"Борис Васильев. Живая очередь" - читать интересную книгу автора

достать? И кагору бы. "Араплы" он назывался, я все помню!
- Сделаем, - сказал Иван Степанович. - Для такого случая, Лидочка,
ничего не жалко.
Он хорошо знал все законы и постановления и неукоснительно, с
подчеркнутой старательностью соблюдал их во всех случаях жизни. Это был его
собственный способ борьбы с повсеместно укоренившимся разгильдяйством и
наглым ничегонеделанием: Иван Степанович личным примером как бы укорял и
стыдил всех тех, кто позволял себе не исполнять, нарушать и обманывать. И
чуточку гордился этим своим личным вкладом в общее дело.
Но просьба жены требовала официальных разрешений, чтобы это не
выглядело нарушением. Конечно, никто не объявлял сухого закона, и все же
Иван Степанович терзался, не нарушает ли он тем самым... Но ответ могли дать
только в официальном учреждении, и он, взяв старое, пожелтевшее
свидетельство о браке, пришел в загс.
- Видите ли, тут такое деликатное дело. Мы с супругой хотели бы
отметить...
- Это сорок лет получается? - почему-то с невероятной брезгливостью
спросила молодая сотрудница. - Ишь, чего захотели. Положено пятьдесят, и
ждите.
- Но... десять лет ждать, могу и не дожить, - вдруг заискивающе сказал
Иван Степанович, но девица перебила:
- Вот если кто из вас помрет, то по свидетельству о смерти могу дать
разрешение на десять бутылок водки.
- Не нужна нам водка. - Иван Степанович чувствовал собственную
угодливую интонацию, негодовал, но сменить ее не решался. - Нам бы
шампанского и кагору "Араплы". Так, для памяти...
- Араплы! - презрительно повторила девица. - У нас нет никакого кагора
с шампанским, а есть алкогольные единицы. Доживете до своей золотой, и я вам
лично десять единиц...
- Я понял, понял, хорошо! - вдруг суетливо и виновато заговорил Иван
Степанович, взял свидетельство и вышел из загса с большой поспешностью.
Конечно, его неприятно кольнуло, что сотрудница так бестактно намекала
на их невеселый возраст, делая это с особо настырной бесцеремонностью. И все
же не это было самым обидным. Зависимость - вот что оказалось нестерпимо
оскорбительным. Глупейшая зависимость от скверного настроения, каприза,
дурного характера, сиюминутной обиды тех, от которых зависело, дать ему
право исполнить просьбу жены или - не желаю, и все! - не давать такого
права. "Господи, ведь я же и тогда непьющим был, - с глубокой обидой думал
Иван Степанович. - А теперь к алкашам приравняли. На пенсии, на старости
лет..."
Да, никто больше не посылал последнюю свою картошку на чужой праздник.
Никто...
А праздник все равно должен был состояться непременно таким, каким
хотелось видеть его Лидочке - располневшей, усталой, одышливой. А хотелось
ей, чтобы на праздничном столе в честь сорокалетней годовщины ее великой
радости стояли две бутылки - бутылка шампанского и бутылка кагора "Араплы",
которых ни она, ни ее Ванечка заведомо не тронут, поскольку это им давно уже
запретили врачи. Но тронут их дети. По глоточку, как причастие. И непременно
все трое.
А идти было некуда. И жаловаться не на кого. Потоптался Иван Степанович