"Павел Вежинов. Белый ящер" - читать интересную книгу автора

и довольно бесславно. Может, со своей точки зрения мальчик действительно
прав? Особенно если воображение у него и вправду такое бедное, как
утверждают ученые. Алекси давно, еще со студенческих лет, знал, что бедное
воображение хуже бедной жизни. Маленькая комнатка в мансарде, которую он
снимал в юности, была насыщена и перенасыщена воображаемой жизнью -
интересной, красивой, богатой, невероятно полной. Он просто рвался
поскорее вернуться туда и остаться наедине со своими мечтами, столь
совершенными и столь покорными силе его воображения. Сейчас все это
безвозвратно утеряно. Он стал беднее, чем когда бы то ни было в жизни.
А какой выбор был у Несси? Никакого. Единственное, что ему оставалось,
это умножать факты действительности, пока хватит сил и возможностей. Но
если от пресыщения гибнут даже самые крылатые мечты, то что уж говорить о
жалкой человеческой действительности. Конец пути. Или начало, как сказал
сын. Сам он этого понять не мог. Его путь кончился.
К великому удивлению Алекси, с того дня сын все-таки перестал водить в
дом девичьи орды. В квартире воцарилась прежняя тишина, печальная и
глухая, как и все последние годы. Пока однажды, когда Алекси сидел в холле
с газетой, с ним не поздоровалась девушка. Он поднял голову и изумленно
взглянул на нее. Девушка была гораздо миниатюрнее шагающих экскаваторов,
почти стройная, с дружелюбной улыбкой. Вдобавок лицо ее показалось ему
вроде бы знакомым, где-то он ее уже видел.
- Руми! Ты ли это?
- Я, дядя Алекси, - ничуть не смутившись, ответила девушка.
Да, это была она. Румяна, дочь Трифона, его давнего приятеля и коллеги.
За последние годы Алекси совсем отошел от друзей, но они все же
существовали. Повырастили дочерей, сами же, вероятно, постарели и
поглупели. Что ж, такова жизнь. Какова именно, Алекси вряд ли сумел бы
определить точно. Вот и Руми, как все остальные, без всякого стеснения
ринулась в скотобойню его сына... Омерзительно. Еще омерзительнее, чем
раньше. Те, мясистые, с могучими бюстами и пышными задами, были ему
незнакомы, то есть все равно что нереальны. Какие-то городские отбросы,
которые его сын умудряется подбирать неизвестно где. А Руми? Он знал ее
младенцем, ребенком, девочкой. Однажды она обмочилась у него на руках, к
полному восторгу этого дурня, Трифона, в те годы его лучшего друга.
Почти неделю Алекси боролся со своей совестью. И наконец совесть
победила. Черт побери, какое он имеет право оставлять дочь друга во власти
этого получеловека-полувыродка? Скрепя сердце и ужасающе хмурясь, Алекси
посетил Трифона в его министерском, роскошно обставленном кабинете, где за
массивной спиной хозяина висел дешевый ковер. Сам Трифон, растолстевший,
цветущий, все же показался Алекси каким-то сломленным. Гостю он
обрадовался - правда, пожалуй, слишком бурно, - предложил ему кресло, сам
вышел из-за стола и уселся напротив. На пороге появилась секретарша, тоже
массивная, благоухающая духами, с буклями на висках. Трифон велел принести
кофе, тоник, даже коньяк, от которого, впрочем, Алекси решительно
отказался. Оба чувствовали себя неловко, особенно Алекси, который не знал,
с чего начать. Хоть бы этот толстяк догадался спросить, с чем он к нему
пожаловал. Помаявшись некоторое время, Алекси неожиданно выпалил:
- Ты знаешь, в котором часу вчера вернулась домой твоя дочь?
- Знаю, - ответил Трифон, делая жалкую попытку улыбнуться.
- А где она была, знаешь?