"Букет для будущей вдовы" - читать интересную книгу автора (Русанова Вера)

Глава третья,в которой я успеваю выдвинуть несколько версий, попасть под подозрение и узнать о себе много нового, удивительного и чрезвычайно неприятного.

Лехино "сейчас", естественно, растянулось аж на пятьдесят четыре минуты! И все это время я просидела под пальмой в холле, уже накинув на плечи полушубок и поставив на колени пакет со своими непрочитанными книжками, неразгаданными кроссвордами и пустой банкой из-под морковного салата. Мне почему-то казалось, что панические настроения стаей перепуганного воронья до сих пор должны реять над профилакторием, но, как ни странно, все потихоньку успокаивалось. Никто не бился в истерике, не привинчивал к дверям палат стальные засовы, и даже нервный господин Лесников больше не ахал и не стенал в своем номере. Но, самое странное, никто, кроме меня, похоже, не собирался "эвакуироваться"! Тетя Таня готовила обед, по коридору цокала каблучками медсестра Наташа, сменившая ту самую толстуху, которая проворонила убийство. Когда Наташа спустилась на первый этаж, скользя маленькой ладошкой по мраморным перилам, я, как бы между делом, поинтересовалась:

- А что, профилакторий точно уже закрываться не будет?.. Ну, в связи со всем этим?..

- Не только не будет.., - она сунула обе руки в карманы белого халатика, выудила из одного какую-то бумажку, взглянула на неё безо всякого интереса и опустила обратно, - но ещё и свободные места обещают по тридцатипроцентной стоимости распродать. В рекламных целях.

- По-моему, у вас сейчас така-а-я реклама!..

- Вот то-то и оно! Поэтому дирекция решила срочно предпринять чрезвычайные меры... Народу на халяву набежит целая туча, а зарплата у нас будет такая же!

- Вы думаете, набежит? - неподдельно изумилась я. - После такого?!!

- Ну, а что теперь? - Наташа пожала плечами. - Если одну в подъезде прибили, а второго в гараже, то что теперь - домой не заходить и на машинах не ездить?

Возразить на это было нечего. Оставалось только глубокомысленно кивнуть, достать из пакета "Чужое лицо" и, поудобнее завернувшись в полушубок, начать читать. Самое странное, что у меня, действительно, больше ничего не болело. "Стрессотерапия" подействовала лучше всяких инъекций и лечебных ванн.

Вскоре на крыльце профилактория нарисовался Леха. Без шапки и в расстегнутой куртке. Он остановился у стеклянной стены, тревожно и подозрительно, как секьюрити какого-нибудь крупного босса, оглядел вестибюль, заметил меня - живую и здоровую, и, успокоенный, толкнул дверь.

- Ну, какой же ты все-таки гад, а?! - вместо приветствия начала я. Ты же знал. Ты же все знал! И все равно приволок меня сюда!.. Да я бы на твоем месте в спешном порядке родственников из этого замечательного места эвакуировала, а не вояжи на лыжные базы организовывала!

- Жень, но я ведь даже подумать не мог, - жалостно забормотал он, пытаясь одновременно стряхнуть со своих волос снег и нежно стиснуть мою руку. (Половина снега, естественно, летела при этом мне в лицо, другая мне же за шиворот). - Я даже подумать не мог, что ты опять влезешь в уголовную историю! Михайловск не такой уж маленький город, вероятность была не то что нулевая - минусовая!!!

- Подумать, видите ли, он не мог!.. А надо было! Думать иногда полезно...

Фразу я не договорила и поспешно закашлялась, потому что испугалась, что Леха придерется к словам и ответит что-нибудь типа: "Прости, позабыл, что тебя на криминал тянет, как кошку на валерианку!". Но, видимо, он был слишком обескуражен и расстроен случившимся, и поэтому отвлекающий маневр удался - Митрошкин лишь виновато вздохнул и взял с моих колен пакет с банкой и книжками.

А солнце в белесом зимнем небе сияло так ярко, что ломило глаза. Заснеженные верхушки сосен едва заметно покачивались. Утоптанный снег под ногами хрустел и переливался тысячами крошечных искорок. Следов на тропинке было множество, и я вдруг подумала о том, что ночью быстрой серой тенью по этой самой тропке проскользнул убийца. Куда он отсюда пошел? К шоссе? Или, может быть, к лесу, темнеющему в каких-нибудь ста метрах за больничной оградой? Кстати, именно в этом леске располагалась лыжная база, при одном взгляде на которую (по словам Лехи, разумеется!) владельцам лучших альпийских курортов полагалось падать в обморок от зависти, а счастливым гостям Михайловска - от восторга. Понятное дело, теперь мое желание осматривать достопримечательности этого милого городка никак нельзя было назвать горячим.

Храня гробовое молчание, мы с Митрошкиным прошли мимо белого корпуса хирургии и пищеблока, обогнули желтое одноэтажное здание непонятного назначения и вышли к воротам, за которыми стояли знакомые обшарпанные "Жигули". Леха сел на водительское место, открыл вторую дверцу изнутри и кинул мой пакет на заднее сиденье.

- Ты, конечно, можешь мне не верить, - пробормотал он, как только машина, подозрительно чихнув, тронулась я места, - но я и сам толком ничего не знал. Сегодня утром уже мама рассказала, после того, как ты позвонила... Да-а-а! Дела у них тут творятся! Все боятся, все трясутся, детей в школу провожают и из школы встречают.. Ну, тебя уже, наверное, ввели в курс дела?

- Ввели, - коротко ответила я, с содроганием вспомнив красный прозрачный виноград на груди Галины Александровны.

- Что у вас там произошло-то? Ты толком объясни!

- "Что"-"что"!.. Женщину пожилую убили. Говорят, что задушили подушкой. И виноград рядом с телом оставили... А мы с одной тетушкой как раз к ней вчера в гости ходили. Прямо перед тем как спать ложиться. Вот.

Митрошкин досадливо покачал головой, вытащил из кармана куртки пачку сигарет и прикурил, на секунду сняв правую руку с руля и чиркнув зажигалкой. Я подняла воротник полушубка, хотя в салоне было тепло, и снова уставилась на дорогу.

- А чего вас к ней в гости понесло?

- Да так.., - про штопор и, особенно, про бутылку вина с виноградной гроздью на этикетке говорить почему-то не хотелось. - Просто зашли по-соседски. А утром та самая тетушка, которая со мной была, её и обнаружила. Ножницы маникюрные хотела отдать.

- И ты тоже видела? - слово "труп" Леха вслух произносить не стал, но и так все было понятно.

- И я, - я кивнула. - Самое странное, что эта Галина Александровна такая заурядная тетка была. Немолодая уже, крашенная. Вроде бы культурная, но, знаешь, из тех, которым вечно все вокруг не нравится: и медицина плохая, и пенсии не платят, и в правительстве - сволочи... Кому она мешала?

- Что значит, "кому мешала"? У маньяков своя логика. Пусть в ней психиатры разбираются. А мы с тобой, наверное, в Москву завтра махнем, да?.. Я вот думаю: может, правда, мать с бабкой пока отсюда забрать? Поселю их в своей комнате...

Дальше он заговорил про то, что нам можно будет это время пожить вдвоем, если я, конечно, не возражаю, про то, что в театре скоро начнут раскидывать по мизансценам "Антигону", про то, что меня, возможно, введут во второй состав... Я почти не слушала. Мысль, вертящаяся в голове, казалась абсурдной, но отогнать её, как ни странно, не получалось.

- А я вот думаю: что, если это был вовсе не маньяк?

- Чего? - Леха повернулся ко мне слишком поспешно, не заметил какого-то ухаба на дороге, и мы оба подпрыгнули на своих сиденьях, едва не вписавшись головами в потолок. - Что ты там сказала?

- Ты только не смейся сразу...

- Вообще-то, тема такая веселая, что я еле сдерживаю гомерический хохот!

- Леш, правда, перестань!.. Просто кое-что мне кажется странным.

- Что например?

- Например, - я закинула ногу на ногу и принялась сосредоточенно разглаживать на коленях мягкие полы своей "лисы", - то, что Галина Александровна вчера совершенно конкретно сказала, что какой-то её близкий знакомый занимает в профилактории важную должность. А сегодня никто из персонала не признался в том, что знал её до начала сезона.

- Ну, может ты просто что-то неправильно поняла?

- О! И ты туда же! Милиция вот тоже предполагает, что мы обе с Викторией Павловной или тупые или глухие.

- Так это ещё кто-то кроме тебя слышал?

- А моим словам доверять, по-твоему, уже нельзя?

- Жень, я не то имел ввиду, - Леха поморщился и выкинул в форточку окурок. - Просто когда двое свидетелей...

- Да вашей милиции хоть двое, хоть трое, хоть миллион! У них же готовый, удобный ответ: "Или вы её не поняли, или она просто болтала, чтобы повысить свой авторитет среди пациентов"!.. Тебе это чушью не кажется? Скажи честно!

- Если честно, то я не очень понял...

- А не надо ничего понимать, тут ничего хитрого нет! Просто по психологии не сходится - и все! Одно дело, когда бабушки восьмидесятилетние в больнице лежат, которым больше делать нечего, как таблетки пересчитывать и смотреть, кому сколько мяса в порцию положили, а другое дело профилакторий, где за свое лечение люди платят наличные денежки. Здесь же никаких привилегий ни для чьих знакомых не предусмотрено: заплатишь меньше - будешь жить в двухместном номере, заплатишь больше - в одноместном. Из-за того, что твой троюродный дядя учился в одном классе с медсестрой, тебе вне очереди укол не поставят!

- А что, бабушки в больницах рассказывают про знакомства с врачами, чтобы им уколы без очереди ставили?

- Да нет! - я отчего-то начала злиться. - При чем тут уколы? Не знаю, как тебе объяснить... Просто системы ценностей разные у бабушек и у людей, которые отдыхают в профилактории. Понятно, если бы она, например, сказала: "Мой близкий знакомый - муж какой-нибудь там Ирины Аллегровой". Тогда бы да - мы прониклись и запомнили. А тут что? Кто-то в профилактории занимает какую-то важную должность! Да, какое мне дело до местных докторов? И, главное, ещё сказано так неконкретно... Понимаешь, как-то это слишком мелко для того, чтобы пускаться во вранье!

- Жень, ты не забывай один момент! - Леха дождался, пока на светофоре загорелся знак поворота, и свернул направо, направляя машину к широкому проспекту.. - Есть люди, которые врут как дышат - легко и естественно. И, что интересно, без крайней необходимости. Просто так!

Я помотала головой:

- Нет, здесь не тот случай! Не могу объяснить - просто чувствую и все!

- Ладно, пусть даже так! Пусть кто-то её знал, но по каким-то своим причинам решил в этом не признаваться. Допустим... Это все, что тебя настораживает?

За окном промелькнула "Булочная" с румяным калачом на вывеске, за ней - пятиэтажный дом с мозаичными дельфинами на бетонных панелях. Пейзаж становился узнаваемым. Я, как-то мимолетно подумав о том, что слово "настораживает" не совсем подходит для данного случая, в задумчивости закусила нижнюю губу. Мысли почему-то упорно не желали облекаться в слова, а если и облекались, то звучали так коряво, что даже мне самой начинали казаться абсурдными.

- Понимаешь, дело даже не в этом "близком знакомом", хотя и в нем тоже. Просто забираться ночью в больницу, где полно людей, для того, чтобы убить старую неинтересную тетку?.. Да, и потом маньяк у вас в Михайловске какой-то странный!

- Почему странный? - в Лехином голосе прозвучала едва ли не обида за родной город.

- Потому что!.. Потому что "стиль" мне его очень нравится. Гастрономически-сувенирный. То картошечка с семечками, то бильярдные шарики и курительные трубки. Все про эти знаки знают, но никто ничего понять не может... Тебе не кажется, что под этим "соусом" можно полгорода перекрошить и все на несчастного серийного убийцу свалить! Теща надоела? Топором её по башке и яичницу на грудь! Начальник заколебал? Ножом в живот и шахматными фигурками посыпать!.. Понимаешь, к чему я клоню?

- В общем, да... Только как-то все это очень смахивает на бульварный детектив. Или триллер какой-то буржуйский напоминает? Не помню...

- Да, причем тут детективы и триллеры? Ты мне ответь: я пока хоть что-нибудь нелогичное сказала? Если бы мне, например, надо было убить конкретную Галину Александровну, лучшего способа, чем "закосить" под маньяка я бы просто не нашла. У него ведь система, с одной стороны, сложная, а с другой - простая до безобразия! - я потихоньку начинала ощущать что-то вроде азарта. - Знаки, конечно, все непонятные, но ты подумай о том, как они чередуются? Картошка - трубка с бинтом - семечки кисть и бильярдные шары - виноград! "Съедобное - несъедобное - съедобное несъедобное - съедобное"!

- Игра такая в детском садике была, - Леха аккуратно объехал выбоину в асфальте и свернул во двор.

- Какая ещё игра?

- Ну, в "съедобное - несъедобное".

- Слушай, не путай меня, ради Бога! Я сама запутаюсь... Дело все в том, что надо быть просто дубиной стоеросовой, чтобы не понять, что после шаров и кисти, должно опять следовать что-то из еды. Из растительной еды! Была картошка - корнеплод, потом подсолнух - цветок, дальше может быть любой фрукт, овощ или ягода... Правильно ведь?

Митрошкин ничего не ответил. Просто спокойно нажал на тормоз и припарковал машину возле бетонного обледенелого бордюра. Обе руки сложил на руль, а подбородок на руки.

- Знаешь, что мне во всем этом не нравится? - проговорил он после нескольких минут молчания. - Энтузиазм, с которым ты полезла в это дело! Даже я, идиот, уже начал что-то с тобой обсуждать, выстраивать какие-то версии!.. Понимаешь, Жень, милиция ищет этого психа уже два месяца. Это их работа, и они её, как могут, делают. Тебя, скажи, это каким образом касается? Ты что - частный детектив или писатель? Или убили кого-то из твоих знакомых?.. Другая бы на твоем месте сидела и тихо радовалась, что милиции от неё больше ничего не надо, а ты тут Шерлока Холмса из себя изображаешь.

Теоретически сравнение с Шерлоком Холмом не было обидным, но я почему-то ужасно разозлилась. Молча толкнула дверцу, выскочила из машины и решительно зашагала вперед вдоль заснеженного газона - благо, знакомый дом с синими балкончиками виднелся в каких-нибудь тридцати метрах. Митрошкин тоже хлопнул дверцей, позвенел ключами и бросился меня догонять, шурша моим же пакетом.

- Терпеть не могу, когда со мной начинают разговаривать голосом мудрого педагога-наставника! - зло бросила я, когда он поравнялся со мной и попытался взять меня под локоть.

- Жень, дело не в педагогах-наставниках. Просто это тебе - не игрушечки и не логические задачки!.. Ты хоть понимаешь, что в эту ночь вполне могли убить тебя?

- Отстань! Не надо только меня пугать!

- А тебя, если не пугать, ты черт те знает во что влезешь.

- Ага! Кретинка! Олигофренка! Просто так, интереса ради, устраиваю тут игрища с маньяками... Я, между прочим, поступила благоразумнее всех ваших Михайловских пенсионеров. Кроме меня, если хочешь знать, ни один человек из профилактория не смотался!

- Смоталась и правильно сделала. И успокойся уже! Чего тебе неймется?

- Ну, неймется и неймется! - выкрикнула я с неожиданной для себя самой яростью. Воспоминания о спелом винограде, лежащем на груди задушенной Галины Александровны, о бутылке с точно такой же гроздью на этикетке, припрятанной в стенном шкафу, и, главное, о том, что про бутылку я следствию так и не сказала, вдруг нахлынули все разом, и мне сделалось до того дурно, что даже голова закружилась. - Ты-то что ко мне привязался? Тебя там не было, ты ничего не знаешь! А странного во всей этой истории, между прочим, "выше крыши"! Во-первых, этот знакомый, который так и не объявился, во-вторых, то что Галина Александровна так неопределенно сказала, что у неё в жизни очень многое связано с Михайловском, в-третьих, то, что она явно напряглась, когда говорила про то, что живет в Москве, и в-четвертых, то что у одной дамы из профилактория вчера была бутылка вина с точно такой же гроздью винограда на этикетке!..

Сама не знаю, зачем я все-таки заговорила об Алисе, тем более, в таком контексте? Никаких подозрений на её счет у меня, в общем-то, не было, мне даже почти удалось убедить себя в том, что злосчастная картинка на бутылке - всего лишь случайность... Наверное, просто хотела огорошить и озадачить Митрошкина. Но, вместо того, чтобы "огорошиться", он вдруг злобно поинтересовался:

- А дама эта что - из медперсонала?

- Нет, а что?

- Ничего-ничего! Просто думаю, до скольких "маньяков" мне подождать, прежде чем вызывать для тебя "психушку"? Сколько ты там уже насчитала? Доктор, который несчастную тетку по знакомству шлепнул - это раз, дама с бутылками и виноградом - это два... Ну, те полгорода, которые теоретически могли друг друга перекрошить и на маньяка свалить, пока оставим в покое...

- И меня вместе с этой половиной города, ладно? - буркнула я, распахивая дверь подъезда.

- Да, ради Бога! - обиженно заверил Митрошкин. - Делай, что тебе вздумается! Хоть маньяков вычисляй, хоть задержания проводи, хоть вместо собаки по следу бегай!

- Ты все сказал?

- Все!

- Ну, и прекрасно!

- Конечно, прекрасно!

Так, "мило" беседуя, мы поднялись до четвертого этажа. Леха нажал на кнопку звонка, демонстративно не глядя в мою сторону. Открыла бабушка и, увидев меня, немедленно запричитала привычным уже дребезжащим голоском:

- Ох, деточка! Ох, кровиночка! Вот уж встретили мы тебя, вот уж приветили, называется! Сначала в больницу угодила, а теперь вот и вовсе какой кошмар!

Я неопределенно качала головой, слабо улыбалась и потихоньку расстегивала крючки на полушубке. Митрошкин же, не успевший остыть после нашей перепалки, вдруг громогласно заявил:

- А чего ты, бабуль, тут плачешь, как на поминках? Вот она твоя "деточка" - живая и здоровая. И даже полная сил и энергии. Маньяка хочет ловить. Ждет - не дождется, пока её где-нибудь придушат!

На кухне тут же перестала греметь посуда. Елена Тимофеевна в ситцевом платье с короткими рукавами и кухонном фартуке в горошек быстро вышла в коридор.

- Типун тебе на язык! - произнесла она с чувством, уперев руки в бока. - Это что же, сына, у тебя язык такой поганый, как помело?! Она и так столько всего пережила, ещё ты тут всякую чушь болтаешь!.. Не слушайте его, Женя, проходите! Я пельмешек наделала. Мясо свежее, хорошее - вам можно покушать... Чувствуете-то себя, кстати, как? Ничего?

- Спасибо, все хорошо! - пробормотала я и пошла в ванную, чтобы вымыть руки. А Леха хлопнул дверью своей комнаты, сообщив, что идет переодеваться, и вышел только тогда, когда бабушка жалостно завздыхала в коридоре, что пельмени совсем остыли.

Пельмешки, кстати, были абсолютно классные, но обед все равно прошел в тягостном молчании. Бабушка и мама, как женщины тактичные, за столом об убийстве не расспрашивали. Митрошкин тихо злился и сметану на тарелку клал резкими шлепками, будто шпаклевку на стену. Я же потихоньку приходила в себя. Наверное, в самом деле, моя ненормальная активность была вызвана нервным шоком. И вот теперь эта обычная семейная трапеза, эти тарелки с розовыми цветочками и золотой каемкой, эти бежевые обои с едва прорисованными березовыми веточками постепенно возвращали меня к нормальной жизни. Мне уже не хотелось вычислять маньяка, да и, вообще, иметь какое-либо отношение ко всей этой истории. Не хотелось выискивать нестыковки и странные совпадения. Не хотелось думать о бутылках из-под вина, необъявившихся знакомых и убийствах, которые так легко маскировать под серийные. Мне хотелось обратно в Люберцы. В Москву. В театр.

Сразу после обеда я, извинившись, ушла в свою комнатку с односпальной кроваткой возле стены, легла, уткнулась носом в подушку и как-то незаметно заснула. А когда проснулась, за окном было уже темно, с черного неба смотрели частые звезды, а ноги мои были заботливо укутаны клетчатым пледом.

Минут через пять в комнате появился Митрошкин, присел на край кровати и сосредоточенно засопел, как делал обычно, когда хотел сказать что-то важное. Я не стала дожидаться, пока он заговорит, приподнялась, обвила его теплую шею руками.

- Жень, - он поцеловал меня сначала в висок, потом в краешек брови, потом быстро и как-то осторожно - в губы, - ты не злись... Просто мы все за тебя и так волновались, а тут ещё это убийство. И ты, как ребенок, честное слово!..

- Да все я понимаю. И лезть никуда не собираюсь... На душе только нехорошо как-то Вроде бы меня это дело никак не касается, и все равно...

Едва слышно вздохнув, Леха обнял меня за талию и, прижав к себе на несколько секунд, замер. Сердце мое тихонько екнуло и забилось часто-часто.

- Женька-Женька! Глупая, глупая, Женька! Это - не "нехорошо", это страшно. Так бывает, когда все уже кончилось... Все, правда, кончилось. Никаких кошмаров больше не будет. Я начну везде водить тебя за руку. Только, умоляю, не проявляй никакой оперативно-розыскной инициативы! Давай на этот раз обойдемся без неофициальных расследований?

Я кивнула и легонько прикусила мочку его уха. Однако, на душе все равно было как-то гадко: то ли, в самом деле, тяжко и болезненно, как десна после замораживающего укола, "отходил" запоздалый страх, то ли серой кошкой скреблось недоброе предчувствие...

- Женька! Женька моя! Женечка! - приговаривал Леха, опуская меня на кровать. - Давай ты больше не будешь делать и говорить всякие глупости и переберешься ко мне в комнату? Мама в курсе, она все понимает. Тем более, нам с тобой не по восемнадцать лет.

"Да, правда, не по восемнадцать", - с легкой грустью думала я и тут же сбивалась с мысли, вспоминая ту девушку, убитую возле хлебозавода, потом пожилую Галину Александровну, потом двух этих врачей и загадочного медика из профилактория, не сознавшегося в своем знакомстве с гражданкой Барановой. А Леха целовал меня, и мне делалось стыдно. И хотелось обо всем забыть, а, особенно, о розовом спелом винограде и солнечных бликах, отраженных в мертвых ягодах. Но легко сказать, "забыть"! Даже когда все внутри меня уже сладко ныло и рвалось тихим стоном с искривленных губ, на языке все равно ощущался мистический, страшный привкус виноградного сока...

А следующее утро началось со звонка в дверь. Митрошкин вскочил с кровати, перемахнув через меня, как через неодушевленный спортивный снаряд, быстро влез в белые спортивные штаны с синими лампасами и, топая, как слон, понесся к двери. В замке повернулся ключ, лязгнула защелка, послышался чей-то негромкий голос. Я в это время, не вылезая из постели, тянулась за своими джинсами и черной футболкой, висящей на спинке стула.

- Жень, - выйди в коридор на минуточку, - вдруг прокричал Леха. - Тут к тебе пришли... То есть, не то чтобы к тебе... В общем, выйди!

Я спешно оделась, кое-как причесалась, выскочила в прихожую и увидела рядом с Митрошкиным незнакомого молодого человека в обливной дубленке и светлой норковой формовке. Он смотрел на меня без каких-либо эмоций и машинально похлопывал себя по бедру темной кожаной папкой на "молнии".

- Мартынова Евгения Игоревна?

- Да, - я почувствовала неладное.

- Вам повестка из милиции. Распишитесь, пожалуйста, в получении и внимательно ознакомьтесь с тем, что написано на оборотной стороне.

Из своей комнаты уже выглядывала Елена Тимофеевна, придерживающая на груди трикотажный "леопардовый" халат.

- Как "повестка"? Почему? - сердце мое заколотилось часто-часто и неприлично громко.

- "Зачем" и "почему" - это вам там расскажут, - молодой человек расстегнул папку и вытащил белый прямоугольный листок. - Волноваться не надо. Вы вызываетесь свидетелем по делу об убийстве. Ничего страшного.

- Но я уже рассказала все, что знала! - попробовала защищаться я, на что курьер спокойно поинтересовался:

- Расписываться за повестку собираетесь, или как?

Пришлось подчиниться.

Когда дверь за молодым человеком закрылась, и стих звук его шагов на лестнице, Лехина мама торопливо просеменила ко мне по коридору.

- А что там на оборотной стороне, Женя? - тревожно спросила она, заглядывая мне через плечо. - Почему он именно на этом так заострил внимание?

Я перевернула листочек и, окончательно впадая в уныние, пробежала глазами убористый текст.

- Там, говорится, что если я не явлюсь, мне вышлют повторную повестку. А если не явлюсь и во второй раз, то приведут под конвоем...

Елена Тимофеевна глухо охнула и прикрыла ладонью рот...

Меня приглашали к следователю Карташову к трем часам. Но уже в два я была полностью собрана и сидела на диване в Лехиной комнате, нервно обкусывая краешки ногтей. Сам Митрошкин старался хранить вид веселый и невозмутимый. Пытался шутить - правда, в основном неудачно, и всячески "подбадривал" меня интересными историями "из жизни" о том, как убийцы настигали свидетелей преступления, и о том, как люди, сначала вызванные, как свидетели, в результате искомыми убийцами и оказывались. Какой-то бывший Лехин одноклассник работал в местной милиции, поэтому подобных "страшилок" в Митрошкинском арсенале было предостаточно.

В половине третьего я не выдержала и истерически заявила, что лучше буду дожидаться своей участи непосредственно перед кабинетом. Леха надел куртку, помог мне влезть в рукава крашеной "лисы", и мы вышли из квартиры, провожаемые тревожным взглядом Елены Тимофеевны и почти беззвучным шепотом бабули, проговаривающей какую-то молитву.

Михайловское отделение милиции находилось примерно в трех кварталах от Лехиного дома, поэтому до него мы дошли, естественно, пешком. Двухэтажное здание с покрытыми серой краской стенами и зарешеченными окнами не внушало никаких оптимистических чувств.

- Сиди тут и жди меня, - скомандовала я дрожащим голосом, оставила Митрошкина на лавочке возле входа, а сама толкнула плечом тяжелую деревянную дверь с заржавевшей железной ручкой. Если бы кто-нибудь в этот момент спросил, что, собственно, меня так пугает, я бы не нашлась, что ответить. Вроде бы ни в чем, кроме того, что умолчала про бутылку, я не виновата. Более того: на самом деле, никого не видела, ничего подозрительного не слышала и следствию ничем полезна быть не могу! А коленки все-таки противно дрожат, и в животе так холодно и пусто, как будто в больной зуб собирается залезть своими острыми инструментами неопытный стоматолог, только вчера закончивший мединститут...

Однако, следователь Карташов вовсе не был похож на стоматолога - ни на юного, ни на умудренного жизнью. Стильно подстриженный, с легкой темной щетиной на щеках, да, к тому же, одетый в черную шерстяную водолазку и серый костюм с некогда модным двубортным пиджаком, он напоминал, скорее, действующего премьера какого-нибудь драматического театра. Поздоровался он спокойным и ровным голосом, на стул у стены указал легким кивком головы. Я присела и отчего-то почувствовала себя спокойнее. Этот человек внушал мне гораздо больше симпатии, чем не в меру крутой "техасский рейнджер".

Карташов, тем временем, внимательно изучил мой паспорт, пролистал его сначала туда, а потом обратно, словно надеялся обнаружить между страницами папиросную бумагу с какой-нибудь шифровкой. Что-то записал на большом зеленоватом листе и задал первый вопрос:

- Если я правильно понял, Евгения Игоревна, вы прописаны в Новосибирске, а временно зарегистрированы в городе Люберцы Московской области?

- Да, все верно, - я с готовностью кивнула.

- А что вы делаете в Московской области, если не секрет?

- Не секрет, конечно. Играю в театре. Я - актриса по образованию, приехала в Москву попытать счастья...

- Все понятно, - Карташов едва заметно усмехнулся. - И счастье, видимо, улыбнулось?.. Ну, а у нас в Михайловске вы какими судьбами?

- А сюда я приехала вместе со своим... приятелем. Мы хотели встретить Рождество с его семьей, на лыжах покататься, отдохнуть...

- И как же зовут вашего приятеля?

- Митрошкин Алексей. Мы с ним вместе работаем... Скажите, а зачем меня, вообще, сюда вызвали? Я же ещё в профилактории рассказала все, что знала!

Следователь, однако, мой вопрос проигнорировал, быстро и как-то по-мышиному поскреб шею и уточнил:

- Значит, это он проживает по улице Плеханова 32, и в его квартире вы, на данный момент, остановились?

Непонятная тревога, отступившая было на задний план, снова стиснула мое горло.

- Да, я сейчас живу с ним, с его мамой и его бабушкой.

- Хорошо, Евгения Игоревна. Теперь вот на такой вопрос, пожалуйста, ответьте. Во время вашего пребывания в Москве пересекались ли вы каким-нибудь образом с погибшей Барановой Галиной Александровной? И, если пересекались, то когда и при каких обстоятельствах?.. Я понятно формулирую?

Теперь он смотрел на меня своими темными глазами очень внимательно и почти насмешливо. Мне же резко, просто в мгновение ока, разонравились и его импозантный вид, и трехдневная щетина, и дурацкий двубортный пиджак с дешевыми пластмассовыми пуговицами.

- Нет! Никогда я с ней не пересекалась, и увидела её здесь, в профилактории, первый раз в жизни.

- Вы уверены? - взгляд его ясно говорил: "Только не пытайся врать, поймаю - хуже будет, а я тебя обязательно поймаю!"

- Абсолютно уверена... Послушайте, я всего-то в Москве меньше полугода, никого там и не знаю толком - ну, кроме, конечно, ребят из труппы. Наверное, на самом деле, кажется подозрительным, что мы обе оказались из Москвы, и ещё я с ней, к тому же, разговаривала накануне убийства, но ведь это чистой воды случайность!

- А то что вы - единственная, покинули профилакторий в первые же часы после произошедшего - тоже случайность? Вы молоды, у вас, наверняка, здоровая нервная система, чего, судя по медицинской карте, не скажешь о желудке. В карте, кстати, указано, что поступили вы едва ли не в тяжелом состоянии. Что, наступило такое внезапное улучшение, что вы решили не продолжать курс лечения?

- Но мне, действительно, стало лучше.

- За два дня?

- Да... И потом, я ни за что не осталась бы там после убийства! Мне, вообще-то, только вчера утром про вашего маньяка рассказали, иначе я бы и в Михайловск ни за что не приехала!

- И, возможно, поступили бы разумно, - глухо, себе под нос, пробормотал Карташов. - Так значит, вы утверждаете, что до вашего заезда в профилакторий с Галиной Александровной Барановой не встречались, общих знакомых не имели и, вообще, познакомились только здесь, в Михайловске?

- Я вам уже говорила.

- Тогда будьте добры, скажите ещё кое-что: полное название вашего театра, его адрес и фамилию главного режиссера... В Люберцах, кстати, проживаете по улице Юбилейной?

Я побелевшими от страха губами пролепетала, что в Люберцах именно по улице Юбилейной и проживаю, что театр находится в пяти минутах ходьбы от станции метро "Новокузнецкая", и что фамилия режиссера - Мжельский. Мне уже представлялось, как милиция допрашивает престарелого Ивана Ильича на предмет моей благонадежности и склонности к серийным убийствам, а он, краснея и бледнея, клянет последними словами бедного Митрошкина и тот день, когда согласился принять меня в труппу.

- Ну, что же, - Карташов перевернул листок и подвинул его ко мне вместе с синей шариковой ручкой, - если вам больше нечего сообщить следствию, не смею задерживать...

"Рассказать или не рассказать про бутылку?" - промелькнуло у меня в голове. - "Рассказать или не рассказать? Алиске молчать обещала, она на меня рассчитывает... Фу ты, детский сад какой-то!"

- ... Ознакомьтесь, пожалуйста, и, если все верно, подпишите... А также постарайтесь в ближайшие несколько дней никуда не выезжать из Михайловска. Возможно, мы вас ещё вызовем.

- Зачем?

- Как свидетеля по делу об убийстве, конечно, - он невозмутимо поправил ворот своей шерстяной водолазки, кое-где посыпанный мелкими чешуйками перхоти. - И убедительная просьба: если вспомните и захотите рассказать что-нибудь важное, немедленно свяжитесь со мной вот по этому телефону.

Желтый бумажный квадратик с написанным черной пастой телефонным номером я взяла деревянными, негнущимися пальцами, на ватных ногах дошла до двери кабинета. Никто пока не хватал меня и не собирался сажать в тюрьму. Да и обвинений, собственно, никто не выдвигал даже в виде версий. Ну подумаешь, тоже приехала из Москвы! Подумаешь, сбежала из профилактория сразу после убийства (Черт бы побрал это мое трусливое благоразумие!) Однако, мне уже явственно мерещился запах тюрьмы, скрип нар и злые лица моих будущих сокамерниц - насмешливых, жестоких теток, посаженных сюда за самые настоящие убийства и грабежи...

Леха ждал, как и было приказано, возле лавочки, докуривая уже, наверное, десятую сигарету (во всяком случае, бычков у него под ногами валялось немерено). Заметив меня, он бросил окурок на снег и, сунув руки в карманы куртки, поспешил навстречу.

- Ну что? - его круглые карие глаза смотрели на меня с интересом и сочувствием.

- Ничего, - я дрожащими пальцами поправила берет. - Оказывается ваш Михайловский маньяк - это я! Или, на худой конец, я - тот самый коварный убийца, решивший закосить под маньяка. Во всяком случае, Галина Александровна - сто процентов моих рук дело. Я была знакома с ней ещё в Москве, а вот настигла только здесь. Ночью сделала свое черное дело, а утром по быстрому свалила из профилактория, потому что, в самом деле, зачем мне там было дольше оставаться?

- Подожди - подожди - подожди! Ничего не понял!

- И я тоже. Но следователь разговаривал со мной, как со злостным рецидивистом.

- Он что, тебя в чем-то обвинял? Так конкретно и сказал, что подозревает в убийстве?.. Это же бред какой-то!

- Ну, вообще-то, конкретно он ничего не говорил, но из Михайловска попросил пока не уезжать. Причем попросил убедительно и весьма настойчиво.

- Н-да.., - Митрошкин скривился и почесал затылок. - У тебя действительно талант попадать в истории... Знаешь, что мы с тобой сейчас сделаем? Я позвоню Олежке Селиверстову - ну, этому своему однокласснику, и попрошу узнать, что к чему, и что этот твой следователь из себя представляет.

- Микки Рурка потрепанного он из себя представляет, - я невесело усмехнулась. - А узнавать... В общем, я даже не знаю, надо ли узнавать... Помнишь, я тебе говорила про девушку с бутылкой? Ну про даму, у которой было вино с виноградом на этикетке? Так вот, мы с ней вместе это вино вечером распили, а утром я про бутылку никому ничего не сказала. Алиска попросила не говорить.

Леха, полезший было в пачку за новой сигаретой, замер и озадаченно склонил голову на бок. Постоял так с полминуты, глядя на меня с веселым ужасом человека, твердо уверенного в том, что инопланетян не бывает, и вдруг узревшего прямо перед собой "маленьких зеленых человечков". Потом челюсть его вернулась в нормальное положение, глаза пару раз сморгнули, а из горла вырвалось нечленораздельное сипение.

- Ну-у-у... Ты-ы-ы.., - за сипением последовал коклюшный кашель, а потом уже более осмысленное. - У тебя совсем, подруга, крыша уехала что ли? Какая ещё Алиска? Что значит, "попросила не говорить"?.. Я то, идиот, думал, что ты из любви к искусству в Шерлоки Холмсы подалась, а ты, значит, уже опять успела вляпаться?

- Да, никуда я не вляпывалась! Алиска - нормальная девчонка, и бутылка эта - чистая случайность... Просто если выяснится, что я что-то намеренно скрыла от следствия, будет ещё хуже... В конце концов, в чем они меня могут обвинить? В том, что я приехала к своему другу в гости? В том, что заболела?.. Улик-то против меня никаких нет.

- Во! Уже об уликах заговорили!.. Ну что ты за человек, а? Приехали, называется, маминого борща покушать и на лыжах покататься!

- Слушай, если тебе что-то не нравится, - мои плечи нервно передернулись, - я могу съехать от вас через час. Сниму здесь где-нибудь угол на неделю. Или в милицию переселюсь жить, раз уж я им так нужна, что мне даже из Михайловска выезжать нельзя.

- О! О! Давай теперь злиться и обижаться, - Леха обнял меня за талию и примирительно потерся холодным носом о мою разгоряченную щеку. - Уже и сказать ничего нельзя... Ладно, пошли домой - дома спокойно все обсудим. А Олежке я все равно позвоню: просто спрошу, что там и как.

И мы побрели мимо заснеженных деревьев и алюминиевых "ракушек" с амбарными замками, мимо крышек погребов, торчащих из-под снега, люками марсианских бомбоубежищ. В ближайшем же маленьком кафе Митрошкин в утешение купил мне стакан персикового сока и пирожное, и я с удовольствием поела, несмотря на, в целом, тоскливое настроение. Потом зашли в парк и покурили, сидя на спинке покосившейся лавочки (Елена Тимофеевна не знала, что я курю. Мне было как-то неловко в этом признаваться). В общем, постепенно, благодаря Лехиным стараниям, я успокоилась и, подходя к дому, уже не чувствовала себя такой несчастной.

- Все обязательно выяснится! - уже в сотый или сто пятидесятый раз уверенно повторял Митрошкин. - Они же просто обязаны всех допросить. Всех, кто мог хоть что-то видеть или слышать! Вот увидишь, и Алису твою, и Викторию Павловну, наверняка, вызывали. Виктории Павловне вашей, вообще, не позавидуешь: и труп обнаружила, и ножницы пообещала занести... Да нет, Женька, все будет нормально. Ну посидим здесь ещё несколько дней, ну побеседуешь пару раз со своим Карташовым. Надо только что-то решить с этой бутылкой... Вот дуры вы, девки! Сразу бы сказали - проблем бы никаких не было!

Я смиренно кивала, изображая воплощенную женственность и кротость, а про себя думала, что проблемы бы обязательно были - да ещё какие! Если моей временной регистрации даже не в Москве, а в Люберцах хватило для того, чтобы сделать меня чуть ли не подозреваемой номер один, то что уж тогда говорить о винограде на бутылке?! Нет, я очень хорошо - просто отлично понимала Алискино нежелание привлекать к собственной персоне повышенное внимание милиции.

- В кино сегодня пойдем! - продолжал, между тем, психотерапевтический сеанс Леха. - Ты давно в последний раз в кино ходила?.. У нас, между прочим, не хухры-мухры - три кинотеатра в городе! В каком-нибудь что-нибудь приличное да идет... Вот ответь мне, печальная, перепуганная женщина, сколько кинотеатров в твоих богом забытых Люберцах?

- Люберцы - не мои, мой - Новосибирск.

- Не-ет! Так мы не договаривались. Ты скажи, сколько в Люберцах!

- Не знаю. Сдаюсь... Признаю свое поражение, - я уже почти не слушала его и отвечала невпопад - со скамейки возле митрошкинского подъезда поднялась женщина, показавшаяся мне смутно знакомой. Она быстрым, легким движением отряхнула серую нутриевую шубу и явно направилась к нам.

- Причем тут поражение?..

- Подожди, Леша, - мои пальцы выскользнули из его руки. - Подожди, я, кажется...

Женщина, тем временем, приблизилась ещё на несколько шагов. И теперь я её узнала. Узнала близорукий прищур серых глаз и лихорадочный румянец, неровными пятнами проступающий на щеках. Узнала обесцвеченные тонкие волосы - правда, теперь не распущенные по плечам, а собранные на затылке в аккуратный узел. По Лехе она лишь скользнула быстрым взглядом, а вот на меня уставилась холодно и неожиданно зло.

- Евгения Игоревна, - губы жены нашего доктора Анатолия Львовича (а это была именно она) кривились так брезгливо, будто выговаривали "Жаба Змеюковна", - я бы хотела побеседовать с вами наедине. Думаю, что это так же и в ваших интересах.

- А в чем, собственно.., - начал было Митрошкин, но я прикрыла глаза в знак того, что все нормально, и нам, действительно, нужно поговорить. О чем будет беседа, я ещё не знала, но интуитивно чувствовала, что ничего особенно приятного не услышу. События начинали разворачиваться прямо таки стремительно, и дело принимало все более интересный оборот.

Изгнанный Леха пожал плечами и направился к заснеженной детской карусельке. Супруга Шайдюка, проводив его отсутствующим взглядом, снова повернулась ко мне:

- Так вот, Евгения Игоревна, если вы считали меня идиоткой, то, наверное, уже поняли что ошиблись?

В моей голове немедленно сформировались сразу два вопроса: первый почему я должна была считать её идиоткой, и второй - что, по её мнению, позволило мне убедиться в обратном. Хотя, на самом деле, вопросов было гораздо больше. Что все это значит? Чего она от меня хочет? И как, в конце концов, её зовут? Не обращаться же к ней, в самом деле, "Лизунок"?

- ... А если вы поняли, что ошиблись, то, надеюсь, немедленно вернете мне эту запонку.

- Подождите секундочку! - я решительно помотала головой. - Меня действительно зовут Евгения Игоревна, и поэтому вы вряд ли меня с кем-то перепутали. Но, честное слово, я ничего не понимаю... Что за запонка? Объясните пожалуйста все по порядку.

- Под дуру косишь? - моя собеседница неприятно улыбнулась. - Ну что ж - твое дело! А мое дело тебя предупредить, что если ты вовремя не остановишься, я тебя просто убью. Ты ничего не сделаешь ни ему, ни мне, и денег, естественно, не получишь. Во-первых, твоя запонка - ничего не доказывает, это никакая не улика, а во-вторых, можно запросто определить, что письмо написано тобой и доказать факт попытки вымогательства... Не на ту ты нарвалась: я с такими как ты, слава богу, уже знаю, как общаться.

- Но я, действительно, ничего не понимаю!

- Значит, продолжаешь? - она машинально поправила золотое кольцо на среднем пальце и, перехватив мой взгляд, усмехнулась. - Ну-ну, давай!.. Пару дней тебе на раздумья о том, что чужие вещи лучше бы вовремя возвращать хозяевам, а потом я начинаю действовать. Я такие улики, дорогуша, в ответ состряпаю, что тебя не только за убийство - за терроризм с бандитизмом посадят! Надо же, какая шустрая выискалась! Только не на тех напала... А к Толе на три километра подходить не смей - глотку перегрызу!

Я не сомневалась в том, что госпожа Шайдюк сдержит обещание, только вот не понимала, что же мне теперь делать. Жалкие попытки прояснить ситуацию только усиливали её раздражение. Не подходить к "Толе"? Так ради ж Бога! С превеликим удовольствием! А вот вернуть запонку, которую я не брала? С этим уже посложнее.

Супруга Анатолия Львовича, тем временем, поправила на плече ремень сумочки, обогнула меня осторожно, но торопливо, как большую зловонную лужу, и быстро направилась к автобусной остановке. Леха же отлепился от карусельки и, наоборот, поспешил ко мне.

- Ну, а это что бы такое значило? - в его нарочито веселом голосе явственно слышалась тревога. - Такое ощущение, что ты уже с половиной Михайловска перезнакомилась. Что за баба? О чем вы с ней говорили?

- О том, что я, оказывается, не только маньяк, но ещё и автор анонимных вымогательских писем, о том, что я ворую чужие запонки, и скоро меня посадят за бандитизм и терроризм.

- А кто из вас двоих чокнутый? - совершенно серьезно осведомился Митрошкин. И я честно ответила:

- Не знаю...