"Франсуа Вийон. Отрывки из "Большого завещания" и баллады." - читать интересную книгу автора

душераздирающим"[3].

Готье словно дал сигнал. С кем только не сравнивали Вийона в XIX веке -
с Руссо, Гейне, Мюссе, Гюго, Бодлером, с Верленом, Рембо, Ж. Лафоргом.
Больше всего с Верленом, поскольку многим представлялось, что судьба
"бедного Лелиана", гениального, но питавшего пагубную склонность к вину,
почти в точности воспроизводит судьбу "бедного Вийона". [377-378]

Романтики не заметили в Вийоне его важнейшей черты - пародийной
ироничности. Они узнали у него такие "вывороченные" жанры, как кок-а-лан,
расслышали сатирические нотки "Завещаний", но ясно, что не низкая, по их
понятиям, буффонада и не насмешки над никому не ведомыми стряпчими и
стражниками могли привлечь их в Вийоне. Романтики увидели в нем то, что им
хотелось увидеть, - предшественника самих себя, трагического поэта с
мятущейся, противоречивой душой. В сущности, они и не могли увидеть ничего
другого.

Ведь именно потому, что пародирование у Вийона целиком и полностью
основано на притворном вживании, на имитации чужой серьезности, оба его
"Завещания" легко могут быть восприняты как действительно серьезные поэмы -
в том случае, если мы не знакомы с объектом пародии или, тем более, даже не
догадываемся о его существовании. А как раз так и обстояло дело в XIX веке,
когда многие памятники средневековой поэзии попросту не были разысканы и
опубликованы. Вийона не ощущали в его ироническом отношении к этой поэзии,
не улавливали его сложной игры с ней, зато без труда воспринимали лежавшие
на первом плане "образы Вийона" - образы, понятые как непосредственные
"свидетельства души" поэта. А отсюда действительно оставался уже один шаг до
сравнения его творчества с "исповедальной" лирикой Байрона и в особенности
Бодлера или Верлена, до восприятия Вийона как человека, жившего во "зле",
мучительно и притягательно томимого его "красотой". Такова, очевидно,
причина возникновения высокой романтической легенды о Вийоне как о
"проклятом поэте". Понятно, что на истинной высоте легенда эта могла
держаться лишь в сравнительно узком кругу знатоков и почитателей поэзии.

В среде широкой буржуазной публики, для которой не [378-379] только
творчество Вийона с его архаическим языком и загадочными намеками, но и
исповеди самих "проклятых поэтов" были далеко не всегда внятны и приятны,
легенда неизбежно упростилась: Вийон постепенно превратился в певца
"средневековой богемы", а там и средневековой "малины". Во всяком случае,
популярный в начале нашего века "Роман о Франсуа Вийоне" Ф. Карко (Le Roman
de Francois Villon. P., 1926) недалек именно от такого лубочного образа
Вийона.

Между тем открытие его творчества начиная с XIX века шло и в ином
направлении. В 1892 году известный историк литературы О. Лоньон предпринял
первое филологическое издание стихов Вийона. Другое классическое издание
было осуществлено в 1923 году Л. Тюаном. Сложность заключалась не только в
том, чтобы расшифровать эти тексты - раскрыть многочисленные намеки, в них
содержащиеся, идентифицировать безвестных "наследников", понять арготизмы,
но и в том, чтобы уяснить соотнесенность творчества Вийона со всей