"Феликс Ветров. Старая проза (1969-1991 гг.) " - читать интересную книгу автора

кино, с лицами Сережки и Веры, с работой.
Теперь он и формулы записать не сможет.
Не увидит улыбки своей Веры.
Неужели... придется теперь учиться читать по этим пупырышкам на
коричневой бумаге?
И такую же тросточку заводить, как у того, в метро?!
Он представил, как они пойдут с Верой по улице. Крепко и надежно
подхватив под руку, жена поведет его по тротуару, будет зорко и напряженно,
как за маленьким Сережкой, следить, чтоб не оступился. Он будет тяжело,
путаясь ногами, топать рядом, отбивая палкой беспорядочную дробь. Вся улица
будет смотреть на них и жалеть. И оглядываться.
Бедная моя Верка! Зачем тебе эта горькая канитель?!
Марков не сомневался: ей будет куда труднее, чем ему. Он ничего не
увидит и не узнает. А ей - видеть и знать. И скрывать от него. Вера будет
водить его, будет говорить веселым беззаботным голосом, каким уже говорит
теперь, приходя в больницу. А лицо ее станет ожесточенным и непроницаемым...
К чему ей тащить на себе его беду? Зачем всю жизнь делать вид, будто
ничего страшного не произошло, а самой день и ночь корчиться от страданий? В
конце концов ей всего двадцать шесть. Так неужели оттого только, что у него
никого, кроме Веры и сына, она должна быть несчастна?
Впервые за все годы их жизни Марков мысленно отделил жену от себя, от
своего прошлого и будущего. Они существовали отныне не слитно, а сами по
себе, два разных человека, Раньше, когда шли по улице и Вера отходила от
него в сторону, стояла в очереди - на нее нахально глазели всякие типы. Но
приближался Марков - широкогрудый, сутулый от силы, со своими ста девяносто
тремя сантиметрами роста, и типчики моментально отводили глаза. Теперь не
отведут.
"Ах, если б ты, Вера, была другой! - думал Марков. - Насколько проще бы
все было!" Ее преданность обернулась неожиданно иной стороной, и ничего тут
не поделаешь. Так они устроены. Он и она. Они бы не могли и дня прожить
вместе, если бы не их главное - правда в каждом слове. Теперь ее не будет.
Разве скажет она, что тягостно и безнадежно жить ей со слепым мужем?
Просыпаться и засыпать под гнетом горя? И чем дальше, тем чаще она будет
думать о разбитой своей судьбе. Но не скажет. А он всегда будет знать и
помнить, о чем она не договорила, что осталось за смехом ее и ласковым
словом. И не жизнь у них будет, а вечная игра.
Марков стоял у окна.
Во дворе больницы шумел дождь.
Наушники давно замолчали. Наверное, очень поздно. Но сна не было -
каждую ночь одни и те же мысли обступали его и терзали до утра, медленно
проворачиваясь тупым коловоротом в сердце,
Вера не будет нянькой. Этого Марков не допустит. Обузой не станет.
Никому. А само так получится... Н получится. Есть выход: он останется один.
Так легче. Страшнее, но легче. И честнее. Ему предстоит заново учиться жить,
Марков увидел себя в какой-то пустой комнате с лиловыми стенами. Веры не
было. Сережки тоже. В комнате стоял леденящий холод. Сережка! Как он
испугается, когда посмотрит в лицо отца! Ведь "папа в командировке"...
Марков замотал головой. Он ощутил подле себя голову сына, запах его
тела, мягкие волосы, теплое плечико под пушистой шерстяной кофточкой. Жить
без него?! Марков придушил стон, но горячие слезы обожгли глаз. Он понял: не