"Константин Ваншенкин. Как соловей лета " - читать интересную книгу автора

"кастрюля", а потому, что, списывая у меня, допустил три ошибки.
А Юркиному брату Коле было уже шестнадцать, он работал слесарем на
заводе. Он был степенный, спокойный, совсем взрослый парень. Я писал письма
его девушке. У него была девушка, я ее никогда не видел, она уехала в город,
и вот теперь они переписывались. Сперва Коля пытался отвечать ей сам, но у
него ничего не получалось, он попросил меня и дал прочесть ее письмо.
В самом конце этого письма были слова, поразившие меня своей печалью и
образностью. Там было написано: "Жду ответа, как соловей лета". В тех местах
соловьев не было, я вообще не знал, где и как они проводят зиму, но очень уж
отчетливо представил себе этого бедного соловья и эту девушку, которая с
такой же тоской и надеждой ждет Колиного, а собственно, моего ответа.
Конечно, я догадывался, что она не сама придумала эти удивительные
слова, но сладкая их сила от этого не уменьшалась. Я надеялся, что
когда-нибудь тоже буду получать письма с такими словами. С тех пор прошло
много лет, и я, конечно, получал много писем, и были среди них прекрасные,
приносившие мне истинную радость, но ни в одном из них так и не было слов:
"Жду ответа, как соловей лета".
На кухне у Узловых мы разогревали над плитой наши лыжи, перед тем как
натереть их мазью, и, небрежно бросив их на снег у крыльца, легко надевали.
Крепления были подогнаны как следует: сшитый крепкой дратвой носковой
ремень, узкий, по мерке, чтобы нога не протискивалась до подъема, а к ремню
прикручена мягкой проволокой резиновая аптечная трубка, захватывающая
валенок за пятку и держащаяся особенно прочно, если у валенок подшиты
задники.
Стуча разъезжающимися лыжами по плотно утоптанной улице, мы углублялись
в лес. Коля, если бывал свободен, всегда присоединялся к нам. Я неплохо
тогда ездил на лыжах. Именно не ходил, а ездил, съезжал с гор, удерживаясь
на ногах там, где падали многие взрослые, прыгал с небольших самодельных
трамплинчиков, присев на корточки, пролетал под преграждающими путь низкими
еловыми ветвями, сев верхом на палки и тормозя таким образом, благополучно
спускался с длинной крутизны Лысой сопки. Я объясняю эту устойчивость своим
малым тогда ростом. Но и мне, разумеется, случалось падать, да еще как, и
терять на склоне лыжу и ломать лыжу и палки.
Но в тот день мы не собирались кататься с гор. Стояла уже середина
недолгого зимнего дня, неожиданно дали ток, и на улице зажглись все фонари.
Идя друг за другом, мы углубились в лес.
Сразу за нашими домами начинался постепенный подъем, долгий, но
нетрудный. Идти было лишь чутьчуть тяжелее, чем по ровному месту, но зато
обратно, хорошо разогнавшись по накатанной лыжне, можно было мчаться без
особенных усилий до самого дома.
Уже слегка смеркалось, было тихо, и мороз, как обычно, не замечался, но
рука в рукавичке уже сама то и дело трогала нос и скулы. Наушники у шапок
были опущены, и мы, конечно, были не в лыжных костюмах, а в шубейках.
Мы мерно и ходко шли друг за другом, впереди Коля, за ним Юрка, за ним
один рыжий парень - Юркин сверстник и бывший одноклассник - и последним я.
Мы шли вверх по нетрудному подъему, по хорошей, аккуратной лыжне, со следом
от лыжных бороздок посередине, мимо огромных сосен. Извилины в их коре были
забиты снежком и морозом.
В тайге уже стояли лиловые морозные сумерки. Мы вышли на поляну, откуда
и собирались повернуть назад, и остановились. До дома было километра три с