"Борис Васильев. Александр Невский " - читать интересную книгу автора

ответил Чогдар. - Но думать могу, потому что пять лет проскакал рядом со
стременем самого Субедей-багатура. И я думаю, что эта война не против твоих
земель.
- Но Батый привел тьмы-темь именно сюда, в за-лесские княжества! Как ты
это объяснишь, опираясь о стремя своего Субедея?
- Насколько я понял из рассказов их проводников бродников, Бату-хан
привел на твои земли всего три тумена. Тридцать тысяч конников.
- Не верю! - Ярослав с силой ударил кулаком по столу, подпрыгнули чаши,
пролилось вино из кубков. - Чтоб тридцать тысяч смогли в два зимних похода
пожечь Рязань, Владимир, Суздаль, Москву и еще десять городов? Да еще
разбить моего брата на Сити? Не верю!.
- Они умеют воевать, - чуть улыбнулся Чогдар. - Они никогда не ждут
противника, а бросаются в бой первыми, выпуская тысячи стрел. Но и эта
атака - всегда видимость. Субедей-багатур учил, что победа достается тому,
кто обошел противника и замкнул кольцо. Бату-хан шел через твои земли,
великий князь, чтобы замкнуть кольцо в войне с половцами.
- И это тебе наболтали бродники? Чогдар чуть пожал плечами:
- В твоей земле нельзя пасти конские табуны. Зачем степняку земля, если
по ней нельзя кочевать?
- Значит, Батый шел к половцам в тыл?... - Ярослав вздохнул, горестно
покачав головой - Ты подтвердил мои мысли. Я тоже считал это набегом и
умолял моего брата без боя пропустить татар. Но он был очень горд, упокой,
Господи, его мятежную душу...

4

Во время позднего застолья разговор не сложился так, как хотелось
Ярославу, а потом вообще ушел в сторону, утеряв смысл воинской беседы, и
князь был им недоволен. Может быть, поэтому и спал плохо, хотя никогда на
бессонницу не жаловался, да и в молельне часто впадал в дрему. А. тут сон
вообще пропал, и мысли, горькие и тревожные, в безостановочном хороводе
кружились и кружились в затуманенной усталой голове.
Кружились вокруг одного и того же, хотя князь изо всех сил старался не
думать о том, что более всего тревожило его душу. Новость, ради которой Ярун
пришел к нему, ошеломляла, беспокоила и мучила настолько, что Ярослав долго
не решался коснуться ее, потому что раскаленной до белого каления
представлялась она. У него было много сыновей, смелых и веселых, задумчивых
и безмятежных, горячих и уравновешенных, но живших покуда в мире и согласии,
исполняя суровый отцовский наказ. Но объявился новый сын, рожденный от
незаконной любви, но - любви, а не похоти: уж он-то это знал точно, перебрав
несчетное количество как веселых, так и рыдающих. И Милаша рыдала поначалу,
а потом - полюбила, и он - полюбил, едва ли не впервые в жизни и полюбил-то
по-настоящему. А тут - литовцы...
А тут - Ярун. Ярун не Милашу спас - их дитя он спас, почему и прощен
был сразу и навсегда. И сына он признал без колебаний, не мог не признать,
но одно дело признать, другое - найти ему место не в сердце своем - в
княжестве. А как на нового брата, да еще и незаконного, сыны посмотрят? Глеб
Рязанский в семнадцатом годе пригласил к себе в гости своих единокровных
братьев да всех и зарезал за братской пирушкой. Шесть человек зарезал, к
половцам сбежал, с ума сошел да и помер. А там и комета явилась копейным