"Константин Ваншенкин. Воспоминание о дороге " - читать интересную книгу автора

потухшая и от этого еще более холодная равнина. Ее многоверстое однообразие
и страшная незаполненность вагона рождали ощущение грусти и необъяснимой
тревожности.
Проводница принесла хорошего чаю, я пристроился читать, но не читалось,
и тогда я вспомнил, как мечтал отоспаться в вагоне. Тут же стало клонить в
сон, я, не задерживаясь, разобрал постель и действительно сразу уснул - как
провалился.
Я не сам проснулся - меня разбудили.
Кубическая комнатка купе была слабо освещена только летящей за окном
белой равниной... Стояла тишина, колеса постукивали мягко, не нарушая ее, а
лишь убаюкивая плавной скоростью. Со стороны любителей станционных пробежек
не доносилось ни звука. Зато за другой стенкой явственно слышалось пение.
Оно было приглушено перегородкой и ходом экспресса, иначе бы казалось даже
громким. Поющие не сдерживали себя, они полагали, что стенки надежно
ограждают их от постороннего слуха.
Двое вели низко, а один шел на пределе, невозможным фальцетом, - я
почему-то решил, что это был старик. Слова не доносились совсем, но они
безусловно присутствовали. И это непрерывное пение было исполнено такой
безысходной печали, такой волчьей острожной тоски, что мне стало не по себе.
Я лежал на спине, мучительно вслушиваясь, стараясь разобрать слова. Я
был уверен, что пение вот-вот оборвется. Но оно непостижимым образом все
длилось и длилось, как длится зимняя ночь, как поет за окном вьюжный ветер.
Я устал и старался уснуть, и, может быть, засыпал на миг, и вновь
пробуждался, а они всё пели, и их пение все не утрачивало первоначальной
наполненности и боли.
А экспресс мчался по нескончаемой снежной равнине, и я уже знал, что
никогда не забуду эту ночь.
Я не заметил, как заснул, и открыл глаза при полном свете дня. Дверь
первого купе была, как обычно, плотно прикрыта, зато другие мои соседи
невозмутимо и молча стояли в коридоре у окна.
Потом была остановка, и в вагон, держа легкий саквояжик, поднялся
краснолицый с мороза человек в железнодорожной форме, а следом - несколько,
тоже в форме, провожающих.
- Помести, чтоб не одному, одному скучно! - громко и весело сказал он
проводнице.
Проводница была должной выучки, из-за его плеча вопросительно глянула
на меня, я кивнул, и через мгновение один из провожающих резал на столике
красную рыбу, а другой нес стаканы, опустив в них пальцы, не показывая, что
торопится.
Разлили водку, гремя о стекло стаканов горлом бутылки, - не спрашивая,
налили и мне, выпили за удачную дорогу и ссыпались на перрон, пропустив
навстречу возвращавшуюся с прогулки пару.
Мой новый сосед оказался человеком общительным, и через несколько минут
мы уже говорили обо всем на свете - о войне, о молодости, о футболе. Потом
мы пошли в ресторан, а когда вернулись, он взялся за "огоньковский"
кроссворд, то и дело привлекая и меня, шумно радуясь каждой удаче.
Экспресс шел так же ходко, но по местам куда более заселенным. Пения за
стенкой я больше уже не слышал - то ли оно не повторялось, то ли я спал
спокойней и глубже.
Ну что бы я мог рассказать сейчас попутчикам об этой дороге, об этой