"Михаил Веллер. Памятник Дантесу" - читать интересную книгу автора

Там был в классе очкастый один сомнительной внешности, так этот
несчастной учительнице просто печенку выел.
- С чего бы это, - спрашивает, - русалка на ветвях сидит? И как она
со своим рыбьим хвостом на дерево забралась, и с какой целью?
Над этим моментом учительница никогда не задумывалась. Ну,
мифологический образ. А класс ржет обидно и нагло. Ну негде им прочесть, что
древнерусская русалка - полуптица, а не полурыба, это как-то обычно мимо
комментариев к тексту проскакивает.
А телевизор каждый день долбит, сколько дней осталось до дня рождения
Александр Сергеича, и как весь народ его читает - от дошколят и бомжей до
банкиров и политиков. И если раньше класс при этих кадрах слегка терзался
своей низкой культурой и непониманием классической поэзии, то теперь
приходит в дикое раздражение и считает это все фальшью и враньем. Поспорили
с учительницей: стали подряд останавливать перед гимназией на улице людей и
предлагать процитировать четыре строчки Пушкина. Примерно треть говорила:
"Мой дядя самых честных правил". Из этой трети еще половина помнила чудное
мгновенье. Прочие стеснительно пыхтели или же говорили слова, отсылающие
реже к Пушкину, а чаще гораздо дальше.
Из чего класс сделал вывод, что любовь народная - такое же вранье, как
политика, налоги и здоровье алкоголика-президента. И прав был Пушкин --
нечем тут дорожить.
Эта война дошла до директора, и он натянул учительницу по самые
помидоры. Простите, ради Бога, грубую непристойность вполне устойчивой
идиомы, не включенной в литературную норму, но исправно входящую в активный
лексическо-грамматический запас большинства населения. Это школьники так и
выразились, когда любимая учительница вышла из директорского кабинета
пунцовая и вела урок с истерическими нотами: "Натянул дир наш Светлану
Олеговну по самые помидоры".
Учительница в ультимативной форме заявила, что Пушкин - гений, а они
-- кретины и сволочи!.. На дворе стоял конец марта, и у нее был сексуальный
невроз. Она была сочная брюнетка с огненными глазами, а мужика у нее не
было, поэтому были головокружения, ночная потливость и эротические
сновидения. Вот она и дергалась. И если она думала, что семнадцатилетние
школьники все это не понимают - она это зря думала, потому что школьники
все видят, и даже в одиннадцать лет такие вещи понимают прекрасно и называют
своими именами. Но уж эти имена мы здесь приводить не будем, это чересчур.
Хотя эти слова тоже все знают.
Что все знают - плевать, вот что Пушкин их знал - это открытие класс
поразило. Они подозревали это, но подозревать - одно, а убедиться --
другое. Это опять гнусный очкарик устроил.
Он полез в Интернет и нарыл, падла недозрелая, в самой полной в мире
библиотеке американского конгресса дополнительный том к самому полному
собранию сочинений Пушкина, вышедший в Берлине в одна тысяча девятьсот
двадцать девятом году. И в известном письме, написанном из Михайловского в
тот же самый день, когда и стихи "Я помню чудное мгновенье", со злобным и
радостным изумлением прочел то, что знатоки и так всегда знали, ну, это
самое: "Вчера ко мне приезжала Анна Керн, и с Божьей помощью я ее ***л.".
Очкарик, переживающий трудности пубертатного периода, был ошеломлен,
потрясен и так далее. Когда потрясение прошло, он отпринтовал текст и
назавтра приволок его в свою платную гуманитарную гимназию.