"Людмила Васильева. ...И двадцать четыре жемчужины " - читать интересную книгу автора

- На чье же имя писать?
- Об этом я подумаю... пока напиши суть, как тебя ущемляют, как
бедствует семья - словом, все. И поострей, резче - на такое письмо и реакция
будет быстрой. Не забудь отметить, что и в отношении творчества есть
притеснения.
- Как писать-то? В форме заявления с просьбой или просто о своем
житье-бытье?
- Не просьбу, а требование. Чтобы тебе и другим работникам искусства
создали нормальные условия для жизни и творчества.
- Но это же необоснованно. Нет, никуда я писать не буду. Вы мне заказ
поскорее устройте. Это будет лучше.
- Ну вот, скажи мне, Рудиков - художник? Знаю, скажешь "нет", и
большинство художников так считает. Но он пробивной. Знает уязвимые места
тех, кто заказами ведает. Ох как он хорошо знает их слабости и на этом
играет! А что художники его презирают, ему наплевать. Таким, как Рудиков,
незаслуженно обеспеченная жизнь, кругленькая сумма на сберкнижке. Думаешь, у
нас таких мало? Денежки, что тебе бы шли, в свой карман эти типы загребают.
А ты прозябаешь, с хлеба на квас перебиваешься, голытьба. Боишься слово
правды сказать.
- Какой правды? Я еще ничего такого не создал, чтобы претендовать...
- Глупый! Да одна твоя "Женщина за столиком" не уступит Ренуару, если
хочешь знать... Одна эта вещь стоит персональной выставки Вадима Шевелева,
который гору денег за нее огреб. Ты квартиру его не видел? Музей! А какой он
художник? Сопли в рамках, а не живопись. Зато руководит закупкой. Даже
статьи о нем печатают.
- Да мне-то что?.. Не тот мы разговор затеяли.
- Э, трудно говорить с тобой, правду не хочешь видеть.
- Да этими разговорами не решишь каких-либо проблем. Все это болтовня.
- Хорошо. Познакомься вот с этим.
Эньшин развернул перед Павлом лист с отпечатанным на машинке текстом с
несколькими неразборчивыми подписями. В письме высказывались жалобы на
положение работников искусства. Но им недоставало конкретности, фразы были
обтекаемы и двусмысленны. Павел прочитал письмо дважды. С частью
перечисленных недостатков можно было согласиться, но о большинстве
говорилось в самой общей форме, и вся эта петиция вызвала у Анохина совсем
не ту реакцию, на какую рассчитывал Эньшин. Он предложил Анохину подписать
письмо.
- Да что вы? При чем здесь я? Такие послания я не признаю, и нечего
воду мутить. И при чем вы, вот вы, Семен Михайлович? Вам-то на что
жаловаться? На бедность? Зажимают ваши творческие способности?.. Странно
очень...
- Довольно, - оборвал его Эньшин. - Я тебе сейчас убедительно докажу,
кто из нас ведет себя странно.
Эньшин пошел на кухню, и вдруг Павел услышал свой голос. Услышал четко
весь разговор, что происходил прошлый раз у Эньшина, все свои возмущенные
высказывания.
Это было настолько неожиданно, что он, не проронив ни слова, дослушал
запись до конца. И только тогда ему стал ясен смысл провокационных вопросов
и реплик, подброшенных ему Эньшиным во время того разговора.
- Ах, сволочь... - рванулся было к нему Павел.