"Казимир Валишевский. Роман императрицы: Екатерина II " - читать интересную книгу автора

защищаемой им, условием уступки, давно уже обсуждаемой обоими дворами,
чрезвычайно желаемой Елизаветой и упорно отвергаемой Францией. Дело шло о
титуле императорского величества, молчаливо признаваемом за преемниками Петра
Великого, но еще не зарегистрированном и потому отсутствовавшем в официальных
бумагах, исходивших из канцелярии наихристианнейшего короля.

Шетарди добился того, что в его верительные грамоты был внесен желанный
титул. Он оставил их у себя с тем, чтобы отдать их лишь преемнику Бестужева,
после падения последнего. Это стало известно Елизавете, а вскоре и всему
двору. До тех пор французский дипломат, опираясь на личное влияние, имел дело
непосредственно с императрицей, помимо ее канцлера. Однако он слишком
понадеялся на свои силы и обманывался насчет характера Елизаветы. Портрет
дочери Петра I был не раз обрисован, и мы имеем, по всей вероятности, верное
понятие о характере этой странной государыни, одновременно беспокойной и
ленивой, любящей веселиться и интересующейся делами; проводящей целые часы за
своим туалетом, но заставляющей ожидать неделями и даже месяцами подписи или
приказа. В ней уживались самые противоречивые свойства. Это была женщина
властная, чувственная, набожная, неверующая и суеверная, поминутно
переходившая от излишеств, разрушавших ее здоровье, к религиозной экзальтации,
поражавшей ее разум: в наше время мы бы назвали ее истеричной. Барон
де-Бретейль рассказывает в одной из своих депеш, что в 1760 г. ей следовало
подписать возобновленный договор, заключенный в 1746 г. с Венским кабинетом;
она уже написала Ели..., когда на ее перо села оса. Она остановилась, и лишь
через шесть месяцев докончила свою подпись! Принцесса Цербстская оставила
недурное описание ее внешности:

"Императрица Елизавета очень высокого роста; она была отлично сложена. В
мое время она уже стала полнеть и мне всегда казалось, что ее касались слова
Сент-Эвремона в описании знаменитой герцогини Мазарини, Гортензии Манчини:
"Талия ее тонкая в той мере, в какой у другой она была бы красивой". В то
время это к ней относилось в буквальном смысле. Голова безукоризненна; правда,
нос менее безупречен, но он на месте. Рот бесподобен; другого такого не
сыскать: он полон грации, улыбки и кокетства. Он не умеет гримасничать и
слагается только в грациозные складки; и брань из этих уст казалась бы
прелестной, если бы они умели ее выговорить. Два ряда жемчужин виднеются меж
красных губ, совершенство которых нельзя себе представить, не видев их. Глаза
трогательны; да, они на меня производят именно это впечатление! Они кажутся
черными, в действительности они голубые. Они внушают кротость, которою
проникнуты... Лоб чрезвычайно приятен. Волосы ее растут так правильно, что от
одного взмаха гребня они искусно и красиво ложатся. У императрицы черные брови
и волосы естественного пепельного оттенка. Все ее лицо благородно, походка
красива; она грациозна, говорит хорошо, приятным голосом, движения ее
решительны. Словом, нет лица, подобного ей! Цвет лица, грудь и руки -
невиданные по красоте. Поверьте мне, я знаток, и говорю без предубеждения!"

В отношении нравственном желчное перо маркиза Шетарди в то же время
противопоставляло этому грациозному видению совершенно иную характеристику.
Всем известна история перехваченной переписки неосторожного дипломата, в
которой негодующая государыня прочла самые возмутительные обвинения. (См.
Архив кн. Воронцовых 1, 472, 473, 482, 484, 504, 505, 535, 536, 560, 564,