"Феликс Ветров. Старая проза (1969-1991 гг.) " - читать интересную книгу автора

Потом, когда очерк о Гузике почему-то застрял на "Эстафете", она
отнесла его "Новостям", но и "Новости" не спешили пускать его в эфир даже
информашкой. Наташа дивилась, ругалась, в конце концов плюнула, забрала и
напечатала в "Вечерке". Они поставили на полосу ту самую фотографию. Правда,
фото отдали спецам-ретушерам, они выбелили глаза, и Гузик получился
непохожим. Но у нее осталось не "исправленное" фото с черными белками - оно
лежало в ящике стола. И каждый раз, выдвигая ящик, Наташе хотелось реветь от
стыда. Примчались, и чего, спрашивается, примчались?! Стали лезть с этими
идиотскими вопросами, слепить вспышкой... Черт возьми! Он хотел просто
побыть со своими. Слишком близко от него прошла смерть.
И свою и смерть двухсот десяти других людей он отогнал сам, своими
руками. И оттого, что вот он здесь - большой, веселый, хоть и с кровавыми
белками, но живой, не кусок обгорелого мяса, - счастливы были его друзья, и
никого им не надо было, ничьих посторонних глаз.
А она, спустя всего два часа после аварийной посадки Гузика - этого
адского циркового трюка, - тянула, как умела, как учили ее на факультете,
свою "золотую жилу". "Алексей Петрович... Алексей Петрович..." Ух, позерка
несчастная! Какой же она была назойливой дурой...
Очерк повис в воздухе. И хоть было ясно - плевать Гузик хотел на все
очерки и репортажи, - ей впервые захотелось как-то оправдаться за задержку
материала, дать знать, что она не трепачка, а "серьезный, ответственный
товарищ".
Она решила позвонить в аэропорт и сказать Гузику, будто ей что-то
неясно, непонятно: из-за этого, мол, и нет передачи на экране. После долгих
нудных выяснений - "что?", "кого?", "откуда?" - ей дали телефон штаба
летного отряда.
- Гузика? - прохрипела трубка. - Сейчас поглядим... так, так... Он в
рейсе, будет седьмого.
И через два дня без всяких диктофонов-микрофонов она приехала в
Домодедово.
Это был один из дней, когда Наташа чувствовала себя красивой, когда
радовали взгляды прохожих и хотелось идти и идти, откинув голову, чтоб ветер
трепал рыжие волосы, легко ступать, будто скользя над землей. И оттого, что
она была "в форме", Наташа ничего не обдумывала, не прикидывала заранее, не
искала слов. В "красивые" дни у нее всегда все ладилось.
Они прибыли точно по расписанию. Белый самолет долго бежал по полю,
скрывался и возникал в просветах между соснами, потом с приглушенным свистом
выехал из-за каких-то унылых серых зданий. Подкатили и причалили трапы и
вскоре из него стали выбираться крохотные человечки.
Летчики спустились последними, они шли в расстегнутых, распахнутых
плащах, помахивали портфелями, с веселой хищностью посматривая по сторонам.
Она шагнула навстречу.
Гузик приостановился, наморщил лоб, вспомнил...
Потом, когда у них завертелось, Наташа часто показывала ему, какую
гнусную рожу он состроил, увидев ее. И правда: он раскрыл с перепугу рот,
глянул туда-сюда, будто собираясь смыться. Смыться было некуда, он мрачно
сощурился:
- Только, чур, пресса, никаких вопросов!
Но летчики вдруг подхватили ее под руки и потащили с собой. И хоть
видела она их только во второй раз, ей показалось, будто знает их всех