"Олег Верещагин. Я иду искать... Книга вторая: За други своя!" - читать интересную книгу автора

Полевые орудия, уныло поднявшие зачехленные хоботы стволов к небу,
сгрудились в углу лагеря. Часовой в черном от воды плаще медленно месил
остроносыми сапогами грязь. Его похожее на глиняную маску лицо под капюшоном
было исполнено сонного равнодушия. На плоском штыке, задранном в небо,
поблескивали капли.
Около колес крайнего орудия, ушедших в грязь до ступиц, застыли в
чудовищно неудобных позах раздетые догола мальчишки. Они полусидели на
корточках - полустояли на коленях. И, если всмотреться, становилось ясно,
что поменять положение им мешают тонкие стальные тросы. Встать в рост не
давал один, пропущенный в колесо и стягивавший за спинами руки пленных. А
сесть или хотя бы встать на колени препятствовал другой - петлями охватывая
шеи, он проходил над стволом. Садистский интерес заключался в том, кто
раньше ослабеет и, упав, удавит товарища. В полной мере наслаждаться
происходящим мешала погодя.
Дождь стекал по телам мальчишек, пего-синим от кровоподтеков и грязи.
Но они даже и не дрожали больше, замерзшие до такой степени, когда ни холод,
ни ветер уже не воспринимаются.
Богдан был почти без сознания. Приоткрытые посиневшие губы чудовищно
распухли. Распухшими были и ступни мальчишки - грязь вокруг них мешалась с
кровью, выступившей из-под ногтей - его били по ногам шомполами. Олег,
сохранивший больше сил, нет-нет, да и вытягивался, как мог, вверх, давая
Богдану на минуту-полторы встать на колени полностью. Потом трос тянулся - и
Богдан совершенно безропотно приподнимался, двигаясь, как во сне
Богдан мотнул головой - даже не мотнул, перекатил ее сплеча на плечо,
со свистом втягивая воздух.
- Эй, - позвал Олег, чуть повернув голову. Богдан не отозвался, Олег
повторил: - Эй!
- А-а-а?.. - послышался вздох.
- Ты главное глаза не закрывай, слышишь? - обеспокоенно приказал
Олег. - Ну, слышишь?! И не молчи ты, говори со мной, усек?! Говори!
Говорить Богдану не хотелось. Ему хотелось спать, потому что во сне не
было тупой боли в ногах. Умом мальчишка понимал, что это желание и есть
смерть, но тело почти не повиновалось. Во сне было тепло и тихо...
- Не смей спать, Богдан! - тормошил его Олег. - Шесть умножить на
двадцать пять
- сколько?!
- Не вяжись... - осветил Богдан. - Я малое время посплю, мне надо... а
ты вяжешься, чтоб тебя...
- Так, ругайся на меня! Ну, еще!
Но Богдан еще что-то пробормотал и умолк. Олег звал, дергал трос,
ругался, но Богдан больше не отзывался, и Олег понял - все. Петля начала
давить шею - Богдан все дальше и дальше уходил "за край", как здесь
говорили, а с ним уходил и он, Олег.
Олег взглянул в тоскливое серое небо и закрыл глаза...
...Часовой подошел к пушке, возле которой были привязаны мальчишки.
Глаза обоих были закрыты, они еще дышали, но уже совсем слабо. Спустив
штаны, хангар помочился в лицо младшему. Потом присел и погладил его по
бедру - оно было холодное и мокрое, как у забытого на дожде трупа, но
часовой все равно ощутил сильное желание...
...Каменная россыпь на склоне холма была так же мокра, как и все