"А.И.Уткин. Большая восьмерка: цена вхождения " - читать интересную книгу автора

пора определить новый путь. Такую задачу не могли решить партийные бонзы,
что и предопределило наступление звездного часа советской интеллигенции.
Три миража
Впервые за семьдесят лет всемогущие цари коммунистической Московии
начали искать совета у интеллигенции. Да, и Хрущев был не против прочитать
написанное Варгой, и Брежнев расширял штаты консультантов, и Андропов мог
обсуждать проблему с приглянувшимся помощником, но только Михаил Горбачев
привел "прослойку" на капитанский мостик государственного корабля и ткнул
пальцем в карту: куда плыть? Азимут нашего времени определили три
императива, владевшие думами интеллигенции, которая начала в толстых
журналах дискуссию, итогом которой должен был стать новый курс.
Первый императив - как можно скорее достичь точки необратимости.
Наиболее прямым путем покинуть сталинские волны черного террора. Ход
размышлений был довольно пессимистичен: это уже третья попытка. Первую
"оттепель" заморозило подавление восстания в Венгрии, очевидная
ограниченность еще всевластной хрущевской номенклатуры, малообразованных
сталинских выдвиженцев, которые в каждом просветленном слове видели происки.
Вторую ("малая оттепель" середины 60-х годов) попытку укротил пражский
август 1968 года. Легкость всевластного запрета, покорность и безучастность
огромного населения - все это порождало лишь одно стремление: при первой же
возможности как можно быстрее преодолеть гравитацию партийного магнитного
поля, вырваться за пределы заколдованного круга, заплатить любую цену за
более гуманный общественный порядок.


17

Представителям этой волны не приходит в голову, что они бьются с
фантомами, что новый Сталин при растущем среднем классе, всем очевидном
крахе идеологии и неприятии персонального диктата номенклатурой был уже
невозможен. Для восхождения к диктаторским полномочиям необходимы были два
условия: согласие масс на тотальную мобилизацию (его можно получить лишь
после грандиозных потрясений) и наличие идеологии, убедительно обещающей
благо после мобилизационных сверхусилий. Будем реалистами, в 60-80-е годы
такое сочетание было уже немыслимо. На дворе царил "застой", но
антисталинисты считали его не нормой, а временной передышкой. Это была
"идеология консультантов", которые в подъездах Старой площади объективно
гуманизировали партийный аппарат, но опасались реакции: их знаменем было
добиться необратимости гуманистической эволюции правящей верхушки.
Второй императив российской интеллигенции кануна великих потрясений: мы
должны стать нормальной страной. Удивительно, что никто в те годы и не
пытался определить критерии нормальности, задаться вопросом, почему
нормальной считается социальная практика счастливой десятой части мира -
Северной Атлантики, а не девяти десятых, находящихся либо в процессе
догоняющей Запад модернизации, либо погрязшей в трайбализме и национализме.
Неповторим тот пафос, то катарсическое значение, которое придавалось слову
"нормальный" как синониму "идущий вровень с Западом, разделяющий его
стандарты, уровень жизни и достоинства демократического общества". Словно
девять десятых населения Земли сознательно жили ненормальной жизнью, словно
подъем Запада в XVI веке не был уникальным чудом, величественным,