"Альберт Валентинов. Дуэль нервного века (Фантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

лостный сапог.
Гришин взгляд бередил душу, будто водил по ней тупой
бритвой. Уже который день меня не оставляло ощущение, что
теперь, когда Гудимова нет, нужно немедленно куда-то бежать
и что-то делать, чтобы отвести то страшное, гнетущее, что
нависло над человеком. Неожиданно я вспомнил, что видел уже
такой взгляд. Да, точно такой же. И он так же меня разбере-
дил.
Это было месяца три или четыре назад. Я возвращался на
метро с работы. Пришлось задержаться на совещании, и в это
время, сразу же после часа "пик", в вагоне было относительно
свободно. Люди входили и выходили на остановках, молчаливые,
озабоченные своими делами, а я, прикорнув на сиденье, бла-
женно расслабился. И вдруг меня резанул взгляд, как вопль о
помощи. У дверей, раскачиваясь, стоял человек. Интеллигент,
это было сразу понятно. Не по одежде: он был очень скромно
одет. Но было в его лице что-то такое, что сразу выдавало
человека, живущего одухотворенной жизнью. Даже то, что он
пьян, не могло стереть эту печать одухотворенности. А пьян
он был здорово, но водка не заглушила душевную муку этого
человека. Когда эмоции доходят до взрыва, алкоголь действует
прямо противоположно: обостряет их. Но какие-то тормоза у
него отключились. Он плакал, как плачут дошедшие до предела
мужчины, не замечая этого. Слезы катились по его лицу, иска-
женному страданием и, как мне показалось, ужасом перед
чем-то страшным, необъяснимым... Он хватал окружающих за ру-
ки, за плечи и что-то говорил, говорил, вхлипывая и давясь
от слез. Ничего нельзя было разобрать, водка все же сковала
его язык, понятна была только одна фраза, которую он все
время повторял: "Товарищи, где же правда, где же правда? Ее
же обещали..." Очевидно, это больше всего мучило человека.
Люди отворачивались, отходили. Не так, как отворачиваются от
обычного пьянчуги, а как-то растерянно, с сочувствием. Черт
побери, когда же мы научимся открыто сочувствовать человеку?
А он снова и снова пытался что-то рассказать, еле ворочая
языком, что-то страшно важное не только для него - для всех.
Но отчетливо звучал лишь настойчивый рефрен: "Товарищи, где
же правда?"
Мне пора было выходить. Я пошел к дверям, мимо него, по-
вернувшись к нему лицом. Я просто не мог пройти отвернув-
шись, как другие. Он схватил меня за рукав и забормотал, и
глаза у него были такие, что я неожиданно для себя погладил
его по редким, с густой проседью волосам, как обиженного
мальчика, и начал уговаривать успокоиться. Но он не слушал.
"Они же обязаны, обязаны, ведь перестройка..." - всхлипывал
он, и его расширенные ужасом глаза видели за моей спиной
что-то страшное, наползающее, как зловещая тень. И я ощутил,
что до боли в сердце понимаю этого человека, раздавленного
чудовищным несоответствием между тем, как должно быть, и
тем, как есть еще на самом деле.