"Борис Васильев. Живая очередь" - читать интересную книгу автора

возле загса, повздыхал, кое-как зализал ссадину в душе своей и решил сходить
в последнюю инстанцию, которая еще занималась нуждами и правами фронтовиков.
- Ты что это, Костырев, постановление общего нашего собрания, которым
мы на историческое решение откликнулись, позабыл? - с упреком спросил его
председатель городского Совета ветеранов. - Мы же единогласно решили, что
негоже участникам Великой Отечественной войны без очереди получать водку. Не
к лицу это нам, которые всегда, с ранней юности громко откликались. Да ты же
помнишь!
- Помню, - удрученно согласился Иван Степанович. - Но тут такой случай.
Сорокалетие свадьбы фронтовика с фронтовичкой. Может быть, в порядке
исключения, а?
- Тем более! - воскликнул председатель. - Два фронтовика вдвойне
повышают ответственность, какие тебе еще исключения? Это ж позор, если
вдуматься, а не исключение. Форменный позор всем тем, кто кровь свою...
- Верно, верно ты говоришь, правильно, - торопливо забормотал Костырев,
вставая. - Виноват, признаю свою ошибку. Счастливо оставаться.
Лидия Петровна и Иван Степанович числились "на заслуженном отдыхе", то
есть с раннего утра стояли в разного рода очередях, таская в дом то, что
удавалось выстоять, что, на их счастье, "выбросили" в продажу и что они
успели ухватить. Их семье еще очень повезло, и все кругом завидовали им
тайно или явно. А повезло потому, что они имели два удостоверения ветеранов
Великой Отечественной войны, и хоть отпускали по этим удостоверениям мало,
они и эту малость получали в двойном размере, а значит, в глазах всего
многоквартирного блочного дома жили припеваючи, то есть так, как - в чем
были уверены все жильцы - живут только в Москве. В той самой легендарной,
ломящейся от продуктов Москве, из которой оказавшиеся там привозили сумки,
набитые мороженым мясом, безвкусными сосисками и осклизлыми колбасами в
целлофановой упаковке.
- Ну, Москва живет! - вздыхали. - Постоять, конечно, приходится, но
сами-то москвичи в очередях не стоят. Им, говорят, заказы на дом развозят.
Ну все, что только душа пожелает - на дом!..
Костыревы в Москву не ездили и разговоров подобных не опровергали, хотя
относились к ним неодобрительно. А Иван Степанович имел собственную теорию,
которая как бы сглаживала уж чересчур бросающуюся в глаза несправедливость:
- В Москве иностранцев полно. Что они о нашей державе там у себя
напишут, если в магазинах будет, как у нас? Клевету они напишут. И вот,
чтобы не было у этих заграничных писак почвы для клеветы, мы и свозим в
столицу все, что имеем.
А с винной эпопеей произошла какая-то странность. Поначалу практически
все искренне приветствовали борьбу за трезвость и радовались, ощущая первые
результаты этой борьбы. А они были: перестали пить на производстве, в
подворотнях, на улицах и просто так. Прекратилось пьяное бахвальство, в
парках, кинотеатрах и даже на танцплощадках стало вполне пристойно, и матери
перестали дрожать за дочек. Город трезвел на глазах, милиция энергично
хватала любого, от кого хоть чуточку попахивало, а по вечерам молодые
женщины уже отваживались гулять по главной улице. Утихли вопли и драки,
меньше стало матерщины, и городские власти с удовлетворением констатировали
заметное снижение преступности. И это было правдой, но некий червячок уже
начал подтачивать трезвое благополучие города.
Беда заключалась в том, что резкое сокращение продажи винно-водочного