"Людмила Васильева. ...И двадцать четыре жемчужины " - читать интересную книгу автора

прежняя.
- Но я стригся у самого Гоши... Он участник конкурса...
- Это не к вашему лицу, вам эта стрижка не идет. - Тоня рассмеялась. -
Ох уж этот Гоша, он, видно, с большим чувством юмора.
Иногда Эньшин доставал заказы на реставрацию или поправку настенной
живописи, но к такой работе Засекин серьезно не относился - росписи обычно
были неинтересные, небольшой давности.
Один из таких заказов свел Засекина с Анохиным. За несколько дней до
начала работы Эньшин сказал Евгению, что в ресторане нужно освежить росписи
и что вместе с ним будет работать художник, хороший живописец, но чтобы ни в
какие откровенности с ним не пускаться, особенно в отношении оплаты.
В день встречи с напарником Женька пришел принаряженный, побритый,
словом, "знай наших".
Ресторан был на ремонте. Высоченные потолки с лепниной побелены, люстры
закрыты чехлами, с настенных росписей лишь в одном месте снята клеенка: на
открытом куске гирлянды танцовщица в легкой одежде. Женьке она чем-то
напомнила Тоню. Он попытался представить ее среди студентов, подумал, что
вокруг нее, должно быть, крутятся многие и ей с ними интереснее, чем с ним.
Видно, она терпит его только из-за дел, в которых приходится участвовать по
поручению Семена.
От этих дум Евгений огорчился и помрачнел. Таким и застал его Анохин.
Вместе они обсудили предстоящую работу, пригляделись друг к другу. Анохину
Засекин понравился сразу. Вскоре Женька отвлекся от невеселых мыслей и,
исполненный обычного доброжелательства, уже подбадривал Анохина, который без
всякой охоты взялся за этот заказ.
Работа шла споро. Женька присматривался к живописным приемам Анохина,
иногда и сам подправлял росписи - даже заслужил похвалу Павла. В перерыв они
вместе пошли обедать в соседнее кафе.
А после работы Женька пригласил порядком уставшего Анохина к себе
домой, обещал показать кое-что интересное. Жил он неподалеку, и Анохин
согласился. Засекин занимал небольшую комнатенку, метров десяти, в другой
комнате жили его мать и сестра-студентка.
Над тахтой, накрытой половиной старого, облезлого ковра, висела гитара.
На углу стола, заваленного и заставленного, - три женские фотографии.
- Артистки театра "Ромэн", - пояснил Женька, - это мой друг оставил.
Он сгреб фотографии, бросил на полку. Пошарил за тахтой, вынул сверток,
оказавшийся старинным пистолетом с украшениями чеканкой по металлу. Пистолет
был без курков, но Женьку это не огорчало: он вскидывал его, прищуривал
глаз, отступал назад с вытянутой рукой. Этот бесшабашный малый определенно
вызвал симпатию у Анохина.
- Борька добыл наконец. Сколько времени обещал. Теперь мой! Хороша
штука? Похоже, времен Пугачева. От сестры хороню. Такая проныра, всюду
пролезет. Еще увидит и хай поднимет. Мать у меня мягкая, а Верка прямо черт
с рогами. Только и жучит меня: недотепа, неуч, недоросль и всякие другие
слова... но девка головастая, повышенную стипендию получает. Мои ребята ее
уважают, даже ухаживают. Вот смех! Кому только такая праведница достанется?
Уж вышколит, это точно. Я, знаешь, избегаю с ней связываться. У нее язык что
жало змеиное... Ну ладно, хватит про нее. Я вот что, Паша, хотел спросить:
чего ради такую чепуховину делаешь там, в ресторане? Ты же член МОСХа.
- За кооперативную квартиру никак не рассчитаюсь, вот и взялся.