"Казимир Валишевский. Роман императрицы: Екатерина II " - читать интересную книгу автора

569.) В своих мемуарах, являющихся, по всей вероятности, апокрифическими,
д'Эон (1, 121-128) приписывает, кроме того, графу Воронцову следующие
суждения:

"Под личиной добродушия, она (Елизавета) обладает тонким, острым умом.
Если заранее не застегнуться и не надеть панциря, защищающего от ее взгляда,
он проникает под ваше одеяние, раскрывает его, раздевает вас, открывает вашу
грудь и, когда вы это заметите, то уже слишком поздно: вы обнажены, эта
женщина все прочла внутри вас и обыскала вашу душу... Ее чистосердечие и
доброта не что иное, как маска! Во Франции, например, и во всей Европе она
пользуется репутацией милостивой. Действительно, при восшествии на престол она
поклялась св. Николаю Чудотворцу, что в ее царствование никто не будет казнен.
Она сдержала свое слово в буквальном его смысле: ни одна голова не была еще
отрублена; но зато отрублены две тысячи языков и две тысячи пар ушей... Вы,
вероятно, знаете историю бедной и интересной Евдокии Лопухиной? Она, может
быть, и была виновата перед ее величеством, но главная ее вина заключалась в
том, что она была ее соперница и красивее ее. Елизавета велела проколоть ей
язык раскаленным железом и дать ей двадцать ударов кнута рукой палача;
несчастная была беременна и должна была родить... Вся ее частная жизнь полна
таких же противоречий. То безбожная, то набожная, неверующая до атеизма, ханжа
и суеверная, она проводит целые часы на коленях перед иконой Богоматери,
разговаривая с ней и страстно вопрошая ее, в какой гвардейской роте ей
надлежит взять любовника... Я забыл еще одно обстоятельство... Ее величество
питает сильное пристрастие к спиртным напиткам. Случается, что под их влиянием
она теряет сознание. Тогда приходится разрезать ее платья и корсет. Она бьет
слуг и служанок..."

Можно себе представить, с какими трудностями приходилось сталкиваться
Шетарди, имея дело с государыней подобного странного характера, и на какой
скользкий путь стала принцесса Цербстская. Она сделалась его сообщницей и в
конце концов возложила на него все свои надежды. Мардефельд от нее отошел,
Брюммер мало-помалу уклонился, а Лесток лавировал, повинуясь своему верному
инстинкту. Из Версаля маркизу советовали быть осторожнее. Наконец ему было
властно приказано не делать признания императорского титула предметом столь
сомнительного торга, так как само по себе это обстоятельство не было важно.
"Король - император Франции", писали ему. Благоразумнее было "оказать
любезность" царице, показав ей письмо короля. Может быть, она вследствие этого
и заставит своего министра заключить столь желанный союз. Шетарди готов был
повиноваться, но ему предстояло одолеть еще одно препятствие: надо было по
крайней мере на четверть часа "удержать внимание" государыни, и это ему не
удавалось.

Между тем Бестужев готовил свой удар. С помощью чиновника иностранной
коллегии Гольдбаха, опять-таки немца, а может быть и еврея, специалиста по
чтению шифров, он перехватывал и перлюстрировал всю переписку французского
посланника и наконец представил ее императрице, отметив места, относившиеся до
нее лично. Де-ла-Шетарди жаловался на лень, легкомыслие государыни, на ее
ужасную жажду удовольствий и кокетство, заставляющее ее менять туалет
четыре-пять раз в день. Можно себе представить гнев Елизаветы! Последствия его
известны. Шетарди упорно не представлял своих верительных грамот, и потому его