"Юрий Усыченко. Когда город спит " - читать интересную книгу автора

бродили по большому парку. Из освещенного яркими огнями центра его
непрерывно лилась музыка: то задорная полька, то грустный вальс, то
торжественный гавот. Потом духовой оркестр смолк. Его сменило радио -
передавали концерт из Москвы. Скрипки и флейты вторили теплому женскому
голосу, сливаясь с ним. Песня была привольной, широкой, протяжной. Слышалась
в ней мирная прелесть блещущей утренней росой березовой рощи, безудержный
степной разгул, звенящая стужа русской зимы. Все оттенки песни - от
щемяще-печальных до неудержимо веселых - находили отклик в душе Бурлаки, и
юноша невольно подумал: до сих пор он по-настоящему не понимал и не любил
музыку.
Расставались у подъезда Асиного дома. Уличный фонарь покачивался от
налетавшего с моря ветра, и по лицу девушки пробегали густые шаловливые
тени. Глаза Аси радостно поблескивали в перемежающейся игре света и теней, и
Бурлака никак не мог собраться с силами, чтобы пожелать Асе спокойной ночи.
Они стояли долго-долго. Вокруг не было ничего: ни огромного, вечно
бодрствующего города, ни троллейбусов, которые, гудя, мчались по мостовой,
ни слепящих своими фарами автомобилей, ни прохожих, с добродушно-понимающей
улыбкой оглядывавшихся на них. Все сегодня исчезло в этом мире для Бурлаки,
осталось лишь бесконечно дорогое лицо подруги с играющими на нем бликами
света и тени.
Со вздохом, который она не могла и не хотела скрыть, девушка еще раз
пожала Бурлаке руку вошла в подъезд. Бурлака остался на месте, вслушиваясь в
дробное постукивание каблучков ее туфель о каменные ступени. Скоро на втором
этаже гулко хлопнула дверь: Ася вошла в квартиру.
Бурлака глянул на часы. До одиннадцати, когда он должен явиться с
рапортом к Марченко, оставалось сорок пять минут. Время есть, на троллейбус
садиться незачем, можно итти пешком. Ему хотелось побыть в одиночестве...
Марченко принял Бурлаку, как всегда, точно в назначенный срок.
Георгий Николаевич был озабочен.
- Усилили охрану бюро?
- Так точно, товарищ капитан первого ранга.
- Регулярно наведывайтесь туда ночью. Лишняя проверка не мешает... А в
общем, - Марченко сердито отбросил карандаш, - очень плохо.
Что такое? - встревожился Бурлака.
- Командование запрашивает, как поставлена охрана "Надежного", требует
усилить бдительность. Вы понимаете, что такой приказ зря не дается. Значит,
у командования есть важные причины, о которых мы можем не знать. Дальше.
Если преступники попытаются проникнуть в бюро, их неминуемо задержат. Но
пока никто не пытался туда проникнуть. Приняты все меры для охраны Борисова.
Однако ему пока ничто не угрожает. Одним словом, тишь и гладь. Ничего,
понимаете, ничего подозрительного! Ни одного факта, от которого можно
оттолкнуться. А о чем это говорит? - Марченко взглянул на лейтенанта и, не
дожидаясь ответа, закончил: - Враги спрятались глубоко и надежно. Готовятся
выступить в тот момент, когда мы меньше всего ожидаем. Вот почему мне так не
нравится эта тишина.
- Да, неизвестность хуже всего. Вот на фронте по-другому - порядок, -
вставил Бурлака..
- Подозреваю я одного, - рассуждал сам с собой Марченко. - Н-да...
Попробую-ка поймать его на удочку. Вдруг удастся. Завтра к девяти утра - ко
мне. Скажу, что надо делать дальше. Можете итти.