"Екатерина Великина. 50 & 1 история из жизни жены моего мужа " - читать интересную книгу автора

танцевать тоже не научусь. И каждый из этих пунктов периодически всплывает и
шилом втыкается в мою задницу. И каждый раз моя задница чрезвычайно тоскует,
но вряд ли когда-либо оторвется от стула.
Правильно, на каждое "маловероятно" у меня есть пара-тройка "зато".
Так вот, барышни, я желаю вам, чтобы в ситуации, когда у вас что-то не
выходит, "просто потому, что не может выйти вообще", первым в вашу голову
приходило не одно протяжное "эхххх", а стопятьдесяттыщщ "зато". Я ведь точно
знаю, что у вас есть "зато", но лишний раз пожелать - не повредит.
Да, еще раз повторю - правило действует только в том случае, если
задуманное действительно сопряжено с ломкой. В противном случае может
получиться "дорога вниз".

***

Вот. Все вышеперечисленное - из области метафизики, а я пока только на
пути к дзену. Поэтому сегодня буду умненькая и благоразумненькая, а по
поводу лужи в ванной поскандалю послезавтра. Пока пойду весы проверять -
может, соврали?
#Поздравляю!
Всех люблю.

Рассудительная конторская крыса

УСТАЛА

Устала - это, должно быть, мое самое-самое первое слово, на которое,
точно на лохматую пеньковую нитку, нанизывается все остальное. В каком-то
веке в Англии можно было получить развод, если у жены холодные руки. В
Англии я была бы вечно разведена. Зато меня всегда любили плохие художники.
Для плохих художников температура рук - дело десятое, для них важно, чтобы
просто и чтобы если голубым глаза сделаешь, вышла кукла совершеннейшая, а я
всегда выходила фарфоровой - можно и не стараться.

Однажды, помню, не получилось - кто-то рисовал меня на улице, и мы
ждали, а потом мама сказала:
- Ой, какое тоскливое вытянутое лицо - много ему не плати, некрасиво.
А на бумаге была девочка в вязаной шапочке, такая блеклая, усталая
девочка - уголки губ вниз. И тогда мне стало грустно, а еще обидно мне
стало, и я попросила:
- Давай не возьмем! Это же все смеяться будут! Ты заплати, конечно, но
не возьмем.
Однако ее взяли, и дали на чай много, и повесили в гостиной, и каждый
приходящий интересовался: "Чей ребенок? Ваш? Надо же, как изуродовали такую
дивную малышку! И чему только учат этих бездарей? Гнать их вон". А время
шло, время всегда идет так быстро, и бумага желтела, и шапочки терялись, и я
жила до сорок четвертого, а потом стала жить обратно, а потом запуталась
вовсе и выросла, а потом опять и опять. Но каждый раз ночью, смывая лицо над
раковиной, я смотрела вверх, и в стекле грустила девочка, блеклая вытянутая
девочка, уголки губ вниз. И мы показывали друг другу языки и корчили рожи, и
веки выворачивали красным, и пеной дули зубной порошок, но всегда были