяких, а только Макса, потому что он самый смешной пацан в поселке, но тут Вальку позвали. Она бросилась к себе на участок. Мне делать было нечего, поэтому я тоже поплелась на свой участок. Лениво толкнула калитку, взошла на крыльцо, стала думать, чего бы покушать… Невзначай бросила взгляд на соседний, Валькин, участок с увешанным спелыми ягодами малинником. Удивилась, как так может быть, если только в семь утра…

…И тут же забыла обо всем, увидев бутылку.

Это была та самая бутылка, которую я с такими трудами подкинула Максу сегодня ночью. Как? Зачем? Почему она здесь?

Миг – и я рядом с ней. Явно вижу записку внутри. Уже что-то предчувствую. Страшно. Скорее, открыть! Открываю.

«Надюшка! Ты тоже мне нравишься. Максим».

Глава 3

О тех, в кого не влюбляются

Следующей ночью мы с родителями проснулись из-за громкого хлопка. Это мышеловка переломила хребет очередной пожирательнице нашего печенья и моих (подчеркиваю: моих!) старых журналов. Утром мы с Валькой решили похоронить ее со всеми почестями. Сначала выкопали ямку на моем участке, но родителям эта идея, увы, не понравилась. Тогда пошли к Вальке, и там весь сюжет повторился. В связи с этим траурная процессия, несущая покойницу за хвост вниз головой, проследовала за ворота и предала помещенное в коробку из-под чая тело мыши ничейной земле. Валентина произнесла краткую речь, после чего мы соорудили из подручных материалов скромный памятник и отправились на поминки, по пути остановившись у ворот, чтобы исправить кое-какие ошибки в объявлениях: уж очень нам полюбилось это занятие. За ним-то нас и застукал Петрович…

Нет, я понимаю – поворчать чуть-чуть, ругнуться… Но зачем было говорить, что из таких шалопаек, как мы, вырастают картофельные воры и прочие криминальные элементы? Зачем было кричать, что у нас одна извилина на двоих – и та от шапки? А орать, что нас замуж никто не возьмет – зачем было? В общем, Петрович сам напросился: как только он исчез из виду, мы вытащили мышь и перезахоронили ее в куче песка, принадлежащего нашему обидчику. Станет он месить бетон для укрепления своей ямы и наткнется на труп. Будет знать тогда!

За похоронами последовали обычные занятия: поедание моей, а потом Валькиной малины, возня с Шариком, шатание по улицам, прогулка на болото и проверка чужой морды – за последние три для уже пятнадцатая. Морда снова оказалась пустой: после того, первого, раза нам так и не посчастливилось. В начале полностью уверенная в близости нашей ухи, а теперь почти утратившая надежду, я предложила изготовить собственные снасти и попробовать еще раз поймать рыбку. Пускай она научилась не заплывать в морду: но ведь по справедливости принадлежала-то все равно нам с Валентиной! Сконструировать удочки, кажется, не так сложно – почему бы не попробовать?

Сказано – сделано. Через час мы вернулись на пруд с двумя палками, к концам которых было привязано по нитке. Английскую булавку нашли всего одну, так что крючок был лишь у Вальки. Зато моя удочка оказалась оборудована поплавком, сделанным из пластмассового ядрышка киндер-сюрприза, а червяк (Валькин дядя как раз перекапывал грядку, ура!) был привязан на бантик.

Закинув удочки так далеко, как это было возможно, мы принялись ждать. Конечно, ни для кого не секрет, что рыбалка – занятие для терпеливых, но наша добыча, похоже, оказалась особенно упертой в своем нежелании ловиться, а наше ожидание – особенно скучным. Уже через пятнадцать минут после начала Валька заявила:

– Нет, так дело не пойдет. Сгоняй за хлебом!

Я сгоняла за хлебом, который был покрошен в воду с целью привлечь рыбу. Не знаю, привлеклась она или нет, но в течение следующей четверти часа на наши удочки так никто и не клюнул. Между тем сидеть на корточках уже порядком надоело, поэтому я решила сгонять домой еще раз – теперь за одеялом. Как только мы расположились на нем, стало так удобно, что надежда на улов, покинувшая было Вальку и меня, вернулась снова. Впрочем, ненадолго. По прошествии следующих пятнадцати минут я принесла из дома радиоприемник: Валентина посчитала, что хорошие мелодии не только не спугнут, но привлекут объект охоты. Через час после начала мы решили, что вполне сойдет воткнуть удочки в землю и ждать клева, заняв руки чем-нибудь другим. Например, книжкой. Или картами. А может быть, игрушкой электронной. И первое, и второе, и третье вскоре появилось на нашем одеяле.

Между тем пришло время обедать. Разумеется, к этому моменту мы планировали уже приготовить и съесть свой улов, но увы… Мне в седьмой раз пришлось дуть домой – за продуктами. Впрочем, в этот раз и Вальке не удалось просто так отсидеться. К моей вареной картошке, огурцам и помидорам она прибавила банку консервов и бутылку из-под колы с красным свекольным квасом, сделанным Валиной бабкой.

Мы наслаждались едой, развалившись на одеяльце.

– Так, значит, он подумал, это ты? – в десятый раз спросила Валька, откусив кусок картошки и имея в виду Макса, разумеется. – Взаимностью решил ответить, значит? Хм-хм… Расскажи-ка, как все было!

Я в десятый раз пересказала все про бочку, про бутылку, про записку, про «Надюшка, ты мне нравишься».

– Ну, а он? – спросила Валька вдруг. – Он тебе нравится?

– Мне?! Макс?! Ты что, с ума сошла?!

«Вот уж не ожидала от лучшей подруги такого вопроса!» – подумала я. Неужели Валька, с которой мы съели пуд соли и два пуда ягод с соседских кустов, полагает, что мне может нравиться Макс – этот глупый, сопливый, лохматый, косматый мальчишка?!

– Ну ты сказанула, Валька! Еще бы спросила, не ем ли я, часом, козявки.

Валюха хихикнула.

– Макс, что, козявка, по-твоему?

– Вроде того. Ну, блин, думай сама-то: в таких что, влюбляются разве?

– А что, не влюбляются? – глупо спросила подруга. Вообще, она какая-то сегодня… Не ловит мышей. Вроде старше меня, а такую фигню говорит.

– Может, дуры влюбляются в Максов, – ответила я терпеливо. – И всякие эти… не знаю, как их и назвать… Ну, вкус на мужчин у которых не развит. Вот так вот… Эй, что тут смешного? Картошкой подавишься!

Валька каталась:

– Ха-ха! Вкус не развит! Мужчины! Держите меня, не могу! Ох, Надюха! Да много ли ты в них понимаешь, в мужчинах-то!

Я хотела ответить, что, мол, побольше твоего понимаю, судя по всему, но решила промолчать. О чем можно говорить с личностью, не видящей, как смешон и нелеп мой сосед Макс?!

– Ладно, – Валька успокоилась и, видимо, решила зайти с другого бока. – А что бы ты ответила, если б вопрос был про Дэна? Сравнила б с козявками?

– Дэн? Ну, а он тут при чем? Просто скучный бездельник, и в каждом дворе таких куча.

– Тебе нравится Дэн, Надь? Могла бы влюбиться?

Разумеется, влюбиться в Дэна я не могла бы даже при большом желании: мне даже в голову не приходило смотреть на него как на парня. Этот Валькин вопрос был таким же глупым, как первый, про Макса, но на этот раз меня почему-то не охватило ни возмущение, ни желание оправдываться. Интересно, почему? Я припомнила недавно прочитанную статью о нервных импульсах из «Науки и жизни» за 1988 год и решила, что дело, судя по всему, в адаптации мозга к раздражителю. Ну, или в чем-нибудь подобном.

Валька грызла огурец и, стараясь одним глазом следить за рыбной ловлей, проходившей без участия рыбачек, наблюдала за моей реакцией:

– Молчишь… Думаешь… Не возмущаешься. Значит, такая бурная реакция у тебя только на Макса.

– Ну и что с того?

– Да ничего… – сказала Валька и, перевернувшись на спину, как бы никуда, себе, без адреса, добавила: – Когда мне Юрка нравился, такая же была, как ты сейчас…

Ах вот, значит, к чему все эти разговоры! Валентина вбила себе в голову, что я влюбилась в Макса, и пытается вытянуть из меня признание! Видимо, теперь, чем больше я буду отрицать эту мнимую влюбленность, тем сильнее станет Валька уверяться в своей выдумке. Заняться, что ли, ей нечем? Придумала прикол… Кошмар какой-то! Может, ну ее, пускай себе считает, что захочет?.. Впрочем, нет. Позор же это. Я – и в Макса! Нет, нет, нет! Скорей разубедить ее!

Я делано зевнула:

– Знаешь, Валька, Макс мне безразличен. Но уж если тебе нравится считать, что я влюбилась, то, пожалуйста, считай. Мне все равно.

– Получается, оставишь его мучиться? – Подруга усмехнулась. – Он-то, бедненький, душу открыл тебе, злой и коварной особе. Вот, кстати, вопросик. С чего он решил, что признание в бутылке – твое?

Что ж, мне тоже хотелось бы знать. Второй день все пытаюсь понять это.

– Ты ведь не оказывала Максу никаких знаков внимания в последнее время? – Валькин взгляд по-прежнему был ехидным.

Извести она меня, что ли, решила?!

– Не помню… – надеюсь, что эти слова были брошены с таким равнодушным видом, какой только можно изобразить. – Наверное, ему хочется думать, что записка от меня… Вот и решил. Они, влюбленные, на мир вечно через розовые очки смотрят.

Мысль про розовые очки и про то, что человеку свойственно верить в то, чего ему хочется, принадлежала, если быть честной, не мне, а моей маме. Вчера вечером я, наконец, решилась обратиться к ней. Осторожно спросила, отчего и почему человек может решить, будто нравится кому-то, на самом деле полностью к нему равнодушному. На большее не решилась. По правде сказать, всей этой историей с запиской ужасно хотелось поделиться с кем-нибудь, вместе обмозговать, попросить совета… Еще вчера у меня вроде бы не имелось никаких проблем с общением, а сегодня вдруг выяснилось, что довериться абсолютно некому. Родители, если сказать им, наверняка переполошатся, засыпят предостережениями, заведут обычную песню про то, что мне рано влюбляться. Валька взялась издеваться, когда я нуждаюсь в поддержке, решаю сложный вопрос. Школьные подруги далеко. И кто остался? Ни-ко-го!

Вообще говоря, из всех версий происхождения записки наиболее вероятной мне казалась такая: Макс действительно подумал, что признание от Нади, некрасивой и наивной, и решил поиздеваться, пусть, мол, думает, что тоже мне понравилась, мальчишкам расскажу, вот посмеемся! Представить Максима, всерьез пишущего мне любовное письмо, а потом кладущего его в бутылку от шампуня, было невозможно, решительно невозможно! И разум, и чувства говорили мне, что послание из бутылки – это насмешка. А над кем можно смеяться таким образом? Только над тем, в кого, как в Макса или в Катьку, невозможно, немыслимо, нельзя влюбиться. Такие издевательские письма шлют придуркам и уродам. Вот, выходит, и моя настала очередь…

Печальные размышления прервала капля, шлепнувшаяся мне на нос. За ней тут же последовала вторая, опустившаяся на макушку. Вот что значит настоящие рыбаки: увлеклись так увлеклись, даже не заметили, как тучи набежали.

– Пора сматывать удочки, – сказала Валентина.

Не тут-то было. Оказалось, что сматывать нам давно уже нечего: приблизившись к воткнутым в землю палкам, мы увидели, что, кроме палок, тут ничего, собственно, и не осталось: нитки, привязанные на жалкие два узла, давно снесло ветром. Нечто похожее на «поплавок» маячило в нескольких десятках метров от нас, на другой, недоступной стороне пруда. В каком месте затонуло остальное хозяйство, включая захлебнувшихся червяков, было теперь совершенно неважно. Выкинув бесполезные палки, мы наскоро завернули остатки пиршества и остальное принесенное из дома барахло в одеяло и потащились домой.

– Если ты и правда не влюбилась, – вдруг сказала Валька, когда пруд уже остался позади, – прикол с Катькой и Максом можно развить дальше.

– Это как еще? – спросила я без воодушевления.

– Устроить им свидание.

– Снова две записки? С приглашениями?

– Ага. А мы в кустах поблизости сидим и развлекаемся. Прикольно?

– Не придут, – сказала я.

– Придут. Вот спорим?

– Тут и спорить нечего. Дурацкая затея.

– Ну, как хочешь, – Валька фыркнула. – А то бы развлеклись. Такое заварили – и все бросить. Как-то жалко. Впрочем…

В этот миг раздался раскат грома, а придурочная бабка закричала на весь поселок: «Кири-и-ил! Кири-и-и-ил!»

Все время, что шел дождь, я проработала: надеясь отвлечься от грустных мыслей о злополучной издевательской записке, поддалась на уговоры родителей вымыть посуду, накопившуюся за последнюю неделю. Круглые капли стучали по кровле, разбивались о тепличное стекло, катались по листочкам кресс-салата, трепали лепестки пионов, ныряли в колодец и нередко залетали на веранду, где возилась я: кипятила воду, заливала ее в большой таз, разбавляла холодной, брала очередную тарелку… Неведомый Кирилл, видимо, пережидал дождь вне дома: крики его бабушки (или кем там ему приходилась эта голосистая особа) разносились по поселку с прежней громкостью. Я пробовала представить себе, как может выглядеть этот Кирилл. Почему-то он вышел похожим на Макса.

Макс, Макс, Макс… Мало ему того, что он рассылает издевательские записки: этот тип еще и лезет в мою голову, хотя там не ждут! Оккупант, захватчик вражеский… Пристал к моим мозгам как банный лист! «Надюшка!» Тьфу, какая пошлость! «Ты мне тоже нравишься»! Спасибо! Ключевое слово – «тоже»! Я балдею… Вот мерзавец! Как не стыдно! Это ж надо сочинить такую гадость!..

Я накручивала себя все больше и больше, возмущалась наглостью мальчишки, вообразившего, что перед ним наивная замарашка, готовая воспринять всерьез кусок бумаги, засунутый в кусок пластмассы; с остервенением терла тарелки и чуть ли не в голос ругалась. Дождь то переставал, то принимался идти с новой силой, то замолкал, то вновь начинал шуметь, перебивая мою полную справедливого негодования мысленную речь. Получалось, что он исполнял в этой странной дискуссии роль Макса, с которым я спорила так страстно и так безмолвно, словно он сидел у меня где-то внутри.

Через час, когда дорожки уже начали просыхать, пчелы – вылезать из укрытий, а родители – пропалывать морковку, я окончательно пришла к выводу, что гнусный Максим обязательно должен быть наказан за свою выходку, и Валькина идея со свиданием – хороший вариант наказания.

Катька была у себя: восседала на свернутом шланге и грызла семечки. Возле нее вертелась мелкая (лет семи-восьми) девчонка по прозвищу Кислая. Настоящего имени этой Кислой я даже не знаю: кажется, все давно его забыли. Прозвище возникло отнюдь не из-за характера или внешности этой девчонки, как можно было бы подумать: просто «Кислым» когда-то прозвали ее старшего брата. А уж за что он удостоился такой кликухи, это вам, наверное, ни один человек в нашем поселке не скажет: парень давным-давно перестал ездить на дачу, и я даже не помню, как он выглядит.

Катька и Кислая не торопясь обсуждали, сколько могут стоить белые шорты того мальчишки, что гоняет взад-вперед по нашей улице на велике. Впрочем, эта проблема, кажется, волновала их не в первую очередь. Завидев меня на своем участке, Катька с ходу выдала вопрос:

– Надюха! Слышала?

– Про что? – спросила я.

– Она не знает, Катька! – запищала Кислая с восторгом. – До сих пор еще не в курсе! Ну, дает!

Я грешным делом подумала, что речь пойдет о Максиме. Но, видимо, «его» признание в любви совершенно не впечатлило Катьку.

– Тимофеевы авто купили новое! Прикинь! «Форд Фокус»!

– Ну и что? – спросила я.

– Как что? Ведь это ж третья! Был «жигуль» сначала, потом продали, купили «Дэу Нексию»… Теперь на «Форд» сменили! Понимаешь?

– Понимаю. Ну и дальше?

Катька чуть не задохнулась от эмоций:

– Ты тупая? Что, блин, дальше… Деньги, значит, у них водятся! Прикидываешь разницу?

– А мне какое дело до их бабок? – равнодушно, как могла, спросила я.

Ничего не поделаешь: я до того люблю выводить Катьку из себя, что иногда просто не могу удержаться: особенно если речь идет о ее глупой мании считать чужие деньги. Стоит, конечно, ее как-нибудь проучить за такую невоспитанность, только вот сейчас я пришла совершенно не за этим. Сегодня Катьку лучше не провоцировать, иначе не поведется на задуманный мною «откровенный разговор».

Решение об организации свидания для самого-гадкого-мальчишки и самой-глупой-девчонки было уже принято. Сомнительной оставалась только одна вещь: придет ли Катька, не раскроет ли она нашу диверсию. Насчет Макса у меня сомнений не было: если уж этому субъекту хватает ума написать мне издевательское любовное письмо, то и на записку с приглашением (а она будет без подписи, пускай решит – от Нади!) наш Максимка отзовется. Что касается Катьки, то ее мысли следовало выяснить, и если они окажутся невыгодного нам свойства – натолкнуть на другие. За этим-то я и пришла.

– Ладно, Катька, шучу я. Понятно про тачку. Крутые они, Тимофеевы эти. Наверно, начальники. Только вот знаешь что… Есть одно дело. Совет твой хочу получить.

– Что, про шмотки? – Катрин оживилась.

– Да нет… Про парней. У тебя же, наверное, опыт большой в этом плане.

Стоило мне заикнуться насчет опыта, как Катькины губы (которые если кто и целовал, так, наверное, только по ошибке) расплылись в улыбке. Бросив на меня покровительственный взгляд, Катюха отослала Кислую, велев ей нарвать зеленой облепихи на соседкином участке и принести ее ей. Кислая, недовольная, но не посмевшая ослушаться свою великовозрастную госпожу, умотала.

– Что ж, выкладывай! – позволила Катрин. – Наверно, интересненько!

– Да понимаешь ли, какое дело… – Я переминалась с ноги на ногу, изо всех сил изображая наивную дурочку. – Парень один на свидание зовет. Получила записку: такое-то время, такое-то место. Совсем не ждала! Вот не знаю: идти, нет?

План был простой. Предложенную мной ситуацию любая девчонка примерила бы на себя, чтобы думать, как она поступила бы на моем месте. Разумеется, так же сделает и Катюха. Только в силу своей природной вредности и нелюбви ко мне она, разумеется, посоветует не то, что сама считает благоразумным, а противоположное. Стало быть, услышав совет не ходить на встречу никогда и ни за что в жизни, я спокойно смогу организовать свидание, зная, что Катька его не пропустит.

Что же она ответит? Идти или не идти?

«Мудрая советчица» почесала репу.

– Что, от Макса, что ли? – выдала она.

Мне страшно захотелось дать Катюхе в глаз.

– С чего ты решила?!

Она захихикала:

– Я давно за вами наблюдаю, интересненько! Он так на тебя смотрит! А уж ты на него…

Тут все стало ясно. Катька выдала себя! Я знаю, почему она сразу же вспомнила Максима, почему несет эту чушь про любовные взгляды, почему так гаденько улыбается! Оказывается, кроме нашей с Валькиной ведется еще одна игра. Посмотрим, кто кого! И как же я сразу-то не догадалась: это она, Катька, написала гадкое письмецо якобы от Максима! Видимо, догадалась, что любовное послание составлено нами, и решила отомстить. Изобретательно, ничего не скажешь! Думала развлечься за мой счет! Ха! Рано торжествуешь, Катька! Проиграна пока только битва, а не война.

– Не от Макса, а от Дэна, – объявила я Катюхе.

Та тотчас же побледнела, но сумела успокоиться и сделать такой вид, как будто мои слова не произвели на нее совершенно никакого впечатления.

– Врешь ты все, – сказала Катька со спокойствием, искусственность которого была слишком заметна.

– Не хочешь – не верь, – бросила я в ответ.

Положение Катьки, неожиданно нервно отреагировавшей на упоминание Дэна и теперь явно не знавшей, что ответить, спасла Кислая. Она примчалась к своей госпоже, развернула ладошку, в которой лежали несколько жалких зеленых ягодок и, глядя снизу вверх, сообщила:

– Ох! Еле достала! Старуха меня чуть не убила из-за этой облепихи! Разоралась, мол, воры малолетние, средь бела дня и все такое… На!

– Не хочу, – сказала Катька, ухмыльнувшись. – Пошутила я.

Кислая скисла:

– Как так? Ты чего, Кать?

– Сказала же – шутка! Глухая, да? Ну-ка, обратно гони да, как было, на дерево вешай!

Как и всем слабакам, Катьке доставляло удовольствие издеваться над маленькими. Кислая безнадежно посмотрела на свои жалкие ягодки, захлопала глазенками, сморщила нос и, видимо, собралась заплакать.

– Давай сюда, – не выдержала я.

Забрала у мелкой горсть облепихи и высыпала ее в рот. Гадость, конечно, но пускай Кислая думает, что мучилась не зря. Может, заодно в людях научится разбираться.

– Ладно, мне пора, – сказала я. – Пойду, накрашу ногти. К Дэну на свидание приду наманикюренной…

– Постой, Надь…

– Что, Катюха?

– Ты совет просила… Не ходи! Ни к Дэну, ни к Максиму… Ну зачем тебе? Вот я бы не пошла… Никогда в жизни!

Глава 4

Танец с туалетом

Выбирая с Валькой место для свидания, мы прежде всего думали, конечно, об удобстве наблюдения. В поселке прятаться было особенно негде: да и какой влюбленный рискнул бы назначить рандеву там, где на каждом шагу фанерный домик, а в каждом домике свирепая бабулька или дед, готовый в любой момент выскочить наружу, чтобы обличить безнравственную молодежь. Тайная встреча Максима и Катьки могла происходить лишь за воротами. А где именно? Не на дороге же, открытой всем ветрам и взглядам! Нам (то есть им) подходил только лес. «На опушке чуть направо от ворот» – такую фразу я вписала в два послания: как и прежде, на мелованной бумаге и страничке «для заметок».

При воспоминании о ночном ползании по Максимову участку я содрогалась до сих пор. Пробираться во второй раз под окнами безумного папаши (то ли с ружьем, то ли без) не хотелось категорически. Об этом я честно проинформировала Валентину.

– Ладно, не парься, – сказала она. – Так и быть. Завтра я часиков в шесть поднимусь и все сделаю.

Следующим утром, которое началось для меня в половине двенадцатого, подруга гордо отрапортовала о том, что записки удачно подброшены и сегодня вечером нам предстоит отличное развлечение.

Впрочем, до вечера было еще долго, а развлекаться хотелось уже сейчас. Немного поразмыслив, мы решили заделаться защитницами животных. Вальке неожиданно пришло в голову, что, сколько мы себя помним, Шарик (а он, по собачьим меркам, был уже достаточно старым псом) всегда сидел на цепи. Вероятно, разумеется, что сторож и ходил порой его выгуливать, но это проходило как-то совершенно незаметно для нас. Одним словом, пришел момент исправить несправедливость.

Ковыряться в земле сторож особенно не любил, так что из домика высовывался нечасто: незаметно отвязать Шарика особого труда для нас не составило. Сам пес, привыкший к нашим ласкам и гостинцам, сопротивляться, ясное дело, не стал.

Сначала мы отправились к участку Альберта Иваныча, прозванного в народе Собачником. К дому этого товарища была пристроена здоровенная клетка, внутри которой метались две огромные овчарки. Обе зверюги именовались Альфами: видимо, Альберту так удобней было звать своих питомиц: крикнет «Альфа!» – обе прибегают.

Как только Альфы с Шариком увидели друг друга, поднялся ужасный лай. Потом из домика выбежал хозяин собак, и лай стал еще громче: Альберт гавкал на нас будь здоров. На вопрос, зачем черти принесли нас с Шариком на чужой участок, Валентина гордо ответила, что ей невмоготу было видеть, как Альфы мучаются от женского одиночества, день ото дня становясь все более злыми, и она решила привести им жениха. Альберт не оценил задумку. Пришлось пойти к его соседу-крольчатнику и немного полаять на дрожащих в своем деревянном загончике жирных ушастиков. В течение следующего получаса мы познакомили Шарика со всеми животными нашего сада, которых он благополучно обнюхал и облаял – включая черепаху Кислой и саму Кислую. Неохваченным остался только елкинский Василий. Рыжий котяра был обнаружен нами в тот момент, когда собирался справить нужду – причем на моем участке, который он, судя по всему, считал продолжением хозяйского. После такой наглой выходки Василий не мог рассчитывать на снисхождение.

Поймать кота оказалось легче легкого: дома у Вальки была валерьянка, а Елкины, как и всегда, прохлаждались в своем покосившемся домике. Когда Ваську сажали на Шарикову цепь, он, разумеется, оказывал сопротивление, но против двух крутых девчонок он был бессилен. Что касается пса, то его мы привязали к елкинскому забору – вроде как в качестве компенсации.

Убравшись с «места преступления» быстро, но с таким видом, будто бы не совершали хулиганств и вовсе даже ничего не опасаемся, мы с Валькой незаметно оказались у Петровичева домика. Старик ругался со своею старухой: вернее, она бранила его на чем свет стоит, а Петрович все это выслушивал. Ссора происходила внутри избушки, но слышно все было, наверно, участка за три. Старуха вопила, что Петрович испортил ей жизнь, что пропил последние остатки серого вещества, построил самый убогий домишко в поселке, не смог заработать на нормальную пенсию и вместо сорняков вырвал целую грядку морковки. Время от времени Петровичу удавалось вставлять в монолог жены разные нечленораздельные звуки, но даже ежику было понятно, что обстоятельства складываются не в его пользу.

Ввиду бесконечной подозрительности нашего лысого соседа и его боязни грабежа на калитке, у который мы стояли, была надпись: «Осторожно, злющая собака!» Видно, просто «злой» собаки Петровичу казалось недостаточно для надлежащего устрашения злоумышленников. На самом деле никаких домашних животных у него не было, и об этом прекрасно знал весь сад. Кажется, Петрович даже не догадывался о том, как он смешон со своим вечным страхом и наивной попыткой обмануть воров. Теперь пришло время написать на калитке правду. С тех пор как мы увлеклись исправлением объявлений, Валька все время носила с собой перманентный маркер. На то, чтобы зачеркнуть в последнем слове «со» и вставить еще одну «б» ушло всего несколько секунд. Если кто-то в доме и мог представлять опасность для грабителей, так только свирепая старушенция. Об этом мы их и информировали. «Осторожно, злющая бабка!» – значилось отныне в предупреждении Степана Петровича.

Неожиданно нам с Валькой стало жаль этого деда. До того сильно, что мы решили простить его за вчерашнее и выкопать мышь из песка, тем более что нас разбирало любопытство – как она там?

Выяснилось, что не очень. Мышь смотрелась и пахла довольно противно. Обнаружили мы ее далеко не сразу: куча песка, украшенная табличкой «Стоп, ворюги!», была довольно-таки внушительной. Когда же мышь нашлась, возник Петрович. Он сразу же завопил, что по нам плачет милиция и что нужно взвесить массу раскиданного нами песка и предъявить счет за него нашим родителям.

– Мы зато морковку не выдергиваем! – гордо ответила Валентина.

Пока обескураженный старикан соображал, что ей ответить, я по-быстрому закидала мышь песком, после чего мы ушли с высоко поднятыми головами. Раз Петрович отказывался исправляться, ни о каком помиловании для него не могло быть и речи.

На углу нам встретилась взволнованная Елкина:

– Ой, девочки, вы Васеньку не видели?

Конечно, мы заверили соседку, что вообще не представляем, где он бродит.

Место жары заступила ночная прохлада. Трещали сверчки. Пахло дымом и жженой резиной: садоводы затопили печи, и кто-то, как всегда, бросил в свою не то, что следовало. Цветы уже закрылись. Пчелы и бабочки отправились на боковую, зато орды комаров вышли из укрытий на охоту. Вечно голые коричневые спины садоводов спрятались под телогрейками. Приветливо светящиеся окна домиков наводили на мысли о вареной картошке, рыбных консервах, мытье ног и вечернем Петросяне по черно-белому телевизору, который в городе и поставить некуда, а выбрасывать не хочется. Небо, не замутненное городскими выхлопами, являло собой настоящий астрономический атлас. Огоньки сигарет пацанов, заседавших на бревнах, перекликались со звездами.

В 11 вечера я, как и было условлено, пришла к Валькиному участку и ужасно удивилась, что подруги еще нет. Весь сегодняшний день она только и говорила о том, как здорово мы развлечемся, наблюдая за свиданием Макса, думавшего, что его пригласила я, и Катьки, надеявшейся встретить на опушке Дэна.

– Валька! – крикнула я. – Валька-а-а-а!

Чердачное окно отворилось, и я различила в проеме Валькину физиономию.

– Надюха, ничего не получается, – сказала мне подруга. – Я наказана.

– За что это еще? – спросила я.

Разве последнее время мы сделали хоть что-нибудь нехорошее?

– За Ваську. Бабушка узнала, что это мы посадили его на цепь, поэтому теперь меня не выпускают гулять! Представляешь?

– Возмутительно!

Нет, я не понимаю этих взрослых! Сегодня, когда Елкина обнаружила своего драгоценного «сыночка» на цепи, она подняла такой визг, что весь сад катался со смеху. Если 5 минут веселья действительно равняются стакану сметаны, то мы, пожалуй, сэкономили цистерну этого продукта. За такое медаль надо дать, а не наказывать!

– А как же со свиданием, Валюха?

– Не могу. Иди одна!

Одна? Но я боюсь… Да и вообще…

– Валька, я не могу одна! Если ты не пойдешь, то и я не пойду тоже!

– Что за глупости?! Зачем мы тогда все устраивали? Чтобы Катька с Максом приятно провели время? Ты должна идти, Надя! Все увидеть, а потом рассказать мне!

– Но, Валька…

– Подруга ты или нет, в конце концов? Живо дуй в лес, иначе все кончится без тебя!

«Затаиться в кустиках и ждать» – это только в теории проще простого! Когда доходит до дела, сразу обнаруживается масса неожиданных проблем. Начать с того, что ночной лес – это вообще неприятное место. И дело не только в том, что темно, страшно, даже с опушки не видно дороги, и заблудиться – раз плюнуть. Проблема прежде всего в комарах, которых мы с Валькой забыли учесть. Поселок стоит на болоте, влажность в районе повышена так, что в нетопленом домике сыро, как в трюме галеры. Кровососы обожают такой климат и не оставляют садоводов без внимания ни на день. А уж ночью!.. А уж в лесу!.. А уж если ты одна и комарам есть больше некого!..

Идти в глубь леса было страшно, да и бесполезно в плане слежки. На опушке же растительность, в которой можно скрыться полностью, отсутствовала. Я была весьма недовольна этим фактом, опасалась того, что Макс и Катька вот-вот явятся, и слегка боялась медведей. Несколько минут покружила по опушке в поисках укрытия и наконец остановилась на удовлетворительном, но отнюдь не хорошем варианте. Неопознанный куст был густым, но совсем не высоким. Пришлось сесть на корточки. О том, чтобы опуститься на попу или – еще лучше – лечь на живот, речи, увы не шло: земля была очень холодной и мокрой, к тому же в темноте невозможно было различить, кто по ней бегает, а неведение, как всегда, рождало страшные фантазии: черви, змеи, пауки… Через пять минут у меня затекли ноги, но что прятаться в кустах нереально, я сообразила еще раньше. Из-за гнусных комаров находиться в лесу без движения было в принципе невозможно: стоило замереть на пару секунд, как на тебя опускалось несколько десятков кровососов. В результате я непрерывно махала руками и трясла головой, из-за чего на неопознанном кусте каждый листочек ходил ходуном. Назвать это безобразие маскировкой было весьма проблематично.

Недовольно кряхтя, я поднялась на ноги и стала осматриваться, все еще надеясь подобрать приличное укрытие. В этот миг послышались шаги. Макс?! Катька?! Срочно, срочно, срочно надо спрятаться!!!

Крайним и единственным оставшимся вариантом был туалет – древний полевой шкафчик, когда-то (до того, как все обзавелись своими) служивший для общественного пользования. Он уже который год нелепо и одиноко торчал на опушке леса – никем уже не востребованный, но по-прежнему крепко воняющий. К этому-то шкафу я и метнулась в поисках укрытия. Забежать внутрь? Нет, дверь заскрипит, да еще и, не дай бог, провалюсь в темноте в выгребную яму… В надежде, что «влюбленным» не придет в голову слоняться вокруг сортира, я ограничилась тем, что спряталась за ним со стороны, противоположной дороге, и постаралась как можно меньше двигаться и шуметь.

Шаги приближались. Потом послышались совсем рядом. И затихли. Что ж, одна из наших жерв явилась, ждет вторую. Мне хотелось верить в то, что эта вторая не решит опоздать из кокетства, не заснет случайно и не струсит. Я старалась думать о том, как здорово сейчас развлекусь, как утру нос Катьке с Максом, как буду рассказывать Вале все снова и снова, раз десять, и как мы вдвоем похохочем… Тем не менее ждать было невесело: комары делали каждую минуту, и без того казавшуюся часом, длиннее и мучительнее предыдущей. Моя первая жертва, кажется, тоже не прохлаждалась: хлопки слышались то и дело, но поголовье насекомых не уменьшалось. Как минимум одному из комаров удалось достичь цели: я поняла это по громкому слову «Блин!!!», раздавшемуся из темноты на седьмой минуте ожидания. Голос явно принадлежал Максиму.

Прошло еще минуты три. Макс, судя по треску сухих веток, переминался с ноги на ногу, покрякивал, поругивался и ждал. Та, кого он чаял увидеть, стояла всего в нескольких метрах, притаившись за вонючим шкафом, и, не имея возможности бить комаров, встряхивала попеременно то ногой, то рукой, то головой, то чем-нибудь еще. Она тоже ждала. А вот чем была занята третья героиня истории, из-за которой двоим так долго приходилось терпеть приставания комаров? Наверняка красила губы и, не в силах отойти от зеркала, завязывала свой конский хвост то слева, то справа.

При мысли о том, что Катька может прихорашиваться еще часа два, меня охватил ужас. От противного ожидания сердце и так уже стучало в два раза чаще обычного, щеки стали горячими, а в животе неприятно тянуло. «Катька! Приди! Приди, Катька!» – повторяла я мысленно, надеясь открыть в себе экстрасенсорные способности. Сосчитала до шестидесяти. Минута. И еще раз до шестидесяти. Все было, как и раньше. Прочитала про себя «Бородино». Катюхи не было. В четырнадцатый раз тряхнула попой, отгоняя кровососов. Горестно вздохнула – и тут же закашлялась, еще не успев ни понять, что нечаянно проглотила комара, ни подумать о том, что моя маскировка раскрыта!

– Кто там? – крикнул Макс и бросился в сторону туалета.

Мгновенно сориентировавшись, я поняла, что шаги противника приближаются справа, и юркнула в противоположную сторону. Максим шел за мной – пришлось обогнуть еще один угол сортира. Теперь он был там, где я пряталась последние десять минут.

– Надя, ты?

Нет, не я! И вообще… Почему сразу Надя? Вот ведь, блин… Так он что, поменял направление?

Я заскользила в обратную сторону.

Максим то ускорялся, то замедлялся, то неожиданно поворачивал, то очередной раз вопрошал, кто здесь, и требовал сдаться, то останавливался и затихал, надеясь, что я сама себя выдам. Минуты две мы исполняли что-то вроде парного танца, отличавшегося от вальса или танго только тем, что дело происходило на опушке темного леса, единственный аккомпанемент составляло комариное зудение, а партнеров разделяла деревянная будка общественного туалета.

Не знаю, сколько бы еще продолжалось это кружение вокруг сортира, если бы я, улучив удобный момент, не нашла в себе силы отлепиться от будки и, не оборачиваясь, броситься в чащу.

По крайней мере, в одном мне сегодня повезло: не заблудилась, хотя преспокойно могла бы. Ночь была звездная, а уроки природоведения в третьем классе я посещала прилежно, так что, в какой стороне поселок, поняла почти сразу же, как перестала бежать, выключила ноги и включила голову. Значит, так: сейчас минут пять в сторону Большой Медведицы, и я выйду к поселку, буду снова на опушке… рядом с Максом?

Я прислушалась. Вроде бы никаких шагов. Интересно, он просто опешил, специально затаился, потерял меня в лесу или смылся домой? Первый и второй варианты казались наиболее вероятными. Можно, конечно, выждать в лесу некоторое время, но уж больно не хочется: да и где гарантия, что Макс не сделает то же самое, что, наконец, выйдя, я не столкнусь с ним нос к носу? Нет, из чащобы надо выбираться – но только не той дорогой, где я могу попасться на глаза.

Пройдя параллельно дороге метров триста, я, наконец, вышла из леса. Расчет оказался верным: ворот сада мне отсюда видно не было и, стало быть, меня тому, кто возле них находится, – тоже. Только фанерный прямоугольник с известной, но невидимой в ночи надписью, торчащий посреди поля с чахлой картошкой, указывал на то, что я возле родного поселка, раскинувшегося за трехметровым забором. Забором, через который мне предстояло перелезть.

Не стану описывать все свои злоключения, связанные с этим перелезанием: ни то, как я бродила вдоль забора, ища подходящее дерево, ни то, как нелепо карабкалась на него, проклиная Макса, Катьку, Вальку и себя за то, что влезла в авантюру. В особенности не хочется вспоминать свое путешествие по забору, которое происходило верхом, сопровождалось собиранием заноз в многострадальную попу, делало меня похожей на полоумную курицу на насесте и закончилось на жестяной крыше чьей-то примыкавшей к забору избушки. В лучших традициях жанра сразу после моего приземления на эту крышу в избе зажегся свет, и очередная спятившая старуха заголосила: «Воры! Помогите! Грабят! Убивают!» Перепугавшись и прыгнув с крыши вслепую, я, к своему удовольствию, не попала ни в колодец, ни в бочку с навозом, ни в розовый куст, ни на забетонированную площадку, а всего лишь опустилась на грядку с тыквами. Не знаю, что осталось от этой грядки и от тыкв после нашей встречи – я же, к счастью, отделалась несколькими синяками, полученными от ударов о маленькие незрелые шарики, на которые хозяйка, вероятно, возлагала большие надежды… Что поделать, я не специально. Во-первых, не надо было так орать, а во-вторых, Урал находится в зоне рискованного земледелия: нам так на географии говорили, так что к падению с крыш незнакомых девчонок хозяева тыкв должны быть готовы!

Выбравшись с опасного участка, я некоторое время плутала по межам, стараясь сбить бабку со следа, но та, кажется, не решилась гнаться за мной – опасной и наверняка вооруженной разбойницей. Неужели все приключения позади? Запыхавшаяся, оборванная, исцарапанная, я вышла на главную улицу-площадь. Пацаны по-прежнему заседали на своих бревнах, попивали пивко, матерились и хорохорились перед двумя размалеванными девицами, соревнующимися в дальности плевка.

– Надюха, привет! – крикнул Дэн. – Давай к нам! Зырь, какая мобила у Серого новая!

На экране телефона, который был мне продемонстрирован, светились цифры: 23:50. Еще и двенадцати нет! Мои злоключения длились меньше часа – а кажется, целая вечность миновала! Опушка, танец возле туалета, лес, забор, старуха, тыквы… Я прокрутила в голове все события. Еще раз вспомнила, как пряталась от Макса за сортиром. Представила: а если бы он все-таки поймал меня? Кошмар!

Я мельком бросила взгляд на участок Максима, мимо которого как раз проходила. Интересно, дома наш «кавалер» или плутает сейчас где-нибудь в лесу? А может, до сих пор ждет меня возле ворот в надежде разоблачить? Окна не светятся. Видимо, все-таки дома: без младшего отпрыска предки, наверное, спать не легли бы. Наверно, храпит уже, сон смотрит. Что же, и мне пора… Стоп! Я ослышалась?

С Максова участка донеслось хихиканье – и оно очень, очень сильно походило на Валькино. Не может быть! Что моей подруге делать здесь, на чужом участке, в такое время?! И не она ли сама час назад сообщила, что наказана и не может выходить из дому?! Я прислушалась.

– В глазик! Теперь во второй! А теперь еще в носик! И в щечку! Ну, давай! – сказала Валентина.

Голос был ее. Блин, бред какой-то!.. Ничего не понимаю… Надо послушать, что они говорят…

– Надя, где ты ходишь? Мы с отцом тебя обыскались!

Мама стояла на дороге – с обеспокоенным лицом и почему-то в моей куртке. Пришлось идти домой, а выяснение того, о чем и с кем болтала Валька, отложить на неопределенный срок.

Я съела две вареные картошки, сходила во двор почистить зубы, вымыла ноги и, надев старую папину рубашку, залезла под одеяло. В голове болтались обрывки мыслей и кусочки подозрений, не желавшие складываться в цельную картину. Ладно, как сказано в одном фильме: «Не стану думать об этом сегодня, подумаю об этом завтра». Сил нет… Утро вечера мудренее…

Я закрыла глаза и то ли снова представила, то ли уже увидела во сне, что Макс выскакивает из-за туалетной будки, ловит меня за руку, притягивает к себе и говорит: «Ах, это ты, Надька! Вот я тебя и поймал!» Наверное, наяву это было бы наихудшим исходом, но сейчас сама мысль о подобной концовке моих ночных приключений показалась мне не такой уж и неприятной…

Глава 5

Клубника, еще раз клубника и разоблачение

Следующее утро началось для меня в первом часу дня. Хорошо поспать после тяжелого приключения необходимо, но и особенно залеживаться ни к чему. Во-первых, предстоит выяснить, что делала Валька в гостях у Самого-Глупого-Мальчишки-Сада. Во-вторых, любопытно узнать, почему Катька не пришла на свидание: она раскусила наш план или струсила? В-третьих, хотелось бы быть в курсе, что на уме у Максима и какие мысли посещают его после вчерашнего.

Лучи полуденного солнца сквозь оконное стекло падали на растаявший кусок сливочного масла, оставленный родителями. Я спасла кусок от бесславной кончины, намазав его на булку и посыпав сверху – мой фирменный рецепт! – сахаром. Облупила яичко, сгрызла огурец, запила остывшим чаем. Все, осталось причесаться – и на улицу!

Как назло одна из моих любимых резиночек, украшенных пластмассовыми ягодами клубники, куда-то запропастилась, так что вместо двух косичек пришлось ограничиться одной-единственной. Зато мне повезло в другом: не понадобилось разыскивать Катьку, с которой я собиралась поговорить первым делом. Выйдя на крыльцо, я тут же обнаружила ее за подозрительным занятием возле своего малинника. Куда смотрят родители?!

– Так-так! Едим чужие ягоды?

Катька дернулась, неловко бросила на землю только что сорванную малинку и, сделав вид, что ничего такого не было, попыталась отвлечь мое внимание.

– Глянь, какая картинка! – с этими словами Катюха протянула мне свое главное сокровище, мобильный телефон, с которым никогда не расставалась. На экране светилась девица гламурного вида. – Знаешь, сколько стоят эти шмотки?

Вспомнив наши с Валькой рейды по чужим садам, я решила простить пожирательницу ягод: будем считать, что все по справедливости, и круговорот малины в природе так же неизбежен, как и круговорот воды. Для организации доверительной атмосферы пришлось переброситься с Катюхой парой фраз о шмотках, звездах, бабках и всем том, что она любит. Когда же лицо моей собеседницы расплылось в улыбке и непринужденная беседа потекла сама собой, я как бы невзначай обронила:

– Про свидание не спросишь про мое? Совсем не интересно?

– Что еще за свидание? – буркнула Катька. По ее лицу было видно, что она прекрасно помнит наш предыдущий разговор и отнюдь не забыла про совет, дать который я просила. Кажется, делает вид, что ничуть не завидует.

– Хорошо, я тебя не послушала! Вдруг бы и правда, взяла да и дома осталась! Вот глупость бы вышла! А то… Хорошо потусили!

Катюха сглотнула.

– … Такая романтика! Ух! Все – как в книжках написано! Он, разумеется, лез целоваться, а я не давалась. Я ж гордая, знаю: на первом свидании нельзя! Он так и эдак, то справа, то слева заходит, а я ни в какую! Сама отбиваюсь, но думаю: хочется ж, хочется, блин, хоть разок! Что б такого придумать, чтоб гордой остаться? Смотрю на часы: уже полночь. И вдруг понимаю, что раз наступил другой день, то свидание, выходит, уже и не первое. Как ты считаешь, Катюха?

Катюха молчала.

– Короче… того! Это самое! Здорово, правда?

Катюха смотрела куда-то в сторону, демонстрируя, что моя потрясающая история ей полностью по барабану.

– А ты тактичная, – заметила я кстати. – Молодец. Я, дура, разболтала все, а ты, гляжу, воспитанная. Знаешь, что в чужую жизнь не лазят.

– Нужна мне твоя жизнь! – сказала Катька и демонстративно сорвала с куста малинку, тут же слопав ее. Видимо, считала, что раз имеет право на информацию о моем свидании, то в плане моего урожая ей тем более все позволено.

Я хотела сочинить еще какую-нибудь головокружительную подробность своей мнимой таинственной встречи, но не сумела. Да и был ли резон дразнить Катьку и дальше? На все мои приманки она реагировала равнодушно, совершенно игнорируя возможность похвастаться тем, что она сама буквально завалена любовными посланиями и романтическими приглашениями с вложенными засушенными цветками. Почему Катька не ответит мне что-нибудь вроде: «Подумаешь! Меня тоже вчера на свидание приглашали! Только я не пошла, потому что мама не пустила/ очень гордая/боюсь ходить по лесу/спать хотела/я люблю другого, скоро замуж выйду». Видимо, стоило сменить тактику, спросить напрямик. И я решилась:

– А тебя, Кать, приглашали на свидания поселковые мальчишки? Этим летом или, может быть, раньше?

Катька вздрогнула и густо поскраснела:

– Ну конечно, приглашали! Раз пятнадцать!

Понятно: ни разу. Так что же выходит: и наше с Валькой письмо она не прочла? Ох, чем дальше, тем больше загадок…

Макса я встретила пару часов спустя на болоте: как всегда, забрела туда от нечего делать и увидела его, отвязывающего морду от прибрежных кустиков.

Сначала почему-то я подумала, что Макс мне померещился: последнее время я так много о нем думала, так много мысленно ругалась с ним, что вообразила, будто у меня начались глюки. Потом, сообразив, что это действительно мой сосед, а не плод больного воображения, решила, что должна немедленно бежать от него и не оборачиваться. Почему? Сама не знаю, честно говоря. То ли казалось, что Максим, увидев меня, догадается об авторстве объявы про мозги, то ли думалось, будто он прочтет в моих глазах всю правду о вчерашних приключениях возле нужника. А глупое признание «Надюшка, ты мне тоже…»! Уж не знаю, кто был его автором, но вдруг и правда Макс?! Нельзя, чтоб он подумал, будто я в это поверила!..

– Привет! – сказал Максим.

Я испуганно подняла на него глаза. И сразу же опустила: не смотреть, не смотреть, это стыдно и слишком приятно, он может подумать не то! А зачем поздоровался? Сразу же мысли одна за другой: «Издевается? Хочет спросить про вчерашнее? Или сказать что-то важное, что-то такое, что все поменяет? Плохое? Хорошее? Что мне ответить???»

– Привет…

– Как дела, Надя?

«Надя»! Первый раз в жизни мне показалось, что мое имя – такое простое, немодное, скучное – сладко звучит! Как будто варенье по сердцу потекло от звучания этого слова – «Надя»! Что ж это творится, а? Может, Макс специально учился и знает какой-то секрет, чтоб добиться такого эффекта?

– Нормально, Максим, – я ответила тем же и словно обожглась об его имя. Оказывается, оно звучит так красиво, так ярко, так многозначительно и будто бы даже неприлично! Никогда, никогда не произносить его больше! – Как рыбалка?

– Да какая тут рыбалка… Правильно Андрюха говорил: нечего в этом пруду искать, надо на Широкое идти, там караси есть. Три километра пилить, правда, лень. Все равно соберемся, наверное, завтра с ним сходим. А тут что за ловля? Про морду уже весь поселок знает, поднимают ее каждые полчаса, смотрят… Даже если и есть рыба в этом пруду, при таких условиях ее ни за что не выловишь. Что за манеры у людей? Как так можно? Свою морду возьми да поставь, трудно, что ли? Нет, надо в чужую лазить!

– Кошмар! – сказала я.

– И невоспитанность!

Максим смотал веревку, поднял морду и приблизился ко мне.

– Я тебя, Надя… – Снова варенье по сердцу! – Давно ищу, кстати. Торопишься?

– Нет…

– Вот и славно. Пойдем-ка со мной, покажу кое-что тебе.

Идти до Максова участка было совсем недалеко (внутри нашего поселка походы на далекие расстояния, собственно, вообще невозможны), но мне этот путь отчего-то показался длинным и насыщенным событиями путешествием. Вот мы поднимаемся от берега, вот отходим от пруда, вот движемся к перекрестку… На участке по правую руку от нас шумит шланг и в кустах мелькает жирный торс какой-то полуголой бабки. Слева доносится радостный собачий лай и можно различить несколько сожженных солнцем спин, согнутых над грядками. Нас с Максом могут увидеть! Сообразив это, я на два шага отстаю от своего попутчика: пускай не думают, что мы идем вместе. Хотя, с другой стороны, разве нам есть что скрывать? Если люди заметят, как я намеренно иду отдельно от Макса, они обязательно решат, будто у нас с ним есть какая-то предосудительная тайна! Сообразив это, я нагоняю своего попутчика: пускай не думают, что мы боимся чьих-то глаз! Мы с Максом поворачиваем. Осталась пара шагов. Случится ли нам еще когда-нибудь вместе пройтись? Вот его участок, а вот – мой… «Кири-и-илл!» – разносится знакомый крик над садом. Он приводит меня в чувство.

– Я сейчас! – сказал Максим и убежал.

Я огляделась по сторонам. Ноги дяди Гоши торчат из-под ремонтируемого «Москвича». Жирный Васька с раздувшимся от еды животом принимает солнечные ванны на багажнике. Кажется, меня никто не видит… И все-таки стоять и ждать возле Максимовой калитки показалось мне глупым и унизительным: не ровен час, опять возникнет Катька и начнет дразниться. Лучше отойти и сесть на бревна: сделаю вид, что просто провожу время в излюбленном месте здешней молодежи.

Макс вернулся через две минуты и подсел ко мне. Морду и веревку в его руках заменили лист и ручка.

– Прочитай, Надь. Ты это подпишешь?

Подписать? Это что, долговое обязательство? Я развернула бумажку, зажала ее так, чтобы не трепал ветер, и прочитала:

«Поляченко И.С., председателю садового товарищества „Конденсатор“, от группы граждан обращение. Уважаемый Иван Сергеевич! Настоятельно просим Вас рассмотреть возможность устройства в нашем поселке детской площадки для организованного отдыха подрастающего поколения. Именно отсутствие специально отведенного пункта для времяпрепровождения несовершеннолетних является причиной выбора ими неадекватных времени (как то ночь), места (как то бревна) и занятий (как то курение, мат, игра в карты и проч.) для отдыха. Устройство оборудованной спортивными снарядами площадки могло бы решить вопрос мелкого хулиганства и снизить накал классовой борьбы между отцами и детьми. С уважением, садоводы».

– Это ты сочинил?

– Ну да, я. А чего тут такого?

– Умно так, по-взрослому… Складно…

Максим усмехнулся:

– А то! Могем! Ты подпишешь?

Под документом уже стояло несколько закорючек и неизвестных мне фамилий напротив них. Интересно, кто это подписал? Может быть, Катькины родители? Или Валькины? Некоторых людей, например Елкиных, в нашем саду иначе как по фамилии никто не называет. Других кличут по имени. Третьих только по отчеству. К четвертым намертво прицепляется кличка. В трех последних случаях годами возделывающие свои плантации бок о бок, люди порой так и не узнают фамилий друг друга.

– Подписать? Ты что, серьезно? – Я ждала от Макса чего угодно, только не приглашения подписать политическую петицию. – Но мне нет восемнадцати!

– Да ну, какая разница! Думаешь, председатель доискиваться будет, кому из подписавших сколько лет? Его главное числом поразить!

Я замешкалась.

– Ну что, Надька? Подписывай! Площадку, что ль, не хочешь?

Нет, площадку я хотела. Да и никаких причин отказываться от подписи не могла отыскать, хотя напряглась почему-то: наверное, от неожиданности. Кто же думал, что глупый Максим способен заниматься столь серьезными вещами?

Моя коленка была слишком мягкой, бревна слишком круглыми, а земля слишком сыпучей, поэтому бумажку прижали к железному погребу Петровича, и я накалякала на ней свою фамилию (подпись), а потом еще раз свою фамилию (расшифровку подписи).

Сразу вслед за этим произошло нечто ужасное.

Макс вытащил из кармана две бумажки: признание в любви и приглашение на свидание. Взглянул на одну, потом на другую. Внимательно всмотрелся в образец моего почерка под псевдообращением. Наконец заглянул мне в глаза и сказал:

– Извини, Надь, что я так, обманом, твой почерк узнал. По-другому не смог бы. Теперь вот спросить хочу…

– Это не я! – неожиданно и как-то самопроизвольно вырвалось из моих уст.

– Что – не ты?

– Не я это написала!

– Не ты?

– Ты же должен понимать, Макс! Мы с тобой серьезные люди! Все ведь очевидно!

– Подожди, Надь… Ты так быстро, я не успеваю… Что тут очевидно-то?

– Очевидно, что это подделка! Ты разве не видишь? – Мой язык работал быстрее, чем голова. – Ведь ясно, что я не могла написать ничего подобного!

– Подобного чему? – На лице Максима промелькнуло нечто, похожее на усмешку. – Откуда ты знаешь, что в этих записках? Я же еще не давал тебе их читать! Только, можно сказать, перед носом помахал. А ты, получается, уже в курсе, что там написано?

Я снова не растерялась:

– Какая мне разница, что там написано?! Вижу, что почерк сличаешь. А я-то тебе ничего не писала! На что ты мне сдался?!

Стоп. Последняя фраза, кажется, прозвучала слушком грубо. А вдруг Макс обидится? Обидится и больше не будет со мной разговаривать… Снова стоп! Я что, собираюсь дружить с ним, с Самым-Глупым-Мальчишкой-Из-Нашего-Поселка? Да на что он мне сдался, действительно!? Ох… Ну и вляпалась я в ситуацию!

Тем временем Максим вытащил из кармана спрятанные было «улики», спокойно развернул их и дал мне:

– Если ты действительно не знаешь, что в записках, разрешаю ознакомиться.

Стараясь не отступать от «сценария», я взяла в руки «чужие письма» и демонстративно начала читать. Вернее, попыталась читать: собственноручно выведенные буквы запрыгали перед глазами, полезли обниматься и начали танцевать пасодобль.

– Ну что ты там так долго смотришь? – спросил Макс спустя минуту. – Пару строчек не осилишь?

Я запрокинула голову и делано засмеялась:

– Перечитываю эту белиберду пятый раз и не могу поверить своим глазам, Максим! Я подозревала, что там чушь, но чтобы до такой степени!.. Теперь даже оправдываться глупо! Ты же умный мальчик! Сам должен понимать, что такого написать тебе я никак не могла!

Макс немного помолчал. Потом сказал:

– Ну, все понятно. Типа я такой отстойный, что нельзя в меня влюбиться. Ясно, ясно… Кто тогда писал?

– Откуда же мне знать, Максим?! Разве я разбираюсь в твоих поклонницах?! Посмотри по сторонам, пораскинь мозгами! Катька, например, круглые сутки вокруг твоего участка вертится! Да мало ли еще кто! Как я могу знать, кого ты там охмуряешь?

– А почему мои поклонницы подделывают твой почерк? – скучающим тоном поинтересовался мой собеседник.

Пришлось изобразить негодование:

– Максим! Почем я знаю?! Что за глупые вопросы?! Может быть, они решили насолить мне. Или просто застеснялись открываться!

– И зачем было признаваться в любви, если стесняешься открываться? Уж или говори прямо, или совсем молчи!

– Ты у меня спрашиваешь?

– Естественно, у тебя. Это же ты сначала пишешь любовные записки, а потом придумываешь всякую белиберду, чтобы от них откреститься, – невозмутимо произнес Макс. И прежде чем я успела зашуметь, добавил: – Я ведь видел, как ты ночью мне бутылку-то подкинула, Надюха.

– Я?.. Бутылку?..

Ушам стало жарко. Похоже, они покраснели. Вот гадство!

– Андрюха ночью встал, в окошко глянул, а там ты ползешь. Меня позвал: мы спим-то в одной комнате. Свет вырубили, чтобы не спугнуть тебя, но видно все равно было неплохо. Рассказать, как ты через грядки прыгала?

– Что?.. Нет… Как?.. Я?..

– Ты, ты! Кто еще-то?!

Поскольку в экстремальных ситуациях в голову вечно лезет всякая белиберда, вместо того чтобы придумать подходящую увертку, я зачем-то вспомнила бородатый анекдот про Штирлица. «Это провал», – подумал Штирлиц. Вот уж действительно провал!

– То есть некто проник к тебе ночью под видом меня… – понесла я обычную чушь в духе книжного сыщика. – Как это было?

Макс покачал головой. Похоже, ему доставляло удовольствие наблюдать мой идиотский спектакль и было любопытно, какую еще отмазку я смогу придумать.

– Ну, Надь, ведь я серьезно, – произнес он наконец. – Ведь я же видел! Понимаешь?

– И с чего ты, интересно, взял, что это я?

– По куртке понял: не такая уж и темень там была. И кепка твоя белая. Она почти светилась!

– Постой… Кепка? Так ведь ее у меня украли! Точно-точно, еще неделю назад! – в этом месте я постаралась сказать как можно более пораженную и вместе с тем светящуюся мыслью физиономию. – Кажется, кое-что начинает проясняться! У нас появились зацепочки! Та-а-акс…

– Украли? – задумчиво переспросил парень.

Йессс, он, кажется, купился! Ну еще бы, Лучшая-из-Девочек и Самый-Глупый-Парень – кто кого? Ха-ха!

– Украли, да. Так все же знают! Я ведь даже объявление повесила, но только не откликнулся никто. Ты что, не видел?

– Не-а.

– Ясен пень! Сорвали очень быстро! Ведь в их планы объявление не входило! – Я все больше расходилась, почувствовав прилив сочинительского вдохновения. А в конце еще решила добавить для пущей важности и загадочности: – Кажется, я даже знаю, кто и почему это сделал!

– Я тоже знаю, – ответил мой собеседник.

– Ну и кто же?

– Да ты, Надька, ты!

Нет, ну с этим Максом невозможно иметь дело!

– Да ну тебя…

– Это тебя «ну»! С тобой невозможно иметь дело, Надюха! Думаешь, что я совсем тупой?! Не видел, как ты в этой белой кепке вчера бегала?!

Теперь мне захотелось разрыдаться. Почему, за что такое ужасное невезение?! Бедная я, бедная! Несчастная и маленькая, слабенькая девочка! Никто меня не спрячет от позора…

– Я новую… такую же… купила… – с трудом выдавила я.

– Ага, ага! Уже поверил! – парень фыркнул. – Странная ты, Надька. Ну ей-богу! Вот чего ты добиваешься-то, а? То пишешь мне всякие письма, то выдумываешь, будто это злоумышленники, то на свидания приглашаешь, то сама же, придя, за нужником прячешься, от меня убегаешь… Издевательство, что ли, такое изощренное надо мной? А в чем тогда прикол, что-то не просекаю?

Я отвернулась. Дескать, не знаю вообще, о чем речь, меня все это не касается.

– Влюбилась – так и скажи, – осторожно произнес Максим.

– Что-о-о?! – Я мгновенно пришла в бешенство. – Влюбилась?! Да пошел ты!!! С дуба рухнул!!! Размечтался, блин, жаних, ага, нашелся!!! Не тут-то было!!!

– Да постой ты…

– Потупее не придумал ничего, а?! Ну и самомнение! Ты в зеркало смотрелся вообще?!

– Ну-ну, полегче!

– Что – «полегче»? – Я вскочила. – Пристаешь, блин, тут с с вопросами со всякими, а сам-то? «Надюшка, ты мне тоже, сю-сю-сю»… Зачем прислал?! Влюбился?! Ну давай, скажи, типа! Влюбился?

Максим, было, встал, но теперь сел обратно.

– Какая «Надюшка»? О чем ты вообще?

– Ах, о чем?!

– Ну да, о чем?

– Да о любовной записочке, которую ваша милость изволила мне написать!

– О любовной записочке? – парень нахмурился, но через миг улыбнулся опять. – Фу-ты, ну-ты! Я чуть не купился! Подумал, и правда тебе кто-то что-то писал от моего имени! Надь, ну ты монстр по части отмаз! Просто мегаталантище! Это же надо – за десять минут разговора столько всего навыдумывать – про подделку, про кепку, записку какую-то… Так натурально ругаешься, просто артистка!

Мое возмущение поднялось до такого градуса, что даже кричать уже не было сил. Я глубоко вдохнула, потом выдохнула. Сосчитала до десяти. Этому учили в какой-то телепередаче – и, кажется, способ действительно помогает.

– Знаешь что, Максик? – Следующие слова были произнесены с максимальной холодностью. – Надоело мне тут с тобой разговаривать. Ну нравится тебе думать, что я за тобой бегаю, – думай на здоровье! Пускай самооценка повышается, не жалко. И про свидание, и про то, что я – как ты там говорил? – за каким-то нужником якобы пряталась – пожалуйста, воображай, мне не жалко! Сколько можно с глупостями спорить? Все, пока!

– Постой, постой!

– Ну?

– Значит, на опушке за сортиром не ты пряталась?

Я фыркнула, всем видом показав, что отвечать на подобные вопросы – ниже моего достоинства.

– Если так, то, пожалуй, возьми эту штуку!

Озорно улыбаясь, Максим вытащил из кармана резиночку для волос, украшенную пластмассовой ягодой клубники, и протянул мне.

– Я ведь не мог найти ее вчера в лесу, не так ли, раз тебя там не было? Значит, и теперь этой резинки у меня быть не должно! Бери скорее!

Я вскрикнула, покраснела.

Потом развернулась и, не помня себя, убежала домой.

Дотемна я не выходила из дому: боялась наткнуться на Макса. А вдруг он уже разболтал кому-нибудь обо всех моих выходках и своих подозрениях насчет влюбленности? Страшно даже представить. Если такое случится, лучше мне будет вообще никогда больше не ездить на дачу. Лето в пыльном городе с раскаленным асфальтом – это не так уж и ужасно по сравнению с перспективой сделаться объектом насмешек целого поселка.

В десять вечера я отложила томик классика, который безуспешно мусолила уже больше месяца, а сегодня неожиданно дочитала, и вышла на чердачный балкончик. Воздух пах холодной свежестью, дымом, только что взрыхленной землей и еще откуда-то – шашлыками. Озорной голос радиоведущего из черной коробочки на крыльце смешивался с пыхтением грузовика, только что заехавшего в наш поселок, и лязганьем ворот, закрываемых шофером. Дэна и компании на бревнах пока не было. Валька сидела на своем крыльце перед огромным блюдом с клубникой и, судя по всему, не скучала.

Что ж, составим ей компанию! Есть тема для беседы…

– Че? – выдала Валька, прослушав длинную речь, в которой имелось большое количество острых вопросов и нелестных для нее предположений. – Ты совсем с ума сошла?

– Я была бы сумасшедшей, если б продолжала тебе верить и дружить с тобой! – сказала я красиво. – Но у меня есть мозги, к твоему сведению, и я умею сопоставлять факты! Кто придумал дурацкую игру с любовными записками? Кто заставил меня написать их своей рукой? Кто вынудил меня ползти ночью на участок Макса, чтобы быть там замеченной? Чьей была идея с устройством глупых свиданий? И кто, в конце концов, соврал, что его не выпускают из дому? Хорошенький ход, чтобы оставить меня с Максом наедине, так, как будто это я его пригласила! Нечего сказать, Валентина! Очень, очень продуманный план!

Блюдо перед Валькой теперь было наполнено зелеными клубничными хвостиками. Она задумчиво подняла брови. Видимо, думала, что бы такого соврать. Усаживаться рядом с ней я не стала, предпочла стоять на ногах, чтобы быть выше и производить устрашающее впечатление.

– Тебе нечего ответить, Валька! – провозгласила я торжествующе. – Я проанализировала все события этой недели! И о твоем издевательстве насчет моей так называемой влюбленности, знаешь ли, не забыла! Вспомнила даже про то, что приглашение на свидание для Катьки подбрасывала именно ты! Или не подбрасывала? Признайся, Валька, ты просто его выкинула, не так ли, чтобы выставить меня дурочкой перед Максимом! А то, первое письмо с признанием в любви, которое мы так долго и старательно сочиняли? После того как я легла спать, ты же могла запросто вернуться на Катькин участок и забрать его обратно! Бедная Катька, получается, вообще ни при чем в этой игре!

– А ты соображаешь! – ухмыльнулась Валентина.

– Что?! Соображаю?! Валь, тебе не стыдно?!

– Продолжай, Надюха. Слушаю!

Она еще и улыбается! Господи, как же я все эти годы не замечала, с какой змеей подружилась?!

– Видимо, Валька, ты все-таки по-прежнему считаешь меня идиоткой. Но мне известно больше, чем ты думаешь! – Это фраза из какого-то кинофильма. Надеюсь, она сейчас прозвучала достойно. – Я прекрасно знаю, что, пока я шаталась по лесу, ты отправилась в гости к своему дружку Максимке, и вы вместе хихикали надо мной! Очень смешно, нечего сказать! Видимо, вам этого не хватило, и сегодня ты решила отправить его ко мне, чтобы поиздеваться открыто! Он уже пересказал тебе свои впечатления? Весело было? Здорово развлеклись? Только вот не учли одного обстоятельства: благодаря разговору с ним я обо всем и догадалась. И скоро, Валентина, ты узнаешь, какова я бываю, если меня обидели!!!

– Ну ты нагородила, блин…

– Ах так, нагородила? Скажи-ка лучше, Валька: ты надоумила Максима написать мне дурацкое признание, чтобы поиздеваться, или просто сама его состряпала? Надеялась, что я побегу к нему с объятиями, прочитав эту белиберду, и выставлю себя полной дурой?!

– Ты и правда дура, Надька, как я вижу.

– Очень, очень остроумно! А почему бы тебе просто не признаться, не рассказать мне, в чем была причина всего! Ты решила выставить меня перед Максом дурой, потому что посчитала соперницей! Так ведь, Валька? Ты боялась, что я ему нравлюсь! Ведь ты просто-напросто влюбилась в него!

– А что, если и так, что, если и влюбилась? – резко ответила Валентина.

В этот момент я поняла, что у меня больше нет подруги.

– В принципе, ничего. Личная жизнь чужих людей меня совершенно не волнует, – с этими словами я развернулась и гордо прошествовала прочь с участка, на который больше никогда не собиралась приходить.

Глава 6

Мои страдания

Три дня прошло с тех пор, как я потеряла свою лучшую подругу. Три дня с того момента, как после разговора с Валькой до меня наконец-то дошло, что я по уши влюблена в Максима. Три дня с того времени, как я феерически опозорилась перед своим объектом воздыханий и, по всей видимости, лишилась всякой перспективы вызвать у него какие-то положительные чувства.

Все эти дни я почти безвылазно сидела на пропахшем сыростью чердаке. Формальный повод для этого предоставило уральское лето, похожее, как известно, – наравне со всеми остальными уральскими временами года – на позднюю осень. Дождь, то затихая, то усиливаясь, не прерывался с позавчерашнего утра и превратил садовое товарищество «Конденсатор» в то, чем он и должен был остаться по замыслу Природы: непролазное, огромное, противное болото. Отвратительная погода позволила мне избежать расспросов по поводу нежелания показываться на улице, упадка сил и кислой физиономии: судя по всему, дождь был единственным положительным моментом в создавшейся ситуации.

В остальном все было плохо. Все-все-все.

Так же как и дождь, в эти три дня я то переставала плакать, то начинала заново, то почти верила в то, что не грущу больше, то снова еле сдерживала рыдания. Только мысль о никудышной звукоизоляции избушки мне и помогала: совершенно не хотелось, чтоб весь поселок узнал о никчемном окончании никчемной первой любви никчемной девчонки, вообразившей себя Самой-Прикольной-На-Свете. Я делала несколько глубоких вдохов и выдохов, замечала, что слезы больше не льются, и говорила себе: «Вот так, вот молодец, не плачем больше! Надо успокоиться! Надо взять себя в руки и заняться чем-нибудь полезным! Я же сильная девочка, я не расклеиваюсь по всяким пустякам, я не буду плакать из-за всяких разных недостойных личностей! Ну подумаешь, какое-то время мне нравился Макс… Я же реалистка, я же сразу поняла, что это не моя судьба…» В этом месте от мысленного произнесения слов «не судьба» слезы начинали хлестать с новой силой, как кровь из раны.

Время от времени, когда веки распухали так, что я становилась похожей на китайца, а нос, дышать которым было уже невозможно, начинал болеть, я обнаруживала, что жидкость в верхней части организма кончилась и плакать больше не получается. Впрочем, не только плакать: в такие моменты я лежала на матрасе обессилевшая, ко всему равнодушная, не желающая ничего: ни мириться с Валькой, ни мстить ей, ни Макса, ни другого парня, ни жить… Казалось, что если вдруг случится чудо и глупый растрепанный мальчишка в изрезанных джинсах придет на мой чердак, станет на одно колено и протянет букет цветов – и тогда я лишь вздохну, устало посмотрю на него и перевернусь на другой бок.

В другие моменты энергия (хотя откуда ей было взяться? я ведь почти ничего не ела от огорчения) так и лезла из меня во все стороны. Я вертелась на своем матрасе, словно это была сковородка, без конца пересаживалась с одного конца на другой, стремилась то встать, то лечь, то и дело отбрасывала наскучивший журнал в сторону, чтобы потянуться за новым, который в следущую минуту так же полетит в сторону. Невесть откуда возникало ощущение, что Макс должен появиться с минуты на минуту и сказать мне что-то очень важное. Я вскакивала, молниеносно наводила порядок на чердаке и начинала изводить себя ожиданием, от которого внутри словно что-то натягивалось, грозя вот-вот порваться. В тридцать третий раз представляла себе события прошедшей недели. Потом – опять-таки не впервые – шепотом пересказывала их воображаемой подруге (проще говоря, базарила сама с собой, как конченая сумасшедшая). Затем, почувствовав, что руки устали от безделья, начинала рисовать своего принца первым подвернувшимся карандашом на первой подвернувшейся бумажке, которой чаще всего оказывалось белое поле мирно пролежавшего двадцать лет журнала. Старательно выводила прекрасные глазки, вырисовывала очаровательный носик, трудилась над ненаглядным ртом, изображала одну за другой шесть букв возлюбленного имени, а потом внезапно раздражалась – на Макса, на Вальку, на себя за глупую влюбленность, на бумагу за то, что рыхлая, на карандаш за то, что затупился, – и густо зачеркивала свое творение, чиркая до тех пор, пока не скроется полностью картинка, не порвется лист, не сломается грифель. Чувствовала, что вспотела от непонятной жары. Бежала на улицу – охладиться под дождем. Скакала с ноги на ногу – не от холода, а от избытка энергии, но, даже промокнув насквозь, чувствовала, что так и не смогла замерзнуть. Возвращалась на чердак… и начинала все заново.

Сегодня с утра мне сначала показалось, что все прошло, а через час – что все стало еще хуже, чем раньше. Если ситуация не изменилась за целых три дня, значит, она вообще никогда не изменится. Родители, которые позавчера бегали по участку в старых телогрейках, пытаясь укрыть своих зеленых питомцев от непогоды полиэтиленовой пленкой, а вчера безнадежно вычерпывали ведрами воду с дорожек между грядками, отчаялись спасти урожай и второй час пили чай возле радиоприемника. Я, как обычно, позавтракав, полезла на чердак.

Дождь затих, лишь чуть-чуть продолжал капать. Река, в которую превратилась наша улица, журчала так громко, что ее журчание было слышно даже на чердаке. Издалека доносилась ругань старухи Петровича: как обычно, что-то насчет загубленной молодости и выживания из ума. С руганью перемежалось громкое мяуканье. Я высунулась из окна и минут пять не могла понять, в чем дело, пока не заметила кота Ваську, висящего на самом верху столба линии электропередачи. М-да… У нас в саду мало птичек, но если уж какая залетит… будет Елкиным работа!

В другой раз эта ситуация меня бы развеселила – но только не сегодня. Сегодня снова надо было выживать и терпеть, терпеть и выживать, считая часы до того далекого момента, когда время меня вылечит (если только все это не враки, и оно действительно кого-то может вылечить). Ох, если бы моя жизнь была не моей жизнью, а книгой про какую-нибудь выдуманную девчонку! Тогда можно было бы просто пролистнуть несколько страниц, перескочить на месяц-другой вперед, в то время, когда я уже точно успокоюсь, и жить дальше. Но нет. Я должна была прожить каждый день этих двух месяцев. Выстрадать каждую минуту ужасно длинного сегодняшнего дня. Обычно этих минут так мало – только, бывает, разгуляешься, и уже спать пора. А нынче – куда бы их деть, кому отдать ненавистное время, наполненное страданиями?..

Нет, нет, нет! Хватит мотать сопли на кулак! Я собралась с духом, взяла ножницы и аккуратно удалила изо всех испорченных журналов зачирканные и незачирканные портреты Максима. «Вот так же и из сердца, и из сердца его!» На древних страницах остались зиять аккуратные прямоугольные отверстия, словно смотревшие на меня с немым вопросом: «Что это такое случилось с нами после двадцатилетнего спокойного прозябания?» «Душа не страница, порезы заживут», – говорила я себе, ничего не отвечая дыркам. Потом собрала свои художества в кучу, скомкала их хорошенько, спустилась вниз и выбросила в печку.

– Что сжигаешь? – спросил папа.

– Портреты несчастной любви, – заявила я таким тоном, чтобы ни в коем случае не быть воспринятой всерьез.

– Ишь, юмористка, – сказали родители.

Я возвратилась наверх. Надо как-то отвлечься. Привычно взялась за журналы: перелистала один, другой и поняла, что все их уже выучила наизусть. Из года в год старые журналы, конечно, не меняются, но каждую зиму я обычно забываю их содержание, и поэтому, вернувшись на дачу в очередное лето, снова изучаю с интересом. Видимо, лимит на этот сезон был уже исчерпан. Я рассмотрела все картинки, проглядела все статьи, которые была в состоянии понять, и даже «Кроссворды с фрагментами», где могла, уже разгадала. Кто не в курсе – это такие суперсложные кроссворды в «Науке и жизни». Каждое лето я разгадываю по одному новому слову в каждом номере и благодаря этому вижу, что умнею. К сожалению, в этом году мой мозг выложил уже все знания, которыми обладал, и пялиться в кроссворды больше не имело смысла. Надо было искать новое развлечение.

Развлечение!.. Всего лишь неделю назад это слово обозначало для меня какое-нибудь новое хулиганство, устроенное вместе с Валькой. Теперь, после всего произошедшего, я смотрела иначе не только на бывшую подругу, но и на свои любимые занятия. Отчего-то подумалось, что затея с любовным издевательством над Катькой была довольно жестокой. Пришло в голову, что мои страдания – это то, что испытала бы она, если бы действительно получила наши записки, поверила в чувства Макса, а потом поняла, что все – обман. Даже стало казаться, что не согласись я участвовать в предложенной Валькой гадкой игре – ничего бы и не было: ни позорного ползания под окнами Максова дома, ни глупого свидания, ни унизительного разговора после сличения почерков…

В шуме хлынувшего с новой силой дождя потонули голоса Петровичевой старухи и кота Василия.

…А я стала думать, как мне отомстить Валентине.

Проще всего, конечно, было бы рассказать всем, какова она на самом деле. Проинформировать общественность на предмет того, как Валька предает подруг, непристойным образом посещает мальчишек на их собственных участках, причем в ночное время… Еще кое-какие грешки припомнить. И постараться, чтобы первой обо всем узнала ее бабушка!

Я активизировала память, стараясь извлечь из ее хранилищ все известные мне Валькины безобразия. Порча объявлений, посадка Василия на цепь, закапывание мыши у Петровича… А в прошлом году? Помнится, мы кидались в мальчишек чьим-то чужим навозом, утащили одежду одного купальщика, случайно опрокинули бочку с водой у бабы Фаи, когда лазали поесть ее черемухи… Все «мы»! А как же Валька? Нет, кажется, о ее «подвигах» лучше молчать и дальше, а то, глядишь, моих окажется еще больше…

Неплохо бы поссорить Вальку с Максом. Подстроить измену, привлечь второго парня и вторую девчонку, организовать ревность… Как там это в сериалах-то бывает? Вещественные доказательства, записки от тайных возлюбленных… Ох, снова записки! Как же муторно всем этим заниматься! Да и не приводят такие игры ни к чему хорошему, как опыт показывает. Валька догадается, что это я, обязательно догадается! И получит лишний повод убедиться в моей глупой влюбленности, дополнительную возможность поиздеваться.

Нет, нет! Месть должна быть точечной. Простой, конкретной, безвредной для окружающих и максимально ощутимой для самой Вальки. Пробраться к ней домой и изрезать шмотки? Но Валькина дачная одежда и так поношенная донельзя, никто даже и не заметит ухудшения. Налить клея в баночку от шампуня? Для начала этот самый клей надо где-то достать… Да и велик риск, что по запаху она распознает клей прежде, чем на волосы нанесет. Просто оттаскать за космы? Или подговорить кого-нибудь из ребят и устроить темную? Нет, тут и до уголовщины недалеко. Заснять с Максом в какой-нибудь интимный момент, а потом вывесить фотку на всеобщее обозрение? Хм… А каково мне самой будет смотреть на эту фотку? Еще не известно, кому хуже сделаю! В таком случае, может быть, затаиться на крыше с ведром помоев и облить Валюху, когда она станет проходить внизу? Отличная идея! Правда, наказания за это избежать будет невозможно… А как отреагирует Макс? Вдруг после этого он начнет думать про меня еще хуже? Или – самое ужасное – примется утешать Вальку: мол, она ему и так, в помоях, нравится? Нет, нет, только не это! Лучше вообще никак, чем так!

Дождь снова затих. «Старый осел, чтоб ты провалился, сил моих больше нет с тобой жить!» – донесся до моих ушей голос суженой Петровича. Васька, судя по всему, тоже не прекращал твоих трелей все то время, что хлестал ливень. «Васенька, сыночек, спускайся, миленький! – голосила Елкина. – Полезай, дурак, наверх, дурак, сними, дурак, кота, дурак!» Не надо было высовываться в окно, чтобы перед глазами предстала картина того, как безутешные хозяева Василия вертятся вокруг злополучного столба. «Кири-и-ил!» – разнеслось по поселку. Все идет своим чередом, все живут как жили, только мой мирок разрушен и никогда не сможет восстановиться…

Впрочем, хватит! Сколько можно мотать сопли на кулак?! Сейчас я возьму себя за шкирку, встану, оденусь, пойду на улицу и найду себе новых друзей! Может, даже нового парня охмурю! Какие проблемы-то?!

Я поднялась, слезла на первый этаж, надела галоши с курткой и двинула на улицу.

– Не боишься гулять в такую погоду? – крикнула вслед мама.

Эх, чего мне бояться? Самое страшное в жизни уже случилось.

Посреди улицы по-прежнему текла река. «Садовое товарищество «Конденсатор» – северная Венеция, – пришло мне на ум. – А, нет, северная – это Ленинград. Тогда северо-восточная». Никого живого видно не было: за исключением одного кота и пары человек, метавшихся прямо под ним, висящим на столбе, на расстоянии десяти метров: один с коротенькой лестницей, другая с истошными воплями.

По привычке сначала я отправилась на болото. Ни делать, ни смотреть там было, разумеется, нечего. Вид вышедшей из берегов лужи показался мне отвратительным: то ли потому, что последние три дня в моей жизни не было ничего, кроме воды и огорчения, то ли из-за невольных воспоминаний – Валька, Макс, морда, рыбка… То же невеселое впечатление произвела прогулка по улицам поселка, словно вымершим. В голову то и дело лезли мысли о наших с Валькой былых хулиганствах, связанных с тем или иным местечком. Я даже не выдержала и снова чуть-чуть всплакнула… Конечно, надо думать о будущем, о том, что я еще молода и впереди еще много знакомств, друзей, кавалеров и приключений… Но как же трудно расставаться со старыми привязанностями!

Пришлось несколько раз обойти поселок, чтобы окончательно убедиться: период Всемирного потопа – худшее время для поиска новых друзей, особенно на улицах дачного поселка. В «Конденсаторе» как будто не осталось ни одной живой души: даже Шарика, и того в будке не было – видно, сторож в избу забрал. Я уже собралась возвращаться домой, чтобы там снова упасть на матрас и поплакать над своим вечным невезением, как неожиданно увидела какую-то девчонку.

Одетая в замызганную куртку неопределенного цвета, вытертые синие гамаши, лыжную шапочку и резиновые сапоги, она присела над лужей и ковырялась в ней грязной палкой. «Суп, что ли, варит?» – подумала я. На вид – лет восемь-девять. Самый возраст для варки супа. Толстая, некрасивая, похожа на пацана. Кажется, пару раз я ее даже видела – вот так же, одну. Может, дурочка какая? Впрочем, кто бы говорил! Встретились два одиночества, ага.

Хотя, в самом деле… Почему бы мне не познакомиться с ней? А вдруг за неприглядной внешностью скрывается прекрасная душа – в кино ведь всегда так бывает! Может быть, эта девчонка тоже переживает сейчас какую-нибудь трагедию? Мы расскажем друг другу о своих проблемах, и обеим станет легче! Слово за слово, подружимся… Ну и что – разница в возрасте? Лет через тридцать мы будем почти ровесницами! Вот так Судьба и посылает людям настоящих товарищей!

– Привет! – сказала я.

Девчонка повернулась, вытащила грязную лапу из лужи, вытерла то ли ею – пот с лица, то ли ее – о свою потную физиономию и ответила скрипучим голосом:

– Приветик!

Я хотела было спросить, как у нее дела, но сочла такое продолжение беседы слишком скучным, предсказуемым. На секунду задумалась, чего бы сказать. И тут новоявленная подруга меня огорошила:

– Эй, а я тебя знаю, похоже!

– Знаешь?

– Ага. Ты ведь Надя?

– Ну да.

Я насторожилась. Это что, моя мечта стать звездой, как Кристина Агилера, наконец-то осуществилась? Или тут кроется какой-то подвох?

– Точно знаю! – девчонка противно хихикнула. – Ты Максима подружка! У вас же роман, да? Ты ночью к нему приходила, под окнами лазила! Вот анекдот! А потом у вас было свидание, верно? В лесу, за сортиром! И ты к нему лезла, а он не хотел целоваться!

– Чего-о-о?

– А потом он подумал, что раз уже за полночь, значит, свидание не первое, так что все можно! И все прямо там и случилось! Ага?

Я покраснела. Потом побледнела. Потом покраснела обратно. Застыла, как дурочка, перед этой малявкой, раскрыв рот и не в силах ничего из себя выдавить. Да что ж это?.. Да как это?.. Какие слухи распускают про меня Валька с Максом?! Теперь даже самая ничтожная сопля в «Конденсаторе» будет издеваться надо мной?!

«Кири-и-и-ил!» – разнеслось между тем над поселком.

– Блин, достала! Опять меня бабка зовет, чтобы ей провалиться! – воскликнуло существо, принятое мною за девчонку, подскочило и умчалось в неизвестном направлении.

Я осталась стоять, как стояла – ошарашенная, разбитая, обескураженная. Не знаю, сколько времени это продолжалось. Из оцепенения меня вывела пожарная машина, промчавшаяся в сторону нашего участка.

«Пожар? Но что может загореться, если кругом такая сырость?!» – подумала я и потащилась следом за машиной.

Ну, конечно!

Красная машина стояла под столбом электропередачи. Из машины тянулась лестница, наверху которой возился пожарный.

– Мя-я-я-у-у-у! – глупо вопил спасаемый Василий.

Через минуту он уже сидел, завернутый в одеяло, на руках у своей «мамочки» и жалобно попискивал, не в силах отойти от пережитого.

– Смотри, какую шкоднятину я сфотографировал! – сказал папа, когда я зашла в домик.

В окошке предпросмотра цифрового фотоаппарата виднелись снятые под большим увеличением жирная задняя лапа Василия и ухватившаяся за нее толстая пожарная перчатка.

– Неплохо, Надь? Что скажешь?

– Пап… Поехали домой! Я не могу тут…

После обеда мы с родителями (которые, наконец, поняли, что делать в этом дурацком поселке больше нечего) настригли пионов, насобирали малины, надергали луковой зелени, нащипали салата, наоткручивали огурцов, набрали сумок, нагрузили рюкзаков, навьючили себя, переоделись в ставшую непривычной человеческую (городскую) одежду и вышли за ворота.

Нам предстоял четырехкилометровый путь до станции – той самой, где мы так недавно и так давно покупали дынный дезодорант на пару с бывшей подругой. Этим путем меня носили в пеленках, возили на коляске, водили за руку, таскали практически за шиворот, катали на велике и подвозили на «Запорожце», поэтому я могла пройти его с закрытыми глазами и порой даже видела во сне. Каждый метр бесконечной дороги, удлиненной тяжким грузом, что-то значил для меня, имел свое лицо. Вот первый поворот за картофельными полями и небольшая свалка вокруг столбика с надписью «Выбрасывать мусор строго воспрещается!». Вот следы узкоколейки, по которой – если только родители этого не выдумывают – когда-то, в седой древности (то есть до моего рождения), ходил маленький паровозик, не гнушавшийся подкинуть садоводов; теперь это рай для собирателей металлолома: кусков ржавых рельсов и огромных болтов. Вот маленькие ивовые заросли: каждый раз, как мы проходим мимо, папа сообщает, что окончательно решил заняться плетением из лозы и начнет учиться прямо завтра. Вот заброшенный пионерлагерь: думаю, это именно тот, в который прилетала Черная Простыня. Вот клочок соснового (у нас других и не бывает) леса, вылезшего на дорогу, через который мы ходим; а вот плоский камень, на который нельзя символически не присесть. Дальше будет единственный на всю округу настоящий деревенский домик, возле которого мне однажды удалось увидеть первых и единственных в моей жизни живых гусей. А сейчас, ну прямо-таки вот-вот, мы закончим месить ногами жижу и запинаться о кочки: начнется заасфальтированная дорога. В тысяча девятьсот мохнатом году проложить нормальный путь от станции до «Конденсатора» не удалось: не хватило – угадайте, чего? – денег, естественно. Какой-то начальник, чтобы его не сочли слишком добрым, выделил ровно половину необходимого. Зато теперь, если я иду в поселок или из поселка, точно знаю, когда позади остается два километра, а два еще ждут меня, непройденные.

Перебирая ногами, я размышляла о том, где взять навоз, чтобы намазать им Валькины ворота (как вариант: саму Вальку): по-хорошему попросить у тети Фаи с конца улицы и привлечь к себе внимание или стянуть в соседнем поселке под названием «Рейсшина» из какой-нибудь кучи и рискнуть быть отловленной. Что такое «Рейсшина», спросите вы? Кажется, это такая толстая линейка для профессиональных чертежей. А «Конденсатор», к слову, – электротехнический прибор. Дело в том, что наши дачи раздавала своим работникам контора по энергоснабжению, а соседские – конструкторское бюро. Вот и поназывали садоводы свои поселки, как умели…

В самый интересный момент – я представляла себе, как предательница обнаружит вонючее безобразие на своей частной собственности, – сбоку заскрипели тормоза. Возле нас остановился раздолбанный «Москвич» дяди Гоши – Максимова папки.

– А я смотрю, кто это тут тащится с четырьмя сумками в двух руках?

– Георгий Иваныч! Подвезешь, что ли?

– А то! Ну-ка, залазьте! Прокачу вас с ветерком!

От предложения сменить пеший путь на автопрогулку я не отказалась бы никогда в жизни… Но как мне захотелось сделать это сегодня! Почему не кто-то другой, почему именно отец этого гадкого Максима?! Противный мальчишка преследует меня даже за воротами поселка с помощью своих предков! Господи, чуть не забыла… Ведь этот папаша еще и лунатик! А вдруг мы с ним все разобьемся?!

– Садись, Надь! – сказали родители радостно.

Мне пришлось сесть.

Завязалась очередная скучная беседа об огуречных сортах, капустной рассаде, томатных вредителях, сортах удобрений, выходках председателя, дебильных начальниках, повысившихся ценах, мужьях Пугачевой, народолюбивых политиках, добрых старых временах, непослушных детках…

– Помню, когда Надя была маленькой… – завела маман свою любимую песню, от которой у меня вянут уши.

– Не успеешь оглянуться, как вырастают! – поддакнул ей дядя Гоша. – Уже и невесты у них. Андрюша девчонку зимой приводил – с нами знакомил. Хотя они, похоже, разошлись уже. А тут еще и младший, представляете? Последние два месяца какой-то весь замученный, сам не свой ходит. «Ну, – мать мне говорит, – влюбился наш Максимка!» И точно! Девка к нему бегает. Даже ночью меня, представляете, разбудила: по участку шарашилась зачем-то, наверное, сюрприз хотела оставить. Я ведь ее засек потом. Кто это такая! Вот угадайте-ка!

Я напряглась.

– Да Катька, еще-то кто! – сказал папа.

– А вот и нет! – ответил дядя Гоша. – Валя это, Людмилы Семеновны внучка. Я на нее еще пару раз после этого натыкался на нашем участке! Решил сделать вид, что не вижу, хе-хе! Как прогрессивный отец, хе-хе! Породнимся, значит, с Семеновной, вот оно как! Ха-ха-ха!

«Чтоб тебе пусто было! – подумала я про бестактного папашу. – Это же надо так издеваться над чужими чувствами!» Сидела, ругала его про себя… А сама смотрела на отражение в зеркальце: какой у дяди Гоши красивый нос, какие глаза, какие губы… Все в точности, как у Макса. Значит, таким он будет, когда вырастет? Эх… Мне-то хотя теперь уже какое дело до всего этого?..

– Кумовьями с Семеновной будем, ха-ха! – никак не унимался тем временем наш водитель. – Участки объединим!

– Может, она, Георгий Иваныч, тогда и детками своих гладиолусов с тобой поделится? – подыгрывал папа. – Ты уж тогда и нам, по старой дружбе-то, а? Ха-ха-ха!

– Поделюсь! – сказал Гоша. – А что ж, поделюсь! Пускай только поже…

ФЫРК! Фырк-фырк-фырк! Пфффффф…..

Приехали.

Сдохла машина.

– Да сколько же можно чинить тебя, черт побери?! – закричал дядя Гоша и стукнул рукой по рулю.

Мы вылезли из «Москвича», навьючились заново и потащились дальше, а Георгий Иванович в седьмой раз за неделю и на этот раз прямо посреди дороги полез под свою любимицу. Так ему и надо, не будет болтать всякую ерунду!

Глава 7

В городе

Смотреть на жирных мадагаскарских тараканов, копошащихся в зоомагазинном вольере, было противно. И стоили они дорого. Я подсчитала свои скудные сбережения, потом прикинула, каково будет переться с этими зверями домой, где придется их спрятать и как потом транспортировать их в поселок. Ужаснулась. Потом сказала себе, что месть непременно окажется сладкой и компенсирует все мои огорчения. Почти поверила в это. Оглянулась в поисках продавщицы и спросила у подошедшей услужливой девушки, будет ли скидка, если брать тараканов оптом.

– Оптом?!

– Да, всех сразу, сколько есть. И вместе с банкой.

На случай лишних вопросов была заготовлена отговорка о том, что я решила обустроить тараканью ферму и заняться разведением насекомых на продажу. Но то ли продавщица попалась с экстрасенсорными способностями, то ли на лице у меня было все написано…

– Только не говорите, что решили кому-нибудь отомстить, подбросив в комнату стаю мадагаскарских тараканов! – воскликнула девушка.

– А что, у меня такой вид? Сразу видно, что жизнью обижена, ага? – зачем-то огрызнулась я.

– Да нет… Извините, просто вы не первая, кто хочет взять у нас сразу всех тараканов. К нам такие люди каждую неделю заходят, спрашивают скидку, а потом душераздирающие истории рассказывают, как с ними жестоко обошлись.

– Душераздирающие! – вырвалось у меня. – Вам тут легко говорить! У вас, наверно, лучшая подруга пацана не уводила! И не издевалась с ним за компанию!

– Всякое бывало… – уклончиво ответила продавщица. – А тараканы для него или для нее?

– Это важно? – поняв, что и так уже лишнего разболтала незнакомому человеку, я решила стать холодной и держаться на расстоянии.

– Вы извините, что не в свое дело лезу… Но тараканов подбрасывать – это как-то… неконструктивно, что ли.

– Да?! А что, по-вашему, конструктивно?

– Ой, вы только не обижайтесь! Можете меня вообще не слушать! Но все эти гадости, мстительность эта мелкая… Кому от нее лучше? Ни себе, ни людям, как говорится.

– А я им лучше делать и не собираюсь! Выискали тоже альтруистку! Ха!

– Да вы не поняли! Это только когда собираешься отомстить, то кажется, удовольствие от этого получишь. А на деле – ничего подобного! Как было тебе погано, так же и остается, даже еще хуже становится! Тухлое это дело. Я точно знаю… на своем опыте проверяла.

– И что же? – спросила я, сохраняя задиристое, независимое выражение лица, но уже начиная сомневаться в правильности собственных намерений. – Прикажете простить их великодушно? Сказать, мол, резвитесь, ребятки, любите друг друга, а я за вас рада ужасно?

Продавщица покачала головой.

– Лучшим способом отомстить в вашем случае было бы стать счастливой назло им двоим. Будьте красивой и довольной, так, чтобы они это видели. Поверьте, такой способ значительно эффективнее, чем носиться с мадагаскарскими тараканами!

– Н-да? – вопреки собственной воле я почувствовала, что подход продавщицы мне нравится. Ходить мимо Макса и Вальки красивой намного приятнее, чем переть банку с гадкими тварями в поселок в переполненном пригородном автобусе. Ну, конечно, это идеальный способ мести! Только вот… – Интересно, а вы лично какую цель преследуете, когда отговариваете меня от покупки, а? Подозрительно как-то получается! Разве не выгодно магазину сразу всех этих уродцев спихнуть? И деньги выручить, и с кормом не париться, и под новых тварей место освободится!

– Просто я очень люблю животных и страдаю от мысли о том, что в конце концов ваши жертвы всех их передавят. Милые мои, пупсики! – Продавщица ласково погладила резервуар с тараканищами. – Только начальнику об этом не говорите, у нас и так план по тропическим насекомым не выполняется!

С этого дня я взяла себя за шкирку и усердно начала получать удовольствие от жизни. В городе это было не так уж трудно. Во-первых, здесь не было Вальки и Макса, а также всяких омерзительных Кириллов, распространяющих обо мне гадкие сплетни. Во-вторых же, после трехнедельного пребывания в поселке сама по себе жизнь в благоустроенной квартире казалась шикарной: я трепетала от восторга, становясь голой ногой на ковер вместо грязного дощатого пола, кайфовала от обладания теплым туалетом и центральным водоснабжением, наслаждалась отсутствием комаров – что уж говорить об Интернете, цветном телевизоре и набитом вредной, жирной, сладкой и острой пищей супермаркете напротив!

Для начала решено было сходить в парикмахерскую: во всяком случае, сильные женщины из дамских сериалов всегда борются с любовными неудачами именно этим способом. На белый гладкий пол с меня сыпались не пучки ненужных волос, а вредные, устаревшие чувства к Максу. Да и разве эта барышня с элегантным каре, которая смотрит на меня из зеркала, имеет какое-то отношение к девчонке, обиженной парочкой малолетних бесстыдников? Разве с ней случилась эта неприятность? Нет, это проблемы кого-то другого…

После маникюра, педикюра, закупки новых шмоток и приобретения новой косметики я перешла к водным процедурам. Записалась в бассейн. Откровенно говоря, у меня имелась маленькая надежда как бы неожиданно и весьма кстати встретить там своего принца, но обстоятельства этому не способствовали: большинство посетителей оздоровительного учреждения составляли старые жирные тетки, хотевшие сбросить вес и лелеявшие ту же мечту, что и я. Зато во время плавания я не думала о Максе, а после сеанса приходила такая уставшая, что мне было уж и вовсе не до него. Тот же чудный мозгопрочищательный эффект давали утренние пробежки. Правда, меня хватило лишь на две… Но ведь это лучше, чем ничего!

Какое-то время я подумывала о новом знакомстве через Интернет. Даже зарегистрировалась на сайте знакомств, выбрала десяток симпатичных мальчиков и разослала им приветы. Ответили мне семеро. Пять из них предлагали, не теряя времени, прийти к ним в гости, желательно – в легкоснимающейся одежде. Еще один, написавший более-менее пристойное письмо, налепил в нем такое количество орфографических ошибок, что я не могла не посчитать его дебилом. Встреча с единственным оставшимся приемлемым кандидатом закончилась, едва начавшись: во-первых, он пришел пьяным, во-вторых, оказался совсем не таким, как на фотографии.

Впрочем, особенных надежд на современные коммуникации я не возлагала. Родители, соскучившись по своим растительным друзьям, опять засобирались на дачу, а в моей голове созрел новый план. Зачем мне новые знакомства, если существует парень, так похожий на Макса внешне и так не похожий внутренне, обладатель такого же носика, ротика, глазок, волосиков – только намного умнее, взрослее, серьезнее? Андрей! Какой же глупостью было не обращать на него внимания раньше! Дядя Гоша сказал, что Андрей недавно расстался с девушкой… Ну так возьмем его тепленького! И так ли уж важно то, что я пока не влюблена в старшего брата? Понравлюсь ему первая… а потом не устою перед настойчивыми ухаживаниями. Или как там говорят? Стерпится – слюбится. Андрей хороший парень, а остальное не важно.

Ох и обзавидуются же Валька с Максом, когда я первый раз гордо пройдусь с ним по поселку! Они-то уже друг другу небось хуже горьких редек надоели!

Глава 8

Поцелуй с невидимкой

Невыносимая жара, пришедшая на смену «сезону дождей», заставила меня с грустью вспоминать прошлую неделю, когда на улицу нельзя было высунуться без куртки и резиновых сапог. Мы сглупили и вместо того, чтобы дождаться вечера, поехали в поселок после обеда – в самую жару. Битком набитый автобус останавливался три раза, чтобы высадить хватавшихся за сердце бабок. Когда мы, наконец, доехали до станции, я готова была плакать от счастья, что все закончилось. Но впереди было новое четырехкилометровое испытание! Идти в кроссовках оказалось жарко, а без них – невозможно, потому что асфальт так разогрелся за день, что вот-вот был готов расплавиться. Я едва дождалась того момента, когда заасфальтированная дорога перешла в пыльный ухабистый путь, не тронутый цивилизацией. Мысленно возблагодарила жадного начальника, пожалевшего денег на обустройство этой трассы, и пошла босая. Ужасно хотелось, чтобы нас встретил и подвез какой-нибудь «лошадный» знакомый – да тот же дядя Гоша, на худой конец! – но судьба определила мне с родителями проделать этот путь самостоятельно. На дороге вообще как будто бы никого не было: пару раз проехали незнакомые иномарки да одна старушенция с букетом пионов в одной руке, букетом ромашек – в другой, школьным ранцем с торчащими из него огурцами на спине и привязанной к ранцу сумкой на колесиках попалась навстречу. «На базар спешит!» – подмигнул мне папа.

В поселке было безлюдно, работали все поливальные машины и пахло навозом. Его свежая куча лежала посреди главной площади, рядом с бревнами и погребом. «От навоза руки прочь!» – гласила надпись на табличке, воткнутой в гору. В принадлежности ценного удобрения сомневаться не приходилось. Петрович, одетый в одни старые, заштопанные, выцветшие плавки, уже спешил к нам навстречу с тачкой и лопатой.

– Поздравляю с покупкой! – сказал ему папа.

– Спасибо, спасибо, – пробурчал в ответ старикан. – Сегодня только привезли. Надо на участок быстренько перестаскать. А то разворуют!

– Да ладно тебе, Степан Петрович! Так уж прямо и разворуют! Может, ведерко-другое возьмут, в худшем случае, – улыбнулся папа. – Охота тебе по жаре-то мотаться? Хоть бы до вечера подождал!

Петрович, увлеченно кидающий удобрение в тачку, только мотнул головой.

– В вашем возрасте вредно перегреваться, – вставила мама осторожно.

– За меня будьте покойны! – крикнул старик и, уже нагрузив полную тележку, взял под мышку лопату и почесал к своему домику.

– Лопату-то, лопату зачем таскаешь? Оставь тут! Ну кому она нужна, воровать-то?! – закричал вслед папа.

Ответа он так и не удостоился.

Вечер прошел без особых событий. До шести часов у всех продолжалась сиеста, вызванная невозможностью работать на жаре, а к семи садоводы уже так отвыкли от работы, что решили продолжить лениться до завтра. Я поела, прогулялась на болото, полила из шланга свеклу и себя, еще поела и залезла на чердак. Немного подумала о том, с чего бы начать охмурение Андрея. Не остановилась ни на одном из вариантов и вспомнила, что давно не обозревала окрестности. Вылезла на балкон и…

Чуть не упала.

Валька восседала на крышке колодца в обнимку с кавалером. И это был не Макс! Оба располагались спиной ко мне, так что первое время у меня еще оставались сомнения насчет личности парня… Вернее, я сразу узнала его, но не хотела верить своим глазам. Когда Андрей заговорил, очевидное пришлось признать – именно с ним Валька крутит теперь любовь! От моего балкончика до соседского колодца метров пятнадцать по диагонали: если учесть, что в вечернем поселке нет ни тарахтящих машин, ни других обычных для городского уха шумовых помех, то становится ясно, почему я без труда могла расслышать почти все слова влюбленных, а те, что не смогла, – преспокойно угадала.

– Милая моя, дорогая, сколько же мы не виделись!

– Целых три дня, Андрюша!

– Если бы я знал, что вы приедете сегодня утром, то не пошел бы на рыбалку. Ты простишь меня за то, что проскучала весь день одна?

– Глупенький…

Что за ерунду они несут?! Неужели люди действительно могут так разговаривать?! Всего неделя – и она уже с другим! В голове не укладывается! А как же Макс?! На минуту мне даже стало его жалко…

– Чем ты занималась в городе?

– Скучала… Играла… Читала… Относила ботинки в ремонт… Ходила с Маринкой в кино… А еще у нашей кошки хвост лысеет! Представляешь?

– Надо к доктору.

– Наверно, отнесем… Ой, пупсик, ты такой хороший: теплый, мягкий!

– А мы с Максом весь день на Широком протусили. Наконец-то дорвались!

– Подаришь рыбку?

– А какую ты хотела бы?

– Какую-нибудь… этакую… самую красивую! И жирную!

– Там есть одна такая!

– Поцелуй меня, Андрюша!

Блин, что за бредовый разговор?! С пятого на десятое, в огороде бузина, в Киеве дядька! Мухоморов, что ль, наелись?! Ну ботинки, ну кошка, ну рыба… Чего тут обсуждать-то?! Господи, он же и правда целует эту гнусную Вальку! За что только мне такое испытание?!

– Макс сегодня опять весь день страдал, – сказал меж тем Андрей.

– От жары?

– Не издевайся. Сама знаешь, от чего! Все уши мне изъездил про любовь свою несчастную!

– И что он намерен предпринять?

– Кажется, уже перебрал все варианты и совершенно отчаялся. Бродит по комнате из конца в конец и тупо повторяет: «Как же так, как же так, разве я ей не нравился?» Сил больше нет с ним общаться! Сегодня он пришел к выводу, что все неспроста и у него должен быть соперник.

– Прямо так и сказал?

– Прямо так. И решил его выявить. Не может, говорит, так быть, чтобы она меня просто, без причины, динамила. Наверно, говорит, тут другой парень замешан!

– Ого!

– Да, вот так все серьезно…

– Ладно, ну его, Макса! Надоел уже со своими страданиями. Поцелуй лучше меня еще разок!

Не в силах больше наблюдать это безобразие, я вернулась на чердак. Нет, какова, а? Всего несколько дней прошло, а эта обезьяна уже вешается на другого! И на кого? На брата бывшего возлюбленного! Ей еще хватает наглости издеваться над страданиями Макса, которого она бросила! Впрочем, он, конечно, это заслужил… Но Андрей-то каков?! Ему что, наплевать на чувства брата?! А тот до сих пор не знает, к кому ушла Валька! Ох, ну и змеюшник, оказывается, наш «Конденсатор»!..

А как же я?! На Андрея, получается, смотреть больше не стоит?! Господи, ну что же это за судьба такая у меня – стоит только положить глаз на парня, только подумать о нем, как эта гадина Валька тут же его отбирает!? И почему я родилась такой неудачницей?!.

Неудачницей? Что ж, ладно… Мы еще посмотрим, кто из нас неудачница! Я решила охмурить Андрея – и я это сделаю! Если Валька положила на него глаз – тем хуже для нее! Она еще поплачет у меня горючими слезами! Она еще узнает, каково это – когда лежишь без сил от горя и ничего не желаешь! Пусть она почувствует эту черную, тяжелую тоску у себя в груди, которую хочется и невозможно выплакать! Может быть, Андрей со мной не останется… Это будет короткая интрижка… Ну и пускай! Я не собираюсь за него замуж. Просто поссорю их с Валькой – и отойду в сторону! Макс уже узнал, каково это, когда тебя предают! Узнают и эти двое!

Я выдохнула и села. Слушать воркование этой парочки было невозможно, но сидеть тут и знать, что они любезничают под боком, оказалось еще худшим удовольствием. Подумалось: «А вдруг они вслух издеваются надо мной?» Сидят и смеются над глупой Надюшкой, которая ничего этого не слышит? Мне необходимо знать, что там происходит… Хотя бы для того, чтобы как следует отомстить!

Я снова выбралась на чердак. Притаилась, чтобы не издавать лишних звуков.

Эти двое ничего не говорили. Целовались – в очередной раз. Потом, наконец, разлепились, и до меня донесся голос Андрея:

– Может, все же на Широкое?

– Да ну, так далеко! Просто искупаться можно и в карьере.

– Ладно, значит, на карьер. Давай в двенадцать. Хорошо?

– Договорились.

Договорились! Я тоже там буду. И уже знаю, что сделаю…

В полдень следующего дня градусники снова показывали плюс тридцать, и не купаться было невозможно. На карьере – а он находился в пятнадцати минутах ходьбы по дороге в противоположную от станции сторону – я застала не только Андрея и Вальку, но и всю поселковую молодежь.

Дэн с друзьями, расположившись на пестрых покрывалах, занимали половину пляжа: от пацанов, как обычно, шел дым, запах пива и вопли: «С бубей ходи!» или «А на-ка десятку!». Увлеченная игрой, компания не обращала ни малейшего внимания на разлегшуюся рядом Катьку. Та, судя по призывной позе, микроскопичекому купальнику с блестками и не по-пляжному густому макияжу, оказалась возле Дэна отнюдь неспроста. Она откуда-то притащила прошлогодний журнал «Оффисьель» и пыталась читать его, изображая из себя вальяжно-независимую даму, которой нет ни до кого дела. К сожалению, это у Катрин не получалось: оводы не позволяли. Каждые полминуты неудавшаяся гламурница переворачивалась на другой бок, судорожно дергала попой или отмахивалась ногой от жирных кусачих мух. «Катька! Катька-а-а-а! Иди к на-а-а-ам!» – орала Кислая, висевшая на железной балке, которая торчала над карьером. На Кислой было абсолютно мокрое синее платьишко: видимо, разгуливать в трусах она уже стеснялась, а настоящий купальник пока что не завела. В воде резвились несколько мелких пацанов: они забирались на спины друг другу и прыгали в воду, создавая массу брызг. Потом один схватил Кислую за ноги, и она с визгом плюхнулась в воду. «Хватит брызгаться, в конце концов!» – недовольно закричала Елкина. Она уже минут десять боязливо пробовала водичку ногой, но окунуться так и не решалась. Елкин, изнемогая от жары, сидел на берегу в обнимку с шерстяным Василием: караулил «сыночка».

Вальку и Андрея, резвящихся на середине карьера, я заметила почти сразу же. Еще до них в глаза мне бросился Макс. Он стоял на мелком месте, спиной ко мне, по пояс голый и такой неожиданно красивый. Мне показалось, что он светится. Что он главная фигура в этой композиции. Что остальные купальщики – только фон для него. Что если сейчас снять карьер вместе с пляжем, а потом показать кому-нибудь фотографию, то этот кто-то непременно первым делом обратит внимание на Макса. «Смотрите, какие руки, какие плечи, какая спина! – заметит загадочный зритель. – Кто бы мог подумать, что Максим такой спортивный! Ему, наверное, ничего не стоит пятьдесят раз отжаться от пола!»

Я одернула себя. Что за дурацкие мысли?! Макс считает меня смешной, нелепой. Макс не смотрит на меня как на девочку. Макс предпочел Вальку. Впрочем, теперь он, конечно, жалеет об этом. Но я не собираюсь заниматься благотворительностью, не собираюсь дружить с парнем по остаточному принципу: «Эта отшила, тогда пойду с той!» Пускай Макс продолжает делать вид, что его не бросали, что он доволен жизнью, что все классно. У меня есть занятия поважнее, чем пялиться на него!

Валькина, Андреева и Максова одежда лежала на одном покрывале: три футболки – одна с поросятами и две с какой-то футбольной символикой – и трое джинсов: одни мелкие, с махрами, кое-где полопавшиеся, вторые – светло-синие, изрезанные, третьи – почти новенькие, черные. Андреевы. Они-то и нужны мне.

Дождавшись, когда никто из троицы не будет смотреть в мою сторону, я быстро присела и сунула в карман черных штанов записку. Сразу же поднялась. Уф, кажется, не заметили! В который раз за лето мне приходится подбрасывать фальшивые любовные записки? Уже и со счета сбилась…

В послании Андрею, написанном почерком, очень похожим на Валькин (несколько лет дружбы не прошли даром: мы научились не только разбирать почерки друг друга и имитировать их), содержалось приглашение на свидание. «Твоя единственная» – гласила подпись внизу письма. Андрей не должен был сомневаться, что его зовет Валька! Надеюсь, он как можно дольше будет принимать меня за нее: и после первого поцелуя, и после второго… Я постараюсь успеть сделать с ним как можно больше всяких безобразий, чтобы факт измены оказался бесспорным, чтобы их любовь дала как можно более глубокую трещину! Для того чтобы не разоблачили – стану молчать. И абсолютная темнота будет мне в помощь: ведь супер-пупер-экстремальное свидание пройдет не на скамейке под луной, а внутри Петровичева погреба!

Дабы не вызвать ни у кого подозрений насчет цели посещения карьера, я залезла в воду и сплавала к другому берегу, а потом обратно, стараясь держаться как можно более независимо и не обращать внимания на своих бывших знакомых. Впрочем, то ли мне показалось, то ли Макс в какой-то момент окликнул меня, бросив: «Привет, Надя!» Валька тоже зачем-то махала рукой – издевалась, наверно. Я сделала вид, что не замечаю их обоих. Потом Андрей обрызгал меня водой. Я посчитала это хорошим признаком, но приближаться не стала, чтобы не раскрывать раньше времени своих планов, и вообще вела себя так, как будто бы знать не знаю всю эту троицу. Напряглась по старой памяти, услышав взрыв хохота и улюлюканье за спиной, но, обернувшись, успокоилась: это мальчишки издевались на Кириллом, который пытался плыть с куском пенопласта, являвшегося, по мнению пацанов, собачьей какашкой. Когда с таким же плавсредством в воду вошел Елкин, ребята только непонимающе переглянулись. Я посмотрела на берег: Василия уже обнимала его сохнущая «мама».

На обратном пути мне навстречу попался дядя Гоша.

– Ну что, как водичка, ха-ха? – спросил он, как всегда беспричинно веселый. – Вот тоже решил окунуться!

Дядя Гоша был с ног до головы в машинном масле. Видимо, только что ремонтировал свой «Москвич».

Вечером я волновалась, как никогда. То думала о том, как бы Андрей не усомнился в авторстве письма, и утешала себя тем, что Валька любительница экстрима и всяческих хулиганств, а ее кавалер, конечно, должен быть в курсе. То беспокоилась насчет того, как бы неожиданные обстоятельства в лице моих родителей, каких-нибудь прохожих или Петровича, решившего проведать свою собственность, нам не помешали; тогда приходилось повторять себе, что ночных вылазок на моем счету уже немало, и все они пока что более-менее удавались. Еще иногда мне приходило в голову, что Андрей может узнать меня по запаху. Правда, ни я, ни Валентина не пользуемся духами, и вроде бы ничем особенным не пахнем… Но вдруг влюбленные чувствуют более тонко или я просто не принюхивалась? Эту мысль я старалась просто выкинуть из головы. Больше всего волновало другое. Я ведь до сих пор не целовалась! Вдруг у меня не получится? Конечно, как всякая уважающая себя девочка-подросток, я не раз приставала с вопросами к более опытным знакомым и вводила в поисковую строку Яндекса взволнованную фразу «Как поцеловаться первый раз?». Отовсюду отвечали, что это просто, что носы совершенно не мешают этому делу, что надо просто довериться своим чувствам и все произойдет само… Но то – теория. А как будет на практике? Вдруг я окажусь неспособной к поцелуям (ведь есть же люди, неспособные к математике)? Отправившись ночевать на чердак, я пролежала до условленного времени – до часа ночи – без малейшего желания спать. Потом взяла под мышку ватное одеяло и тихо спустилась вниз.

Совершенно тихо и темно. Ни луны, ни трещания сверчков, ни огней в окнах (неужели у нас перевелись полуночники?), ни Дэна с компанией (эти, случается, просиживают до двух). Как будто весь мир затаился и ждет какого-то особенного события… Хоть бы оно оказалось не страшным!

Подойдя к погребу, я на всякий случай постучала о него кулаком. Никакого ответа. Значит, пришла первая. Хорошо, так и было задумано! Протолкнула в отверстие одеяло, залезла следом за ним. Расстелила его внутри. Села. Жестко. Ну ладно, все лучше, чем так, безо всякой подкладки.

В ожидании Андрея я пыталась думать о каких-нибудь посторонних глупостях – шоколадных конфетах, белых медведях, Катюхиных шмотках, – но от волнения не могла ни на чем сосредоточиться. Оставалось только тупо сидеть и дрожать. Я даже немного всплакнула от избытка чувств. Несколько раз рассказала про себя «Бородино» – не сказать, что это мое любимое стихотворение, просто обычно бубню его, когда волнуюсь или жду чего-нибудь, чтобы не рехнуться от беспокойства. Постаралась представить себе сцены счастливых свиданий с Андреем, которые мне предстоят. По секрету сообщила себе о том, что мне вот-вот предстоит невероятное удовольствие, которое следует предвкушать: ведь целоваться же приятно, не так ли? Иначе люди этим бы не занимались! В конце концов, я так устала волноваться, что у меня разболелась голова. Вдруг подумалось: Андрей может и не прийти вовсе! А что, если он не нашел мою записку? Или показал ее Вальке перед тем, как пойти на свидание? Ну, конечно… На что я вообще могла надеяться?! Он уже взрослый. Он не из тех, кто лазит по дурацким железным ящикам в поисках приключений! Теперь я поняла это… Теперь поняла! Наконец-то поняла! Наконец-то…

Он идет!

Я поняла это по приближающимся шагам снаружи. Почти сразу же шаги сменились пыхтением, звуками ударов о металл и скребущих ногтей. Андрюшенька! Я отодвинулась в угол, чтобы парень не плюхнулся на меня.

«Привет!» – прошептал Андрей.

В ответ я дотронулась до его плеча. Потом нашла его губы и приложила к ним свой палец: свидание без слов! Кажется, он принял игру. Молча сглотнул, придвинулся и погладил меня по волосам. Я ответила тем же. Потом стала спускаться вниз. Бровки, реснички, носик, ротик… Все ничуть не хуже, чем у Максима! Плечи – такие спортивные, я и не замечала! Кажется, он в той самой футболке, что валялась днем на пляже. Хорошо, что ночь выдалась теплая: можно гладить Андрея по голым рукам, на которых, оказывается, есть такой замечательный пушок! Можно сколько угодно трепать за волосы – и до чего же они вкусно пахнут! Можно в шутку дергать за уши: кажется, он не против! Можно все!

Поняв это, я чуть не расплакалась от какого-то неожиданного облегчения, бросилась на Андрея и стиснула его в объятиях, прижала к себе что есть мочи и – сама не знаю как! – почувствовала, что он улыбается, а затем ощутила несмелую руку, поглаживающую меня по спине. Замурлыкала от удовольствия… и, неожиданно опомнившись, отпрянула. Он же может узнать меня на ощупь по одежде, по этому задрипанному платью! Или уже узнал? Я отодвинулась, затаилась… А через секунду услышала, что Андрей ползет ко мне. Значит, не узнал? Или узнал, но не против?.. Чужая щека прижалась к моей. Потом губы. Я повернулась навстречу…

Фу, какой он мокрый! Просто ужас! Неужели Вальке правда это нравится?! Нет, хватит!

Я отпрянула.

Тихо. Темно.

Он испуган? Растерян? Стесняется?

Невидимая рука дотронулась до моей. Властно ухватила, потянула в сторону невидимого туловища. Я поддалась. Села вплотную, обняла. Да Андрей же весь дрожит! Замерз? Здесь не холодно. Неужели боится? Но у него-то не в первый же раз это все! Прижаться, скорее прижаться, обогреть, погладить руки – чтобы не дрожали! Положить его голову себе на грудь, зарыться носом в волосы (нет, от этого запаха я решительно становлюсь дурочкой!). Ну, Андрюша, ну, не бойся, не дрожи! Поцеловать его, что ли, еще раз? Достаточно в щечку. И в носик. Ох, ладно… Хм! Кажется, это не так уж и гадко!

Потом минут пять мы сидели, обнявшись. Ничего не делали, слушали дыхание друг друга и думали – каждый о своем. Я про то, что отомстить Вальке наконец-то удалось. Про то, что я охмурила ее парня. Про то, что мне теперь должно быть приятно. Что я вовсе не должна горевать из-за того, что мой первый поцелуй случился с нелюбимым. Что не следует думать про Макса в эту минуту. Что не он сейчас со мной – и надо помнить об этом. Не он, хотя…

– Надя!

Я вздрогнула.

– Надечка, как же я рад, что мы вместе! – услышала я голос Макса.

Что?! Как это?! Макс?! Это Макс?! Нет!..

– Надечка, ты так давно мне нравишься!

Точно он! Как же я сразу не поняла-то?! Когда шепчет, по голосу не разберешь! А на ощупь? Одинаковые майки! Блин, что делать?! Надо что-нибудь сказать! Язык не слушается…

– Надечка… Я счастлив!

Макс! Мой милый Максик… Кажется, я тоже счастлива… Я так счастлива, что ты не Андрей!

Эпилог

- Ну вот, – сказал Андрей. – А дальше я нашел эту записку и понял, что ты просто перепутала штаны. Сразу же отдал ее Максу. Он от счастья чуть в обморок не свалился.

– Никуда я не валился! – буркнул Макс. – Чего болтаешь?!

Валька тихо захихикала.

Мы сидели на бревнах. Четверо друзей, две пары. Страшно подумать, что могло бы быть иначе.

– И все-таки – вы два интригана. Так и знайте! – сказал мой любимый. – Так и зарубите себе на носу! Это ж надо было придумать!

– А кто виноват, что вы с Надькой целый месяц страдали друг по другу и стеснялись подойти? Всему поселку это было видно – только вы, влюбленные, ничего не замечали! Вот и пришлось целый план разработать, – деловито ответил Андрей.

– Идея с Катькой и двумя записками была моя! – вставила Валька. – Я знала, что Надюха на это купится! Если бы вы, парни, только знали, каких трудов мне стоило заставить ее написать послание своей рукой, а потом подкинуть его Максу на участок!

– Наверное, не труднее, чем мне – растолкать нашего «жениха» в нужный момент, подтащить его к окну и убедить посмотреть вниз! А потом еще успокоить проснувшегося папу, который был совершенно не в курсе происходящего!

Я вспомнила историю про «лунатика». И как можно быть такой легковерной?!

– А кто из вас подкинул мне письмо с признанием якобы от Макса? Ну-ка, раскалывайтесь!

– Я, конечно! – Валька улыбнулась. – У меня кстати, таких бутылочек из-под шампуня еще штук пятнадцать.

– Валь, представляешь, какие мы дураки с тобой были, когда думали, что им хватит двух взаимных признаний, чтобы объясниться? – толкнул свою девушку Андрей.

– А чем закончилось свидание, которое я так старательно спланировала?! Кстати, это правда, что вы бегали друг от друга вокруг туалета?

– Нет! – крикнула я.

– Нет! – крикнул Макс.

Вышло хором.

– Ха, значит, действительно бегали! Вот анекдот! – Валька схватилась за животик.

– Ладно-ладно! – мне захотелось сменить тему. – Зачем тебе понадобилось тогда говорить, что любишь Макса? Решила поиздеваться надо мной?

– Да тебя просто ревновать заставить надо было! Иначе бы ты так никогда и не призналась себе, что влюблена!

Что правда, то правда…

– Кстати, ты тогда мне столько чуши наговорила, просто кошмар! Даже вспомнить все не могу! Впрочем, нет, там были дельные мысли. Оба письма к Катьке я действительно выбросила. Зачем издеваться над человеком?.. А ты что, всерьез подумала, что у нас с Максом роман? Ха-ха!

– Ты, Валя, смеешься, а мой папа до недавнего времени действительно так считал! Видимо, после того как засек тебя однажды у нас, решил, что ты посещаешь его младшенького!

– Правильно, старшенький девчонок водит, а все думают на меня! – усмехнулся Максим, изобразив недовольство.

– Не девчонок, а одну всего девчонку! – Андрей обнял Валентину. – Мы с начала лета дружим, уже скоро два месяца. И дальше собираемся в том же духе продолжать! Скрывали ото всех, боялись, что бабушка Валина разозлится, если узнает вдруг… А она совсем не против оказалась! Так хорошо, что прятаться больше не надо, да, милая?

Предпочитавшая дела словам, моя подруга в качестве ответа забралась к Андрею на колени. Я, недолго думая, повторила то же в отношении Максима.

– В общем, я думал, вы так и будете вечно страдать в одиночестве, – продолжил Андрей после поцелуя, который мы с Максом тоже поспешили скопировать. – И тут вдруг это приглашение от Нади! Я, честно говоря, сначала подумал, что это Валечка решила нам экстрим устроить. А потом вспомнил, что Надька все рядом с одеждой с нашей крутилась тогда, на карьере. И понял. Эх, надо же было штаны перепутать, а, Надька? Ведь что бы случиться могло, а?

Я смущенно улыбнулась, отвела взгляд. Случайно заметила Степана Петровича, стоящего с банкой краски возле своего железного короба. Слово «частная» он уже намалевал, осталось – «собственность». После нашего экстремального свидания Петрович разболтал всем, что нашел в своем погребе оторванную пуговицу непонятного происхождения и теперь уверен, что на его сокровище покушаются злоумышленники.

– Случиться могло только то, что случилось, – ответила я философски.

Все задумались.

Петрович, бросая на нас мрачные взгляды, дописал про свою собственность и скрылся.

«Васенька-а-а-а!» – неожиданно донеслось слева.

«Кири-и-и-ил!» – послышалось справа.

– А пойдемте-ка еще раз искупаемся! – сказал вдруг мой Максим.

И все с ним согласились.