"Франсуа Вийон. Отрывки из "Большого завещания" и баллады." - читать интересную книгу автора

Буало - кодификатора классицизма. Вийон, этот разрушитель всех известных ему
поэтических норм, неуемный насмешник, предстает под пером автора
"Поэтического искусства" как прямой предшественник нормативной поэтики XVII
века:

Villon sut le premier dans ces siecles grossiers,
Debrouiller l'art confus de nos vieux romanciers[1]. [375-376]

Буало приписывает Вийону столь несвойственную ему роль, что невольно
возникает подозрение: а не понаслышке ли был он знаком с его творчеством?

Заново открыли Вийона лишь в XIX веке, когда в 1832 году, после
двухсотдевяностолетнего перерыва, вновь был издан томик его стихов[2].
Открыли Вийона романтики, тонко почувствовавшие именно неподдельность
некоторых его интонаций, - открыли, но вряд ли можно сказать, что верно
истолковали. Одно несомненно: эпоха романтизма создала грандиозную по
размаху моду на Вийона.

Мода эта, очевидно, обладала силой эпидемии, не знающей ни своих, ни
чужих, коль скоро даже утонченные эстеты из окружения Данте Габриеля
Россетти сочли необходимым установить культ Вийона.

Начало, по всей видимости, положил Теофиль Готье, опубликовавший в 1834
году восторженную статью о Вийоне. Исполненная искренней любви к
несправедливо забытому поэту, насыщенная цитатами из его стихотворений,
цитатами, которые Готье сопроводил тонкими, оригинальными комментариями,
статья эта произвела громадное впечатление и, по существу, бесповоротно
решила судьбу творческого наследия Вийона, обеспечив ему небывалую
популярность. Хотя о Вийоне писали и другие авторы (например, такой
непререкаемый авторитет в вопросах литературной критики, как Сент-Бев),
Готье с блеском удалось сделать то единственное, что только и могло привлечь
к Вийону внимание читающей публики, - ввести его в контекст поэзии XIX века,
придать его стихам [377-378] современное для той эпохи звучание. Вот почему
"изюминка" статьи Готье заключалась в сравнении Вийона не с кем иным, как с
властителем дум всех поклонников романтизма - с Байроном. Готье как бы учил
любить те стороны поэзии Вийона, которые могли быть перетолкованы в
соответствии с духовными запросами его собственного времени. Но ему пришлось
заплатить обычную в подобных случаях цену: извлекая Вийона из забвения, он
извлек его и из того самобытного культурного мира, которому Вийон
принадлежал, в котором он был укоренен. "Горестное разочарование в жизни",
"мрачный и глубокий взгляд на мир", "безнадежная меланхолия" - вот
"байронические" черты, которые Готье вынужден был приписать Вийону, чтобы
привлечь к нему сердца своих современников. Даже то, что Вийон был вором и
противостоял обществу совсем в ином смысле, нежели аристократ Байрон, отнюдь
не смущало Готье. Напротив, он видел в этом обстоятельстве особую
пикантность, хотя и сетовал на то, что грубый вкус Вийона снижал
выразительные возможности его поэзии. "Вийон, по причине недостойного образа
жизни, - писал Готье, - изливает свои жалобы менее изысканно, нежели
элегантный соперник Браммела: но хотя его болезненный вопль смодулирован и
не столь мастерски, от этого он не становится менее подлинным и