"А.И.Уткин. Большая восьмерка: цена вхождения " - читать интересную книгу автора

Песня рынку как всеобщему справедливому уравнителю, как создателю
творческого производства прозвучала в стране, совершенно отличной от
западной трудовой культуры. Гимн индивидуализму в глубинно коллективистской
стране, призыв копить и бороться за качество на просторах, где основными
производителями были мобилизованные поколение назад крестьяне и их дети,
разумеется, не несшие в генах ничего похожего на протестантскую этику
индивида. Накопленное по крохам в 1929-1988 годах подверглось воздействию
экспериментов типа "Закона о предприятии". Всеобщее требование регионального
хозрасчета было уже за пределами здравого смысла.
Удивительная вера коммунистических вождей в способности буржуазной
экономической науки - эскиз в безумии сам по себе. Партийный пролетарский
прозелитизм трансформировался номенклатурным поколением в свою
противоположность. Что толку теперь предъявлять счет выпускникам этих своего
рода церковно-приходских школ - партийных учебных заведений? Страна и
история еще долго будут недоуменно смотреть на лучших, на образованных, на
тех, кто имел идеалы, кто любил свою страну и желал ее обновления, но
слишком усердно поверил в догму, противоположную собственным лекционным
курсам. Не слишком ли большую цену заплатила страна за их спонтанность,
чувство непогрешимости, заносчивость до пределов преступной гордыни,
легкость в обращении с судьбой страны, черствость в отношении старших
поколений?
Гимн свободному рынку явился апологией искаженного мировоззрения.
Англо-саксонский мир вместе с Дж. М. Кейнсом и Ф.Рузвельтом отошел от него в
30-е годы. Прочий же мир, то есть девяносто пять процентов мирового
населения, не знал экономического развития на основе свободного рынка
никогда. И то, что западный мир знает о свободном рынке, не внушает ему
иллюзий. Скажем, известный в России филантроп Дж.


21

Сорос написал недавно в журнале "Атлантик мансли", что дисциплина рынков
свободной торговли может быть такой же тиранической, как фашизм и коммунизм.
А американский журнал "Бизнес уик" сообщил в номере от 24 февраля 1997 года,
что, "если корпоративная Европа, с ее многовековой традицией социального
обеспечения, устремится к англосаксонскому образцу, то их открытая борьба
лишь усилится".
Но не ведающая сомнений российская интеллигенция отставила роскошь
сомнения. Понятно, что страна (совсем не та, что в 1917 году, гораздо более
в своей массе образованная и восприимчивая) ждала от своих интеллектуальных
лидеров объяснения материальных успехов одних стран и очевидных неудач
других. Окружавшие Горбачева политологи и экономисты несомненно следили за
господствующими на Западе теоретическими тенденциями. Они никогда не пришли
бы к воспеванию рынка, скажем, в 1960-е или 70-е годы, когда на Западе, даже
в англосаксонском мире, царил совсем другой стереотип. Но в атмосфере
временной победы неолибералов-рыночников чикагской школы лучшие умы России
привычно поверили в "последнее слово". Так прежде верили в деятелей
Просвещения, в Фурье, Прудона, Бланки, анархизм, марксизм, ницшеанство.
Сработал рефлекс. В конце 80-х годов XX века следовало было верить в певца
свободного рынка Милтона Фридмена (хотя, к чести Фридмена, нужно упомянуть о