"Биргит Вандербеке. К Альберте придет любовник " - читать интересную книгу автора

определенно не хотелось. Если бы мне было все равно, я могла бы, конечно,
спросить: "Тебе нравится Брамс?" По стилю это было неплохо. Только Брамс -не
клубничное мороженое, и невозможно сказать, нравится он тебе или нет, он
велик, он мертв и давно уже выше всех этих "нравится - не нравится" -можно
спорить о том, допустимо ли исполнять его в более быстром темпе или нет, не
лучше ли сократить вдвое инструментальный состав или, наоборот, его
расширить, но сводя свое понимание Брамса к банальному "нравится - не
нравится", оскорбляешь его и позоришь себя.
Тем временем мы просидели молча уже довольно долго, и теперь наша
первая фраза имела бы особый вес. Ей предстояло пронзить ледяную глыбу
молчания, прорубить ее, рассечь на части, а внизу на земле со щелчком или
грохотом воспрянуть вновь - и тогда мы уже были бы избавлены от этого
сидения и от ощущения, что нам непременно следует поцеловаться, жизнь пошла
бы своим чередом, мы как-нибудь отыскали бы дорогу домой, во время ходьбы у
нас согрелись бы ноги и руки, а после, в постели, и кончик носа. Поэтому так
важна была эта волшебная фраза, хотя, честно говоря, меня не слишком
интересовало отношение Надана к Брамсу. Но именно потому, что фраза эта
имела такое значение, в определенном смысле историческое, я решила, что
Брамс вполне подходит, потому что он велик и потому что он мертв.
С тех пор как я научилась говорить, меня мучают вопросы стиля, а
необходимость ночью в лесу найти заклинание против поцелуя - проблема в
первую очередь стилистическая. И от этого я ужасно устала.
Вдруг меня осенило - ведь жизнь уже пошла своим чередом, и одна
небрежная и вместе с тем грациозная фраза в свете молочно-белой луны
идеально соединила в себе величие Брамса и мою собственную независимость.
Мне хотелось плакать от нежданной красоты, элегантности, ощущения удачи и
усталости, оттого, что замерзли ноги. И Надан сказал потом, что услышал, как
дрожит мой голос, и это было тревожно и странно, ведь мы уже так долго
сидели в лесу и ничего не говорили, стало уж совсем непонятно, что вообще
можно теперь сказать, и тут я запинаясь произнесла: "Что ты думаешь о
Брамсе?"
И все кончилось. Действие этой фразы оказалось именно таким, каким и
должно было быть: она упала откуда-то сверху, расколола наше молчание,
пролетела его насквозь и упала вниз с неприятным звуком. Замок защелкнулся.
Надан сказал:
- Мне больше нравятся "Роллинги".
И мы пошли. Пока мы добирались до дома, постепенно рассвело, и у меня
оставалось еще целых полтора часа на самокопание.
На следующий вечер мы развели костер, потому что это был последний
вечер в лагере. А ведь с тех самых пор как существует огонь, молодежь всегда
в последний вечер разводит костры, и девочки стараются покрасивее одеться,
даже моют голову, и когда я с мокрыми волосами, натянув лучшие темно-синие
джинсы и розовую мужскую рубашку, которую стащила из шкафа своего отца -она
доставала мне почти до колен, когда я вышла на место сбора, костер еще как
следует не разгорелся, я увидела, что Надан то ли стоит на коленях, то ли
сидит на корточках перед неким стулом, а на стуле сидит этакая Беттина и
тихонько вопит, примерно так, как и должны вопить девчонки, когда падают в
яму и еще в некоторых случаях, а Надан что-то там делает то ли с ее ступней,
то ли со щиколоткой, то ли с лодыжкой или коленкой, во всяком случае - с ее
ногой, и абсолютно не обращает на меня внимания, поскольку поглощен этой