"Ирина Николаевна Васюченко. Деточка Незнамова и все такое прочее " - читать интересную книгу автора

кому сказано? Вы куда?
Высунулась голова. Дергается. Люба? Чего это она? Не плачь, вечно ты...
Где-то на груду металлических игл с тошным звоном осыпаются еще иголки,
тонкие, острые, перестаньте сыпать, сволочи, Любы нет, и белого нет, черное,
падать в черноту сладко, тихо...
Когда он снова очнулся, блеклое пятно, плавающее вверху, оказалось
потолком, а кривой скверный предмет, подвешенный на его фоне, - ногой. Эта
громадная в наворотах марли конечность смотрелась отчужденно, до него не
сразу дошло, что нога его собственная. "Какого хрена?" - взъерепенился бы
он, да пороху не хватило. Свет лампы тупо даванул на глаза, опять зазвенели
иголки, Новый год, в железном лесу родилась железная елочка, что вы мне
подсунули, куда я с этим скелетом, она со смеху умрет...
Очухавшись в третий раз, он, наконец, сумел просипеть сакраментальное
"Где я?" и с грехом пополам осмыслить полученную от тетки в белом халате
информацию о том, что в травматологии, где ж еще, будто сами не видите,
осторожней надо быть, а то лезут черт-те куда, потом жалуются, вот и жена
обревелась вся. От последнего сообщения его пробрал холод. Обревевшаяся
Юлька не укладывалась в сознании. Подыхает он, что ли?
- Как я... сюда..?
- На "Скорой", а ты что думал? - тетка перешла на "ты", и то сказать,
кому охота церемониться с типом, которого и так чуть ли не вниз головой
подвесили. - Пустим твою, больно приставучая, вот она тебе все и
разобъяснит. На десять минут, потом выгоню, не жалуйтесь!
Когда Люба, Ксюша и Боб ворвались в палату, он почти не удивился. На
удивление тоже не хватало сил... ну да, все понятно... то есть не все, но
понятно, в бесчувствии любая фигня может привидеться... Значит, ничего не
было, вот оно как, не было, еще бы, да и быть не могло...
- Я же тебе говорила, не вставай на тот стул! Ты никогда меня не
слушаешь...
- И вот пожинаешь плоды! - на узеньком подвижном личике дочери
изобразилась ну такая неутешная скорбь, что от сердца разом отлегло: если бы
родитель отдавал концы, маленькая поганка, будем надеяться, все-таки
поумерила бы резвость.
- Ничего не помню.., - прошелестел, морщась от боли. Сознание
прояснялось, зато и она грызла все сильнее - в колене, в правом боку, но
хуже всего в голове, мать ее! - Какой стул?
Последовавшие за тем известия явились для него полнейшей
неожиданностью. Он вешал новую штору, - что значит "какую?", вместе в
Пассаже выбирали, забыл? - стул у окна со слабой ножкой, надо было другой
взять, всего-то в двух шагах, руку протянуть, нет, поленился, вот и
пожалуйста, головой о подоконник, подошва за батарею зацепилась... При одном
воспоминании Люба завсхлипывала, засморкалась, фонтанчик ты мой милый,
смотри-ка, я о тебе соскучился... обо всех вас... а дети-то подросли, ведь
как давно... постой-постой, с чего бы им подрастать?...
Вдруг послышался голос, явственный, почти видимый, он тягуче,
пленительно выплывал из жабьего утомленного рта:
- Частичная амнезия на почве травмы...
Превозмогая внезапную тошноту, он процедил:
- Когда это случилось?
Вчера. Ничего себе... Стул, штора, дюзнулся башкой... Хорошо дюзнулся: