"Константин Ваншенкин. Воспоминание о дороге " - читать интересную книгу автора

Тогда не было реактивных лайнеров, винтовые самолеты летели долго, со
многими посадками, но зато раз в несколько дней ходил особой категории
экспресс. Мы им и ехали. За окном сверкала под морозным солнцем снежная
равнина, в вагоне было уютно, тепло. И великий казахский писатель, умерший
менее чем через год, говорил мне, кивая в сторону окна:
- Здесь нет вершка земли, которого не коснулось бы конское или овечье
копыто...
Вагон, раньше называвшийся "международный", а теперь "СВ", был старой
конструкции, просторный, удобный. Он помещался, как было принято, в хвосте
состава, и из заднего тамбура, если не бояться замерзнуть, открывался
поразительный вид уносящегося не вбок, как из окна, а строго назад
пространства. Так всего лишь чуть измененный угол нашего взгляда создает
ощущение неожиданности и новизны.
Потом была скорее уже весенняя, чем зимняя, Алма-Ата, новая, еще не
достроенная гостиница, несколько дней, наполненных встречами с друзьями и
работой по отбору стихов для журнала. Потом мои товарищи поехали дальше, в
Киргизию, а мне пора было возвращаться.
Нужно признаться, что денег у меня осталось в обрез, и, хотя редакция
оплачивала проезд в "СВ", я удовольствовался мягким. Меня проводили до
вагона, вошли, конечно, и в вагон, внесли мой легкий багаж и подаренные
яблоки, шумно прощались, дружно махали с перрона. Поезд быстро набрал ход, и
я начал осматриваться.
В вагоне оказалось, считая меня, шесть пассажиров, неравномерно
разместившихся в трех купе.
В первом ехала пара. - и ему и ей лет по тридцать, оба высокие,
подтянутые. Они выходили из купе только по делу - за чаем или в туалет,
затем дверь снова закрывалась и металлически щелкал замок. Еще они
появлялись за минуту до каждой дневной остановки, уже тепло одетые. Стоянки
были редкими и короткими, за окном клубился мороз, но они не пропускали
случая спрыгнуть на платформу. Он крепко и высоко брал ее под руку, и они
почти пробегали вдоль состава, вернее, это больше походило на спортивную
ходьбу.
Я был уверен, что это муж и жена, но, когда они в очередной раз
возвращались раскрасневшиеся, я случайно расслышал обрывок их разговора. Она
сказала ему, к слову: "...моя сестра тоже в столовой работает..." Тут он
открыл дверь, они вошли и щелкнули замком.
Во втором купе располагался один я.
В следующем ехали трое. Их дверь всегда была открыта, и кто-нибудь из
них, а то и все сразу стояли у коридорного окна. Двое были молодые ребята,
лет шестнадцати - восемнадцати, а с ними старик, совершенно седой, но еще
крепкий, коренастый. Кем приходился он им - отцом ли, дядей, но только они
были связаны какой-то прочной связью. Они были одеты в хлопчатобумажные
брюки и гимнастерки, похожие на те, что носили когда-то фэзэушники,
"ремесло". Волосы всех троих еще недавно были подстрижены "под ноль" и
только-только стали отрастать.
Этих людей отличала невозмутимость и замкнутость. В их лицах
угадывалось что-то отдаленно монгольское. Но скорее всего они были все-таки
русские, и эти смутные черты оставались от долгого соприкосновения с Азией,
с Сибирью.
Поезд шел ходко, вечерело, за окном тянулась все та же снежная,