"Дэвид Вейс. Убийство Моцарта " - читать интересную книгу автора

Его дядя закричал: "Глупец, я спрашиваю о здоровье моего учителя!"
Антон Шиндлер записал в разговорной тетради: "Он сошел с ума.
Единственно о чем он твердит, это о Моцарте. Он полон отчаяния".
Апрель 1825 года. "Альгемайне музикалише цейтунг": "Нашему
многоуважаемому Сальери, сколь это ни печально, никак не удается умереть.
Его тело подвержено всем старческим немощам и разум покинул его. Говорят
даже, что в бреду больного воображения он винит себя в преждевременной
кончине Моцарта; в этот вымысел не верит никто, кроме разве самого
несчастного больного старика. К сожалению, современникам Моцарта слишком
хорошо известно, что непосильная работа и беспорядочная жизнь в компании
плохих друзей - вот что сократило его драгоценную жизнь!" Вена. 1 мая 1825
года. Газетное сообщение: "Говорят, что исповедь Сальери хранится в венском
церковном архиве".
Вена. Газетное сообщение на следующий день: "Церковь отрицает, что
такая исповедь вообще существует".
Вена. 7 мая 1825 года, газетное сообщение: "Сальери скончался. Отдавая
дань заслугам маэстро Сальери перед престолом, император распорядился
отменить на время траура все музыкальные представления в императорских
театрах".

3. Вопрос

"Я, Вольфганг Амадей Моцарт, известный" некогда как чудо-ребенок, а
затем как исполнитель и композитор, подозреваю, что меня отравили. С тех
самых пор, как в сентябре я вернулся из Праги в Вену после премьеры моей
оперы "Милосердие Тита", написанной по заказу императора, я заболел. После
ужина у Антонио Сальери, на который я был приглашен, боли сделались столь
нестерпимыми, что я едва их сносил. А теперь у меня беспрестанно кружится
голова, сегодня я два раза терял сознание, и все мое тело начало опухать.
Пальцы на руках так ломит, что я не могу больше играть, но к кому бы я не
обращался, высказывая подозрение, что меня отравили, все принимают мои
жалобы за плод больного воображения.
Мой ученик и помощник Зюсмайер говорит, что меня терзает страх из-за
того, что мне никак не удается закончить реквием; моя жена Констанца
полагает, что виной всему тревоги из-за долгов; мой доктор смеется надо
мной. И только любимая свояченица Софи, кажется, на моей стороне, но даже и
она склонна сомневаться. В ком же мне искать сочувствия? Я в здравом
рассудке, но никто не принимает меня всерьез. А меня одолевают страшные
предчувствия и терзают мучительные боли. Я осознаю только одно - со мной
происходит нечто ужасное.
Неужели все меня покинули?
Джэсон Отис произнес про себя эту тираду, и ему почудилось, что слова
эти и впрямь были написаны самим Моцартом, а не являлись плодом его,
Джэсона, воображения. Они были криком души композитора, Отис в этом не
сомневался. Джэсон невидящим взором глядел на стол красного дерева, за
которым он пытался сочинять новый гимн, хотя перед ним не было ни пера, ни
бумаги. Может, это он страдает галлюцинациями? Единственными предметами,
лежавшими на полированной поверхности его рабочего стола, были два письма,
дожидавшиеся его с тех пор, как он вернулся домой в Бостон.
Но слова: "Я, Вольфганг Амадей Моцарт" и все, что за ними следовало, не