"Феликс Ветров. Старая проза (1969-1991 гг.) " - читать интересную книгу авторадавно.
Оглянуться не успела - неведомо как набились в синий "Москвич". Гузик тронул машину, и тут-то Наташа в первый раз узнала, каково с ним ездить. - Не боитесь? А то... некоторые, - не без ехидства кивнул на заднее сиденье, - поначалу дрейфили. - Нет-нет! Я обожаю скорость. - Вот это я понимаю! Вот это девушка! Рядом с ним Наташа вдруг увидела себя не той деловой, умеющей нравиться, умеющей вставить свое веское слово женщиной, какой она хотела себя видеть. Она была маленькой и глупой рядом с ним. Ни черта не смыслящей в жизни. И это не было унизительно. Ведь она бегала в четвертый класс и решала задачки про пешеходов, когда он уже управлял самолетом. - Куда вы меня везете? - Командира пропивать, - сказал инженер. - Это как? - Хватит! - рявкнул Гузик и тормознул так, что всех швырнуло вперед. - Мотя, я отрежу тебе язык. Как поняли? Прием! Через час они уже сидели впятером за белым столиком ресторана, пили за Лешку, за указ о его награждении орденом Красного Знамени, И хоть выпито было совсем немного, у нее плыло перед глазами. Минутами Наташа спрашивала себя: "Это я?", "Почему я здесь?", "Что со мной?", "Отчего мне так удивительно хорошо?" О чем они говорили тогда весь вечер? Она забыла. Но помнит: там, в ресторане, она, кажется, впервые за несколько лет забыла о своей профессии. "врастала". Она сразу стала своей в этой компании. И только там с пятью летчиками поняла вдруг, как устала от своей работы с ее неизбежным гнетом умных разговоров, бесконечных споров, в которых так редко рождалась истина, от цепкого профессионализма, разведенного на пижонстве. Конечно, в Центре было много настоящих умниц, светлых голов и великих трудяг, но они почему-то всегда оставались в тени, помалкивали, не били себя в грудь. Наташа чувствовала: и эти из той же породы людей, что восхищали ее, из того негромкого братства знающих цену опасности и тревоге, верному слову и редким минутам радости, когда все на полную катушку. И хоть Гузик был именинником, о "чэпэ" не говорили. И вообще о делах летных. Видно, не принято было при "рожденных ползать". Только когда налили по первой, все встали. "За тех, кто в воздухе", - сказал Прохоров, второй пилот. Больше она не запомнила, кроме этого тоста, ни слова. Но одно врезалось в память - ее ощущение прибытия к какой-то долгожданной станции жизни. Лешка усмешливо и мило, как за маленькой, ухаживал за ней, подкладывал на тарелку то одно, то другое, щелкал зажигалкой, улыбаясь, смотрел исподлобья и чуть подмигивал, едва заметно. Из ресторана выходили ночью. Прошел дождь, и асфальт отражал огни. Гузик хотел сесть за руль, но Прохоров забрал ключ. - Нет уж, - сказал Крымов. - Спасибо. Принял ты, конечно, с гулькин нос, но мы знаем, чем дело пахнет. Уж помрем как мужчины. Летчики начали прощаться. И в том, как они добродушно мяли ее руку в своих лапищах, она увидела их преданную любовь к командиру. |
|
|