"Борис Васильев. Александр Невский " - читать интересную книгу автора

бросал послов в темницу.
И тут с юга в Новгород прибыл князь Мстислав с хлебными обозами. Раздал
хлеб, а через три дня собрал вече и сразу же обратился к горожанам с весьма
воинственной речью:
- Оставим ли послов своих, братьев своих в заключении и постыдной
неволе? Да воскреснет величие Господина Великого Новгорода, ибо там
Новгород, где Святая София! Рать наша малочисленна и подточена голодом, но
Бог - заступник правых!...
Воинственность Мстислава объяснялась не только присущей ему бестолковой
отвагой. Путь его к Новгороду был извилист, и на этих извилинах он успел
договориться о помощи и со Смоленском, и со Псковом, а заодно наобещать и
Константину, обиженному отцом, что восстановит его права. Южные княжества
уже помирали медленной смертью, запутавшись в бесконечных братоубийственных
войнах, а здесь, на севере, Мстислав вдруг увидел возможность сокрушить
могущество Владимирского княжества под благовидным предлогом наказания
Ярослава и Юрия за новгородский голод.
Однако силы для этого предстояло еще собирать. И пока Мстислав ретиво
занимался этим, Ярославу донесли и о его речах, и о его приготовлениях.
Рассвирепевший Ярослав тут же приказал дружине выловить всех новгородцев в
окрестностях, заковать в цепи и отправить в Переяславль-Залесский, лишив
имения и товаров. И скорбная процессия скованных цепями двух тысяч ни в чем
не повинных людей поплелась сквозь снега, морозы и вьюги к месту далекого
заточения.
И все пришло в движение с обеих сторон. Вооружались ратники,
подтягивались союзники, точили оружие дружинники, и гонцы, нахлестывая
коней, мчались от князя к князю, от города к городу. Очередная
братоубийственная война уже тлела, разбрасывая искры взаимного недоверия и
ненависти.
А Ярун ничего об этом не знал, потому что крохотная усадьба, в которой
его приняли, как приняли бы сына, лежала в стороне от дорог. Он уже вставал
и даже начинал ходить, с трудом таская ослабевшие и будто совсем не свои
ноги, и первым делом навестил коня, который застоялся в конюшне, пока
выхаживали его хозяина. Конь был гладок и ухожен, радостно заржал, увидев
Яруна, и ткнулся мордой в его плечо. И если бы не Милаша, сопровождавшая
Яруна с первого его шага, он бы наверняка упал от столь крепкого
приветствия.
- Ему надо ходить, - сказала мать. - Так скорее дурная кровь очистится.
И они гуляли. По чищеным дорожкам усадьбы, по конюшням и коровнику, где
Ярун отдыхал, пока Милаша доила коров. А кругом уже пахло весной, синел,
оседая, снег, капало с крыш и восторженно орали петухи.
Странно, но они почти не разговаривали. Им нужно было только быть
рядом, смотреть друг на друга и ощущать растущую близость. Порою за весь
день бывало сказано два-три слова, и, как правило, Милашей, но однажды
уютный звук упругих струек молока, бивших в ведро, был нарушен Яруном.
- У меня ничего нет, кроме меча, - сказал он. - Разве еще слово,
которое даю с оглядкой, потому что не нарушаю. И один свет - ты, Милаша.
Ничего не обещаю, но буду служить князю Ярославу так, что он даст нам и
землю, и скот. Завтра я стану на колени перед твоим отцом и буду Богом
молить его отдать мне тебя, если ты согласна.
Тем же вечером Ярун торжественно опустился на колени перед родителями