"Джейн Веркор. Люди или животные? [H]" - читать интересную книгу автора

испытать и холод и голод. Но возможно, что со временем он действительно
привязался к этим краям, где бок о бок со страданиями и нищетой уживаются
и радость, и нежность, и преступление, и упорство, и отчаяние, и ему
понравилось жить на берегу огромной судоходной реки, откуда корабли
расходятся по всему свету. Во всяком случае, здесь-то у него появилось
немало привычек, от которых ему нелегко было отделаться. Каждый вечер,
часов в семь, он заходил выпить стаканчик пунша в соседний диковинный
кабачок под вывеской "Проспект-оф-Уитби". В этот час там буквально яблоку
негде было упасть. В зале не было никакой другой мебели, кроме стоящей в
глубине скамейки и придвинутого к самой двери стола. В клубах табачного
дыма посетители со стаканами в руках стояли, тесно прижавшись друг к
другу, словно в метро в часы пик; они пили, разговаривали, курили и пели,
а два старых гавайца тренькали на своих мяукающих гитарах, подсев к самому
микрофону, отчего в этой тесной комнате можно было буквально оглохнуть.
Позади стойки среди бесчисленных бутылок и чучел всевозможных рыб
находилась не поддающаяся никакому описанию коллекция самых невероятных
предметов. В ней можно было найти не только модели кораблей, искусно
впаянных в бутылки, различные компасы, секстанты, колокола, корабельные
фонари и другие морские приборы, но и вообще все, что только может
придумать для забавы народная смекалка: цветы из бумаги, ракушек, перьев,
кости, стекла, бархата, шелка, конского волоса, целлофана; вазы в форме
ноги с мозолем на каждом пальце или круглой красной головы или
продолговатой зеленой; пульверизатор для духов в виде знаменитого
мальчика, занятого своим естественным делом; фонари и копилки, сделанные
из тыквы, копилки в виде головы теленка с фарфоровой петрушкой, воткнутой
в ноздри; ботиночки из солодкового корня; голых марципановых женщин в
стыдливых юбочках из гофрированной бумаги... Дуглас так и не мог уяснить
себе, какая таинственная сила влекла его каждый вечер сюда, в этот
кабачок, где среди песен и табачного дыма жила полная радости любовь
человека к вещам, созданным его собственными руками. Дугласу больше всего
нравилась ссохшаяся и ставшая не крупнее кулачка новорожденного голова
индейца, у которой полностью сохранились связанные в пучок волосы. Ему не
раз хотелось попросить хозяина продать ему эту мумию, но мешала врожденная
скромность, так не вязавшаяся с его профессией. Впрочем, это было к
лучшему: он наверняка получил бы отказ. Дуглас пил, не отрывая взгляда от
головы индейца, в то время как за ярко освещенной стойкой, среди всех этих
чудес, сбросив пиджак, суетился хозяин и его помощники - два буфетчика; а
две официантки обслуживали посетителей, теснившихся в конце коридора на
узком балконе, который казался совсем ветхим, так потемнели от времени,
так лоснились деревянные балки, такое наслоение надписей покрывало его
перила, так тяжело нависал он над самой Темзой в том месте, где в речной
тине догнивали остовы двух старых кораблей. Рассказывают, что именно
отсюда Генрих VIII не раз смотрел, как на другой стороне реки вешают
осужденных. По ночам зловещий свет газового рожка в конце мрачной и темной
улицы еле освещал нижние ступеньки деревянной, источенной червями
лестницы, о которые бились темные, как чернила, с недобрыми отсветами
волны; глядя на эти ступеньки, так и представляешь себе, как стаскивали по
ним в реку тела убитых.
Но Дуглас встретил Френсис не в ее живописной деревушке и не на мрачной
Кэрибиен-стрит, а среди цветущих нарциссов, в подернутом легкой дымкой и