"Михаил Величко. Звездный гость (рассказы) " - читать интересную книгу автора

богу, у нас не было, оленям ничего не грозило. Я, правда, пытался поснимать
диких оленей на фотопленку, нацепив на фотоаппарат небольшой телеобъектив,
но, боюсь, это у меня получилось не лучшим образом. Далековато от нас
паслись сокжои, слишком далеко...
Бремя нашей вахты не было тяжким. Мы кое-чем занимались. Мой напарник
Сергей Шаламов собирал орех-падалку по верхним, изолированным друг от друга
кедровым рощицам, такие рощицы самой верхней тайги называются в этих местах
"таежками". Сережа с успехом соревновался с бурундуками и белками. Ореха
было много, прошлый год был урожайным, оттого-то, должно быть, много было
тут и белки, и бурундука, и крикливых кедровок. Я немного помогал Сереже, но
больше все пытался кое-что снимать: тех же белок за работой, бурундука,
слушающего музыку, льющуюся из миниатюрного приемника, снежные пейзажи с
половодьем ручьев. Красота поражала, сводила с ума. Благо еще, что был я в
таких местах не в первый раз, и все же... Каждое такое вот путешествие
похоже на целую жизнь человеческую, где и детство с его яркостью, с его
наивностью и непосредственностью восприятия красоты; и юность, и зрелость, и
старость - достаточно почитать дневники моих путешествий. В каждом есть это
все: восторг первых дней, зрелое размышление дней последующих и
пресыщенность красотой, свойственная дням последним.
Эти дни у кедровой таежки были первыми, сердце жаждало красоты, горного
воздуха, горных восходов солнца и вечерней зари, когда громадное небо гор
чисто пламенело и так же пламенно полыхали снежники на острых пиках хребтов.
Трижды в день мы готовили горячую пищу на крохотном костерке, на
индейском костерке, который совсем не давал дыма. Мы ели много черемши,
крупной, вкусной, до полуметра в длину вырастала она в высокотравье ниже по
склону на верхних полянах тайги.
Рано утром я выбрался из палатки, было это на другой день после того,
как мы увидели оленей на дальней луговине в горах, выбрался я из палатки и с
великим удивлением обнаружил на чурбаке, служившем нам стулом, старого
человека, спокойно покуривавшего свою коротенькую трубочку у нашего
костерка. Он подбросил несколько сухих сучков в чуть тлеющий костер, поднял
на меня глаза. Глаз, собственно, не было, они прятались в узкой щелочке
приплюснутых век...
- Сайн! - хрипловато произнес он. - Амыр сайн...
- Сайн, сайн, - ответил я, вспомнив забытое слово, выученное мною в
прежних путешествиях.
- Хаана нютагтай хэд гээшэбта? Геолога?
Как это ни странно, мне и эти слова были знакомы.
- Мы из Красноярска, - ответил я. - Нет, не геологи...
- Та хэн гээшэбта?
- Мы - путешественники, туристы... Понимаешь? А вы кто?
- Орошон, - он кивнул головой на зеленую тундру, где по-прежнему
паслись олени, которые, как оказалось, вовсе не были дикими. Там, в тундре,
я увидел островерхий конус чума, выросшего за ночь. Вечером его еще не было.
- Я не понимаю по-вашему... Плохо понимаю...
- Я тоже плохо... говори... русский... Давно людей не видал, отвык... -
Он говорил медленно, видно, слова даются ему с трудом, он мучительно
вспоминает забытое...
Он был очень стар. Все лицо его скукожилось, все оно исполосовано сетью
глубоких морщин. На голове отпечатались рваные шрамы, наверно, в старые