"Казимир Валишевский. Роман императрицы: Екатерина II " - читать интересную книгу автора

обнаруживает щедрость и преподносит ей часы, осыпанные брильянтами и рубинами.
Однако, ни брильянты, ни рубины не властны над лихорадкой. В течение двадцати
семи дней больной пускают кровь шестнадцать раз, иногда по четыре раза в
сутки. Наконец, молодой и крепкий организм Фигхен одерживает верх и над
болезнью и над лечением. Оказалось даже, что этот долгий и болезненный кризис
имел на ее судьбу решительное и особенно счастливое влияние. Во-первых,
насколько мать ее умудрилась опротиветь всем, вечно препираясь с докторами,
ссорясь с окружающими и со своей дочерью, которую мучила, невзирая на ее
страдания, настолько Екатерина сумела, несмотря на свое положение, завоевать
все сердца и привлечь все симпатии. В это время разыгралась история с материей
- со знаменитой голубой материей, подаренной ей ее дядей Людвигом.
Иоанна-Елизавета почему-то вздумала отнять ее у бедной Фигхен. Можно себе
представить, какой шум поднялся вокруг больной по случаю этого пустого
инцидента: хор упреков по адресу бесчувственной, жестокосердой матери, - хор
симпатий в пользу дочери, жертвы столь недостойного обращения. Фигхен уступила
материю и ничего от этого не потеряла. Она торжествовала, впрочем, и другие
победы. Ее болезнь сама по себе делала ее привлекательной в глазах русских.
Все знали, каким образом она ее схватила. Образ молодой девушки, босиком
изучающей по ночам созвучия славянского языка, невзирая на суровую зиму,
пленял воображение и становился легендарным. Вскоре стало известно, что, когда
она была очень плоха, мать ее хотела позвать протестантского пастора. "Это
зачем? - сказала она. - Позовите лучше Симеона Тодорского". Симеон Тодорский
был православный священник, которому поручили религиозное воспитание великого
князя и который должен был приняться и за религиозное воспитание великой
княгини.

Каковы были в данную минуту чувства принцессы Софии относительно этого
щекотливого вопроса? Трудно произнести о них правильное суждение. Некоторые
признаки указывают на то, что труд Гейнекция и советы, изложенные в "Pro
memoria" Христиана-Августа произвели на нее довольно глубокое впечатление. "Я
молю Бога, - писала она отцу еще из Кенигсберга: - чтобы он даровал моей душе
силы, необходимые для того, чтобы выдержать искушения, которым я, по-видимому,
буду подвергнута. Он дарует мне эту милость молитвами вашего высочества и
дорогой мамы". Со своей стороны Мардефельд был озабочен. "Меня сильно смущает
лишь одно обстоятельство, пишет он: - а именно: мать думает или делает вид,
что думает, что молодой красавице нельзя будет перейти в православную веру".

Он рассказывает еще, что как-то раз пришлось призвать протестантского
пастора с тем, чтобы он успокоил ее сердце, встревоженное уроками
православного священника. Вот, однако, какое представление составила себе
впоследствии Екатерина, опираясь на личный опыт, о трудностях, с которыми
сопряжен переход в лоно православной церкви немецкой принцессы, воспитанной в
лютеранстве, о количестве времени, требуемом для одоления их, и о ходе
разрешенной подобным образом нравственной задачи. В письме к Гримму от 18
августа 1776 г. она выражается следующим образом о принцессе Вюртембергской,
выбранной ею для своего сына Павла: "Как только мы ее получим, мы приступим к
ее обращению. На это потребуется, пожалуй, дней пятнадцать... Чтобы ускорить
дело, Пастухов отправился в Мемель, где выучит ее азбуке и исповеданию веры
по-русски: убеждение придет после".