"Гор Видал. Майра ("Майра Брекинридж" #1) " - читать интересную книгу автора

же приходят в растерянность от одной только мысли, что существует реальный
мир вне Южной Калифорнии. Конечно, они могли видеть другие страны по
телевизору, но наверняка это было какое-то шоу, а значит, вещь привычная.
Даже марсианский пейзаж Юго-Восточной Азии оставляет всех безучастными,
когда он подается в узких рамках "ящика"; в то же время люди, имеющие
отношение к этой войне, необыкновенно популярны, и ими, живыми и мертвыми,
заполняют лучшее эфирное время.
Конечно, вьетнамский опыт сильно повлиял на студентов. "Я считаю, -
говорил один из них, - если мы не остановим их там - вы знаете, где они
сейчас, - то скоро они окажутся в Лос-Анджелесе". На что я ответила: "Вряд
ли китайцы будут хуже управлять этим городом, чем это делает нынешняя
администрация, и, честно говоря, если бы удалось уговорить их взяться здесь
за работу, - что сомнительно, - думаю, нам следовало бы им это позволить".
После этого обмена мнениями некоторые стали считать Майру Брекинридж
чуть ли не коммунисткой, а это не самый худший способ прославиться в
Академии, где студенты запуганы до смерти коммунизмом и смотрят на каждого
подозреваемого в заговоре или симпатизирующего с благоговейным страхом...
что мне нравится.
Что до теории коммунизма, то они ничего в этом не смыслят. Единственной
книжкой, которую хоть кто-то из них прочел, было что-то вроде "зеленых
берегов": эдакая авантюрная вещица, написанная в стиле Киплинга и с
иллюстрациями Микки Спилейна. Это произведение было постоянным источником
каких-то садистских фантазий. Время от времени я слышала, как студенты
шептались о сражениях с вьетконговцами, о пытках, с помощью которых у тех
добывались нужные сведения... так, как если бы кто-то все это делал от их
имени и по их поручению. Насилие не просто притягивало молодых людей. Их
мышление было совершенно тоталитарным. Уровень тоталитарности был чрезмерным
даже для американцев, и я убеждена, что любой харизматический персонаж из
тех, что постоянно мелькают на телевизионном экране, захоти он стать
диктатором, получил бы у них полную поддержку.
Я - существо противоречивое. С одной стороны, умом я привержена идеям
старой Америки. Я верю в законность, я хочу, чтобы всякое нарушение было
исправлено, я хочу, чтобы все имели равные права на хорошую жизнь.
Эмоционально же я была бы безмерно счастлива, если бы могла стать мировым
диктатором с одной только целью - исполнить мою миссию: уничтожить последние
рудиментарные следы мужественности в человеческом роде, изменить отношения
полов, уменьшить таким образом население Земли и дать человечеству счастье.
И подготовить человечество к новой эре.
Нет сомнений, противоположные заряды создают то напряжение во мне,
которое и составляет мою уникальность, сущность, мой гений. Разумеется, все
это ощущают. Студенты ломятся на мои лекции. Жаждущие моего внимания и
советов, они приходят в восхищение, трепещут и глупо хихикают от того, что я
говорю. Они чувствуют мою силу, особенно юноши, которых она влечет, даже
если они ее боятся. Конечно, эти студенты не являются типичными
представителями нации. В каком-то смысле они глупее среднего американца и
вместе с тем обладают значительно большим воображением и мечтательностью.
Как и большинство студентов младших курсов, они в самом прямом смысле
консервативны: незнакомое тревожит их, и, поскольку у них нет никакого опыта
вне того сообщества, которое доктор Монтаг называет "группой одинаковых",
они большую часть времени находятся в состоянии, близком к панике, будучи