"Феликс Ветров. Старая проза (1969-1991 гг.) " - читать интересную книгу автора

мертвый треск в эфире, и чувствуешь себя совсем одним на всем этом шарике...
Будя, ребята! Пусть другого ищут.
- ...Вы слушаете "Маяк". Московское время...
Да что же это такое! Вот и четвертый день кончается. Неужели и правда
опоздаю?
Да нет! Быть того не может! Уж слишком было бы несправедливо, даже
смешно. Доберу-усь! Налетит жесткий норд, разгонит тучи, расчистят полосу -
и полетим. Конечно, полетим!
Плотным, непробиваемым фронтом снегопада закрыт весь Крайний Север.
Неподвижно застыли на стоянках тысячи самолетов. Механики в клубах пара изо
ртов, отдуваясь на ветру в заиндевелых робах, прогревают моторы, чехлят
радиаторы, сдирают рукавицы и дышат на красные руки, смахивают снег с ушанок
и бровей.
Десятки ледовых и больших, с бетонным покрытием, аэродромов отрезаны от
других областей страны.
С каждым днем все больше и больше людей собирается в похожих один на
другой залах ожидания, растет нетерпение и раздражение командировочных,
горечь душит людей, срочно вызванных телеграммами, спешащих к свадебным
столам, к постелям умирающих.
В далеком маленьком городе, перевалочном пункте многих северных трасс,
вместе с другими застрял в аэропорту и Байдаров.
Первые часы ожидания были тягостны, небо еще не затянулось тучами, и
один-два самолета южного направления стартовали и уходили, окунаясь в
тускло-сизое снежное молоко. Он все надеялся, что и их рейс попадет в число
спешных, возможных, но к вечеру замело сильнее, законопатило окна порта, и
надежда пропала. Померкли красные сигнальные огни на диспетчерской башне,
мутные ореолы летящих снежинок окружили все фонари, и глухая молчаливая ночь
стала вовсе непроницаемой.
Он вышагивал по залу, курил не переставая, на вопросы товарищей по
несчастью отвечал коротко:
- Закурить? Держи...
Вчера он приехал в этот город с давно утраченным чувством ожидания
совсем близкого, скорого счастья, зашел в парикмахерскую и приказал
выскоблить щеки. Постригся по разумению старенькой парикмахерши,
наодеколонился и еще острее почувствовал праздник.
Байдаров отвык от яркого в полярную ночь света многих ламп, от блеска
никелированных железок, от ярких зайчиков, играющих в срезах зеркал. Он
сидел королем в парикмахерсокм кресле и разглядывал себя, завернутого в
белое, волосы, бесшумно падавшие колечками, и видел, как сильно постарел,
как много новых следов оставил Север на его лице: у рта, под глазами, на
переносье. Дома, в овальном маленьком зеркальце, перед которым аккуратно
брился, дав себе обет не опускаться и не зарастать, он не мог разглядеть
себя целиком да и не особо присматривался. Теперь, на "материке", на ярком
свете, закинув голову, он смотрел и удивлялся.
Он выглядел теперь куда старше своих тридцати двух. Сорок, а то и с
гаком - можно было дать спокойно, без натяжки. И седины побольше стало. Вот
он - Север. Через пяток лет - совсем старик.
- Освежить?
Он не сразу понял, чего от него хочет эта мамаша. Совсем отбился от
людей, отвык. Как ни верти, а уж семь лет с краткими перерывами он и